– Не бывает!

– Бвана за грош удавится. Кыш с дороги…

Щедро одаряя семью зуботычинами и оплеухами, Папа Лусэро зашагал к дому. Тумидус шел следом. Он уже имел честь видеть это представление. В прошлый раз женщины предлагали ему секс: с молодками, старухами, с детьми, с дойной козой. В позапрошлый раз его умоляли сводить Папиных жен на танцы – вернее, раздобыть дюжину пригласительных билетов на выпускной бал Имперской военно-космической школы, размещенной на Китте. Однажды Тумидуса встретил град проклятий – его сочли дурным вестником. Полковник не знал, почему, и знать не хотел.

– Бвана жадный, – с уважением шептались за спиной.

– Бвана очень жадный!

– Жаднее Папы…

– О, великий белый бвана…

В доме царила прохлада. Полковник ощутил, как липнет к телу мокрая рубашка. Он разулся, не дожидаясь, пока карлик сбросит сандалии, и все равно не успел – босой, Папа Лусэро обогнал его и зашлепал по лестнице вверх. Если по улице слепец шел с уверенностью зрячего, скорее поигрывая тростью, нежели проверяя ей дорогу, то в доме Папа утратил легкость походки. Карлик двигался медленно, с осторожностью путника в ночи. Трость стучала по резным балясинам, по ступенькам впереди; свободной рукой Папа держался за перила.

– Иди за мной, – велел он.

Тумидус кивнул. «А что? – внезапно подумал он с бесшабашностью, изумившей самого полковника. – Возьму и напьюсь. До чертиков, в хлам. Хоть высплюсь по-человечески…» Цена попойки – необходимость терпеть странные игры Папы Лусэро – показалась Тумидусу сносной.

Он поднялся на второй этаж, зашел в просторную комнату, которую Папа звал своим похмельным кабинетом, и понял, что сегодня напиться не удастся.

В кабинете ждали трое. Смуглый, атлетически сложенный блондин чистил ногти кривым ножичком. В отличие от памятного Тумидусу блондина-контра, едва не задушенного Антонием Гракхом, волосы атлета были не льняные, а скорее цвета слоновой кости. Рядом с ним, барабаня пальцами по столу, сидела женщина – очень полная, с обвисшей грудью. Ритм, который выбивала толстуха, не имел ничего общего с нервозностью или раздражением. Так постукивают шестеренки отлаженного механизма, свидетельствуя: все в норме, работа движется. За женщиной, прямо на полу, разлегся тощий, как узник лагеря смерти, великан. Голый, в одной набедренной повязке, он время от времени приподнимался и мотал головой, словно что-то отрицая.

– Мы рады вас видеть, легат, – приятным баритоном сказал великан.

– Я не легат, – возразил Тумидус.

Он сделал шаг вперед:

– Если хотите, зовите меня полковником. Я привык.

Великан сел, улыбаясь:

– Мы рады вас видеть, полковник.

– Я пропустил сегодняшний выпуск новостей? – спросил Тумидус. – Правительственное сообщение? Почему у дома не крутится орда репортеров?!

– Репортеры? – атлет пожал плечами. – Ненавижу репортеров.

– Мы частным порядком, – разъяснила женщина. Голос ее был скучным и блеклым, словно небо поздней осенью. – Без лишней шумихи. Вас это огорчает, полковник? Садитесь, вот стул.

Тумидус остался на месте. Он знал, кто собрался в доме Папы Лусэро. Смуглый блондин – Нейрам Саманган, лидер-антис расы Вехден. Толстуха – Рахиль Коэн, лидер-антис расы Гематр, сестра-близнец антиса Самсона Коэна. Великан в набедренной повязке – Кешаб Чайтанья, лидер-антис расы Брамайн, известный как Злюка Кешаб. И хозяин дома, слепой карлик – Лусэро Шанвури, с весны прошлого года лидер-антис расы Вудун. Каждый из четверки мог «горячим стартом» сжечь город и в одиночку выйти на военный флот.

Сокол, ангел, восьмирукий танцор, паук.

Полковник не знал главного: зачем здесь он, Гай Октавиан Тумидус?

– Вам неловко? – с сочувствием поинтересовался великан. – Вы смущены? Что бы вы хотели выяснить? Спрашивайте, мы ответим.

– Вы чего-то хотите от меня, – Тумидус нахмурился. – Чего?

