Пепельница

 
Пепельница, бедный мой, заплёванный мой друг,
Не покинь меня, странное созданье.
Наш с тобой удел – словно подаянье,
Пепел принимать из знакомых рук.
 
 
Как твоя доверчиво протянута ладонь.
Не покинь меня, добрая подруга.
Нам не излечить тяжкого недуга
Чёрной благодарности за святой огонь.
 
 
Вечно пепел наших душ и наших дел храня,
Как ты терпишь боль – и хранишь молчанье.
Не покинь меня, хрупкое созданье,
Молчаливый друг, не суди меня.
 

1.02.1979

«Город, давно изнемогший от выспренних слов…»

 
Город, давно изнемогший от выспренних слов,
Недостижимый и скорбный полуночный город,
Ты полагаешь основою прочих основ
Камень, который слепыми руками расколот.
 
 
Ты, словно звёздам, часам начинаешь отсчёт
Против вращенья железной стрелы циферблата.
Город, источник забвения вечно течёт,
И к твоим бредням вчерашним не будет возврата.
 
 
Город, не верь сновиденьям мостов и камней,
Вечность рассудит все наши ночные раздоры.
Ночь угасает – и над колыбелью твоей
Солнце тебе возвращает бессмертие, город.
 

Март 1979

Благословение

 
Моих друзей случайные слова
Напоминают мне о чувстве долга
Перед воображением. Недолго
Идти до Рубикона, – и едва
Лишь перейдя, сжигаю все мосты,
Ведущие от берега поэмы
Назад, а также белые листы
Бумаги, все галеры и триремы,
Сонанты, силлогизмы и морфемы,
И те сосуды, что всегда пусты.
 
 
Осуществить задумав сей поход,
И избираю тактикой – движенье.
Победа или даже пораженье —
Лишь средства продвижения (вперёд
Или назад – неважно, ибо цель
Любого шага – только бесконечность),
Как говорит сеньор Джауфре Рюдель,
Любовь издалека и бессердечность
Суть – разные понятья: только вечность
Равняет летний ливень и метель.
 
 
Поэмой называю я родство
Меж тем, что было прежде, есть и будет,
И пусть меня ревнитель Формы судит
За то, что изменил я естество
Классической поэмы. Только мне
Не разделить на части сочетанья.
И музыка, горящая в огне,
И гордость, что живёт на подаянье,
Неразделимы. Лишь одно молчанье
Их разделить сумело бы вполне.
 
 
Но Время нас не ждёт – и говорить
Приходится, пожалуй, поневоле.
Грамматика Времён, увы, не боле
Чем правило: её легко забыть,
Но нелегко постичь. Из века в век
События и даты жизни – тленны,
Меняются созвездья, русла рек,
Но правила всё так же неизменны.
Узнать разгадку? Будь благословенна
Твоя попытка, смертный человек.
 
 
Прошу благословения у вас,
Оракулы, провидцы, звездочёты,
Пророки Воскресенья и Субботы,
Я верил вам всегда – и вот сейчас
Вы будете со мною в той стране,
Где разве только вымысле реален,
На празднестве, в огне и на войне,
Где дух ваш будет весел и печален,
В стране, где лёд блестит среди проталин
И тень Зимы ответствует Весне.
 
 
О, времена вращения Земли,
У вас теперь прошу благословенья,
Благословите дерзкое стремленье
Вернуть те дни, что некогда ушли,
Остановить Сегодня силой слов
И предсказать по знакам Зодиака
Грядущее (от равенства Весов
До знака Скорпиона вплоть). Однако
Поэма ждёт. Так некогда Итака
Ждала царя – и он услышал зов.
 
 
Итак, я отдаю на строгий суд
Читателя поэму без сюжета,
Поэму, где ни одного предмета
Не назову, где лишь одни приметы
Времён их поимённо назовут.
Отныне вспять минуты потекут,
Жизнь явится в зеркальной оболочке
Перед тобой, читатель. Только Лета
Нам сохраняет память. Только строчки
Стихов насущный хлеб в себе несут.
 

Декабрь 1978 – октябрь 1979

«Надежда на античность умерла…»

 
Надежда на античность умерла
На переломе тёмного столетья,
И мнится нам расставленною сетью
Грядущее. О смерти нам рекла
 
 
Кассандра. Но грядущий век манит
Иной надеждой – верой в Возрожденье,
И вновь невнятны нам предупрежденья
Немногих, кто о смерти говорит.
 

2.12.1979

Tertium non datur^[11]

 
Я – Локи, вездесущая молва,
Я – Гелиос, всевидящий цветок,
Языческий неприручённый бог.
А вы – всего лишь мёртвая трава.
 
 
Я – тот, кто объявил земле войну,
Я вызывал сожженья без числа,
Языческий союз добра и зла.
А вы – всего лишь пепел на ветру.
 
 
Я дал вам выбор: Солнце или мгла,
Я дал вам выбор: сгнить или сгореть,
Я дал бессмертным – счастье умереть.
А вы – всего лишь бренные тела.
 

16.12.1979

«Пока не стало пылью звездных тел…»

 
Пока не стало пылью звездных тел
То, что моей душой звалось когда-то,
Люби меня, пока я не успел
Уйти туда, откуда нет возврата.
 
 
Пока еще живет вечерний свет
И нас не развела судьба ночная,
Люби меня, пока на свете нет
Верней слуги у Королевы Мая.
 
 
Запомни, от единственной весны
Недалеко до осени последней…
 

«Братья, над нами чужой небосвод…»

 
Братья, над нами чужой небосвод
И недоступные облака.
Может быть, здесь свой исток берёт
Царства теней река.
Братья, река забвенья несёт
Нынешний день и ушедший год
В будущие века.
 
 
Братья, под нами чужая земля,
Ветром и волками стёртый след.
Распре нищего и короля
Места в изгнанье нет.
Братья, не нам горевать, деля
Реки, дороги, леса, поля —
Родины больше нет.
 
 
Братья, за нами чужая молва
И неотступный следует страх.
Скоро с дерев упадёт листва
И обратится в прах.
Братья, не нами ли смерть жива.
Дрогнет Танат, услышав слова
Радости на устах.
 

2.01.1980

«Услышь меня, пойми меня, пойми…»

 
Услышь меня, пойми меня, пойми,
Войди со мною в тот незримый храм…
Мы были в Древней Греции детьми
И сказочным молились божествам.
И Афродита нам венки плела,
И Громовержец с нами говорил
На том, подобном клёкоту орла
Бессмертном языке небесных сил…
 

«Вновь и вновь было утро – и воздух дрожал…»

 
Вновь и вновь было утро – и воздух дрожал
От предчувствия снов и свободы.
Луч, как шустрая мышь, между штор пробежал
И сорвался со стенки комода.
 
 
Вновь и вновь было утро – и книг корешки
Западали, как в старом рояле,
Но на клавишах этих бессмертье души
Я теперь разыграю едва ли.
 

«Смерть не лукавый приторный обман…»

 
Смерть не лукавый приторный обман,
Не чёрный пёс, хромой и косоглазый.
Смерть не скелет, не бред чумной заразы,
Не призрак, что безумьем обуян.
 
 
Смерть не тюрьма, не каменные стены,
Смерть не припадок в брызгах белой пены,
Не кладбище, не траурный гранит.
 
 
Смерть – церковь с золотыми куполами,
Смерть – это Рай с блаженными садами,
Смерть – это мир, в котором Бог убит.
 

«Никто не знал, когда настанет полдень…»

 
Никто не знал, когда настанет полдень
И наконец придёт конец войне.
Никто не слушал сводки о погоде,
И каждый жил, как будто в полусне.
 
 
Был холод. На дорожных поворотах —
Сугробы. Тьма в колодезных дворах.
Был страх. И смерть. Но город полумёртвых
Ждал полдня – и бежали смерть и страх.
 