Улыбка великана стала шире:

– Это слишком очевидный вопрос, полковник. И ответ на него будет самый простой.

– Нам нужен командир, – сказала гематрийка. – Вы подходите.

Атлет кивнул.

– Садитесь, – напомнил великан, широким жестом подкрепляя свои слова. – Боюсь, полковник, вы нетвердо держитесь на ногах. Хотите чаю?

* * *

Принесли чай.

На этот раз Папины жены вели себя тише мыши. Словно по волшебству, на столе возник чайник в виде горы со снежной вершиной, пять вместительных чашек, сахарница с тростниковым, светло-коричневым сахаром, стайка розеток с вареньем из айвы, блюдце с тонко порезанным лимоном…

– Командир? – Тумидус дождался, когда жены сгинут, и взял лимон. Кинул блестящий ломтик в рот, прожевал, не морщась. – Это шутка? К сожалению, у меня плохо с чувством юмора.

– У меня тоже, – согласилась Рахиль. – Как у всех гематров.

– Вы собираетесь воевать? Единым отрядом?

– В определенной степени, – согласился великан.

– С кем?

«С Помпилией, – подсказал Тумидусу внутренний голос. – С кем еще? С единственной расой, у которой нет своих антисов. Сначала киттяне ищут способ заменить помпилианца в составе колланта. Неудача – естественный этап экспериментов. За ней последуют удачи, и наконец – решение проблемы. Параллельно готовится война на уничтожение. С привлечением антисов, вернее, лидер-антисов. Иначе война затянется… Радуйся, изгнаннник! Если все это не глупый розыгрыш, у тебя появится шанс отомстить неблагодарному отечеству. Лишенный расового статуса лишает всю расу права на существование. За такую месть кое-кто отдал бы правую руку…»

– Вы их не знаете, – вздохнул Кешаб. – Скажу прямо, мы их тоже не знаем. Мы только предполагаем, что война неизбежна.

Врет, уверился Тумидус. Я не знаю собственных соотечественников? Он врет, хочет поглубже втянуть меня в их замысел – так, чтобы не выбраться. Гард-легат десанта, штурмовик, малый триумфатор – да я для них просто кладезь знаний о помпилианской армии и флоте…

Полковник сделал глоток чаю. Слишком крепкий, слишком горький. У чая был вкус измены. Тумидус поднял голову и встретился взглядом с гематрийкой. Рахиль смотрела на него с равнодушием, которое у гематров можно было бы назвать сочувствием.

– Он не верит, – сказала Рахиль антисам. – Он полагает, что мы вербуем его для войны с Помпилией. С такими, как он, нельзя начинать разговор с конца. Даже с середины нельзя. Если мы хотим, чтобы он понял, надо начинать с начала. Или еще раньше.

– Что может быть раньше начала? – спросил Тумидус.

Великан наклонился вперед:

– Антисы не участвуют в ваших войнах, полковник. Верите?

Полковник рассмеялся. Он хохотал так, что в горле забегали щекотные мурашки, а из глаз потекли слезы. Все молча ждали, пока он закончит смеяться.

– Верите? – повторил Кешаб.

– Не участвуют? – прохрипел Тумидус. – Господин Саманган, напомните мне: не вы ли жгли наши эскадры у Хордада? Шестой Квинтилианский галерный флот под командованием военного трибуна Марцелла!

Нейрам Саманган вертел ножичек в пальцах. Судя по лицу атлета, напоминание о Хордадской баталии было ему неприятно.

– Ну конечно же, я верю! – Тумидус чувствовал, что близок к истерике. – Верю! Хордада не было! Шестой флот – выдумка! Мираж, сплетня…

Нейрам взмахнул рукой. Пролетев над столом, нож вонзился в стену.

– Я жег ваши корабли у Хордада, – сказал антис вехденов. – Кешаб сказал правду: мы не участвуем в ваших войнах. Вы видите в этом противоречие? Парадокс? Хорошо, сформулирую иначе. Мы не участвуем в ваших войнах, за одним-единственным исключением: если война влечет за собой геноцид или грозит целостности государства. Тогда наше участие – не война, а сохранение равновесия Ойкумены. Если вы – коллантарий, полковник, вы поймете.

Это шизофрения, подумал Тумидус. Двое сцепились в его сознании не на жизнь, а на смерть. «Нейрам Саманган уничтожал наши эскадры, – надрываясь, кричал гард-легат Тумидус, кавалер ордена Цепи. – Живая звезда, он бесновался в строю галер, а за его спиной в боевой готовности ждал 2-й Гвардейский флот Хозяев Огня! Вехдены готовились добивать раненых…» «Это правда, – хладнокровно отвечал коллантарий Тумидус, с недавних пор – изменник родины. – Оккупировав Хордад, мы бы превратили планету в большую грядку ботвы. Богатства Хордада? Территория? Нет, мы шли за рабами. За миллиардами рабов, способных обеспечить экономический прорыв Империи…»

Заткнитесь, велел полковник обоим крикунам. Разговорчики в строю!

– Вы способны контролировать антисов? – спросил он. – Всех антисов? Вы, четверо – имеете ли вы такую власть?! Допустим, кому-то из ваших…

– Из наших, – поправил Папа Лусэро.

Тумидус ударил кулаком по столу. Задребезжала посуда, подпрыгнули чашки. Из сахарницы вывалился бурый кубик. Тумидус ударил еще раз, сильнее:

– Допустим, кому-то из наших захотелось развлечься. Отомстить, поддержать соплеменников в трудную минуту… Великий Космос! Да просто испытать себя! Вы сможете удержать его, не позволить вступить в бой?

– Сможем, – кивнул Нейрам. Светлые волосы упали вехдену на лицо, смягчив пронзительный блеск глаз. – В противном случае мы уничтожим его после первого же инцидента. А если удастся – до инцидента. Без суда и следствия, полковник. Решением Совета антисов.

– Совета? Еще есть и Совет?

– Он здесь, – Злюка Кешаб развел длинными руками, словно желая обнять комнату. – Да, не весь, но у нас есть право говорить от имени всех. Добро пожаловать в славную компанию! Мы предлагаем вам стать одним из нас, членом Совета. Если вы согласитесь, дополнительного голосования не понадобится. Вопрос обсужден, решение принято.

– Вам не хватает председателя? Если не ошибаюсь, вы нуждались в командире.

Рахиль взяла ложечку варенья:

– В Совете вы будете одним из девяти. Равным среди равных, лидером коллантов. Что же до командира, то в нем мы нуждаемся лично, как одиночки. Антисы – всегда одиночки, полковник. Такова наша природа. Не знали?

– Я коллантарий, – хрипло ответил Тумидус. – Природа коллантов – сотрудничество. Не знали, госпожа Коэн?

Рахиль пожала плечами:

– Знала. Конечно же, знала. Просто не учла.

В устах гематрийки это звучало потрясением основ.

* * *

Рахиль нашла Кровь первой.

В эти дни у нее – разумеется, в малом теле – были месячные. Критический период проходил болезненно для Рахиль Коэн, болезненно и муторно, еще с самого первого раза, когда девочка превратилась в девушку. Чуя приближение крови, она старалась уйти в волну, избавив себя от проблем уязвимой плоти. Впрочем, преимущества климакса не манили Рахиль. Она родила мужу шестерых детей, все – мальчики, и задумывалась над тем, что седьмой будет кстати. Седьмая – Рахиль хотела девочку. Кровь женщины, Кровь космоса: это было бы смешно, обладай гематры чувством юмора.

Рахиль еще не знала, что это не смешно для кого угодно.

Здешний край Ойкумены из-под шелухи виделся ей пустыней. Барханы песка, колючие шары перекати-поля, редкая зелень оазисов. Ангел, сотканный из чисел, которые свет, Рахиль шла дальше и дальше – слушая разговоры песчинок, минуя редкие ручьи, колонны пальм, вставшие на берегах рукотворных озер. Овечьи стада блеяли вслед удивительной гостье. Пастухи падали ниц при виде Рахили, а она шла, держа ветер на ладони. Вскоре ручьи остались за спиной, и стада, и люди. Только ветер да песок, песок да ветер.

И время: вечность, нарезанная ломтями.

Она уже собиралась возвращаться, когда вступила в Кровь. Взгляд Рахили был прикован к пылающему горизонту, под ноги она не смотрела. Там, за небокраем, рождая смутную тревогу, вставало зарево: пурпур с золотом. Антисы время от времени – чаще, чем подсказывал здравый смысл – забирались за границы Ойкумены, приглядываясь к необжитому, полному грозных знамений пространству. Даже им, исполинам из лучей и волн, здесь могла грозить опасность – хотя бы потому, что местные опасности еще никто не успел назвать по имени.