«На каждом окне – крест…»

 
На каждом окне – крест,
Чтоб ночью не жгли свет
В больницах, где нет мест,
В колодцах, где вод нет.
 
 
Но всё же горит месть
В сердцах. Пока жив век —
Нет хлеба? – но снег есть,
И мы будем есть снег.
 
 
И мы будем жить так,
Как будто врага нет,
Пока не умрёт мрак,
Пока не придёт свет.
 

«Вот дом, который построил Катулл…»

 
Вот дом, который построил Катулл,
чтоб оградить себя
и Лесбию. Вот стул.
Вот стол – и за столом – семья.
 
 
К чему смотреть на сучок в глазу,
если бревно – в стене.
Брёвна – в стене, и вода – в тазу,
то есть вода – в вине.
 
 
Что до вина, то зачем же пить
горечи полный плод.
Лучше приправить и подсластить
или наоборот
разбавить
и без конца толочь и мутить
в амфоре бездну вод.
 
 
Впрочем, вино, как всегда, ни при чём.
Речь не о нём. Вот стул.
(Начнём сначала). Вот стол. Вот дом,
который построил Катулл,
 
 
Чтоб оградить от случайных встреч
музу и чтобы впредь
было сподручнее встать и лечь
и спокойней сидеть,
 
 
Чтобы спокойней любить, и тем
более за стеной
каменной.
Крыша над домом надёжней, чем
небо над головой.
 

«То пламя, что, подобно мотыльку…»

 
То пламя, что, подобно мотыльку,
К погибели бессмысленно стремится,
В моей груди нежданно загорится,
Когда я горизонт пересеку.
 
 
То пламя, чьим живительным теплом
Под знаком Льва земное лето длится,
В моей любви свободой возродится,
Когда я стану пленным мотыльком.
 

«Скажи мне, Солнце, где тебя искать?..»

 
Скажите, где, в какой стране
Прекрасная римлянка Флора?
 

Ф. Вийон в переводе Н. Гумилёва

 
Скажи мне, Солнце, где тебя искать?
Мне говорят: Восток – страна восхода,
А Запада печальная свобода
Должна закатной кровью истекать.
 
 
Восток неблизок, что здесь толковать.
А Севером владеет непогода.
Но, может быть, на Юге небосвода
Ты скрылось, Солнце, чтобы согревать
 
 
Благословенный край своим теплом?
Но без тебя на Севере пустом
Настала осень в середине лета.
 
 
И кто мне скажет, где искать твой след?
Под Солнцем Ариадны больше нет.
И нет любви без солнечного света.
 

19.06.1980

«Песочные часы…»

 
Песочные часы
отсчитывают время
моей любви и
жизни.
Впрочем, всё равно
любовь и жизнь отныне
суть одно.
Как есть одно спряженье
слов в поэме.
В поэме той, где нет
склоненья слов.
Где стоя непреклонным
строгим рядом
слова сопряжены
единым ладом
моей любви – последним из ладов.
Глаголы же любви сопряжены
всегда с одним
Евангелием Бога.
И счёт песчинкам заведён
так строго
всегда один – для мужа и жены.
И даже дерзкий
совершив побег
для слов любви пребудем мы
со всеми,
кому ещё отмеривают время
песочные часы
из века в век.
 

15.09.1980 Таллинн

«И это грустное вино…»

 
И это грустное вино,
И чистая тетрадь,
И книги, коих всё равно
Мне не перелистать.
 
 
И это тихое окно,
И добрая луна,
И фавны, коим не дано
Полуденного сна.
 
 
И это место, где темно,
И где равны вполне
И те, кто жив, и кто давно
Забылся в дивном сне.
 

16.12.1980

«Джауфре Рюдель, любить издалека…»

 
Джауфре Рюдель, любить издалека
Не значит ли – искать неудержимо
Не свет огня, но лёгкий призрак дыма,
Познав печаль, что словно дым легка.
 
 
Сжимает неподвижная рука
Тяжёлый меч – и цель недостижима,