Зачем антисы это делали? Расширяли фронтир своих рас? Служили разведчиками? Защитниками рубежей? Искали силу, к которой сумели бы приложить свою?!

Пожалуй, все сразу.

В песке – Рахиль увидела это так ясно, что удивилась, почему не заметила ничего раньше – сквозили темно-красные струйки. Редкие, тонкие, они разрастались гуще и обильнее за десять шагов от женщины-антиса. За сто шагов пустыня превращалась в кровавую кашу, за тысячу песок был пропитан кровью настолько, что напоминал рдеющие угли. Казалось, отсюда к горизонту текут мириады багряных ручейков, чтобы слиться в море. Рахиль видела его: золотое море, пурпурное море – драгоценный металл, сок вишни, взметнувшийся огромной волной.

Ангел, сотканный из формул, которые истина, присел на корточки. Ладонь стряхнула ветер, и тот в испуге убрался назад, в знакомые пределы. Длинные, мерцающие голубым пальцы коснулись песка. Красная струйка потекла к Рахили: робко, смелее, неудержимо. Молчаливый ангел смотрел, как кровь впитывается – всасывается – в поры света, служившего телом Рахили Коэн. Свет дрогнул, изменил оттенок. От кончика ногтя до первой фаланги указательного пальца в голубизне мелькнули нотки пурпура.

Рахиль сосредоточилась, и пурпур исчез.

Десять шагов дались ей легко. На одиннадцатом Рахиль споткнулась. Ангел опустил взгляд и увидел, что ноги до колен испещрены пятнами: золото и пурпур. Мелкие, чуть набухшие пятнышки напоминали ягоды – или «берлогу» клеща, когда он, упав с древесного листа, вгрызается в человека. Вне шелухи – в реальности Ойкумены, в темных водах космоса – лучи и волны, составлявшие женщину-антиса, также претерпевали странные изменения. Рахиль чувствовала, что ускоряет движение против своей воли. Кванты, фотоны, кварки – слова, костыли, придуманные физиками, чтобы оправдать свое бессилие перед равнодушным колоссом мироздания. Они не могли объяснить происходящее с Рахилью.

Проанализировав ощущения, Рахиль пришла к выводу, что ей хочется двигаться дальше. Очень хочется, на грани страсти, не свойственной природе гематрийки. Чувство было приятным – в первую очередь, из-за новизны. Детализировав анализ, Рахиль выяснила, что ей не просто хочется продолжить путь.

Ей хотелось встать на четвереньки.

Борясь с желанием, привнесенным Кровью, Рахиль отступила. С каждой пядью, какую она выигрывала при отступлении, пурпурные грозди на теле блекли, растворялись в голубом свете, который числа, формулы, истина. Гасла необъяснимая тяга идти к зареву, окунуться в него. Гасли эмоции, отравившие ледяной разум дочери расы гематров. Встать на четвереньки? О, сейчас Рахиль понимала, что дело не в желании уподобиться зверю или рабу, ползущему к господину. Дело в стремлении погрузить в кровавый песок не только ноги, но и руки.

За горизонтом пылал вызов. Манил, насмехался. В силе антисов, будь они гематрами или, скажем, брамайнами, кроется предательская слабость – сила не терпит вызовов. Перчатка хлещет по щеке, и вот – глаза застилает пелена, красная, словно песок на подходах к чужому золоту и пурпуру.

– Я вернусь, – пообещала Рахиль.

Хорошо, согласилась Кровь. Я буду ждать.

– Я вернусь, – повторила Рахиль. – Возможно, не одна.

Последние слова дались ей с трудом. Антисы – одиночки, такова их природа. Идти против самого себя – трудно, если не безнадежно. Кроме того, в обещании вернуться Рахиль Коэн услышала отзвук страсти, толкавшей ее вперед, страсти чуждой и желанной для гематрийского племени.

Размышляя над случившимся, ангел повернулся к зареву спиной. Свет, оформленный в человеческую фигуру, хлынул прочь: домой, в обратную дорогу. Ветер да песок, песок да ветер. Время: черствый хлеб вечности, рассыпанный крошками. Позже – барханы, оазисы. Пальмы, овцы, пастухи. Ойкумена, какой она виделась Рахили из-под шелухи.

Когда ангел вернулся в малое тело, Рахиль все еще размышляла. Ей казалось, она до сих пор что-то чувствует.