3. Господь, он все видит!

– Дженни, – повторил Том. – Ее зовут Дженни.

Он удивлялся самому себе. Без приглашения вмешаться в беседу двух джентльменов, один из которых был настоящим доктором из Лондона, а второй наводил на Тома оторопь своим умением видеть всех насквозь, чище гадалки – это был из ряда вон выходящий поступок. Можно сказать, подвиг.

– Дженни Лиггинс. Наверное, Лиггинс.

– Наверное? – заинтересовался Холмс. – Вы знаете имя, но не знаете фамилию девочки?

Вся расслабленность Холмса разом сгинула. В одно мгновение он преобразился, напомнив Тому породистую гончую, взявшую след.

– Что я говорил вам, Ватсон, – Холмс обращался к доктору, но взгляд его намертво вцепился в грузчика. Ощущение было такое, словно Том вдруг стал стеклянным. – Мое везение продолжается! Мне это не нравится, но, тем не менее, я им воспользуюсь. Так что насчет фамилии, молодой человек?

– Лиггинсы, – разъяснил Том, говоря медленно и внятно, как с ребенком, – не родители Дженни. Ее папа с мамой погибли. А девочку прислали в Молдон, к тете и дяде. Тетя и дядя тоже погибли, когда марсиане жгли Молдон. Это правда, сэр.

– Если отец девочки, – Холмс размышлял вслух, – родной брат мистера Лиггинса, значит, девочка тоже носит эту фамилию. Если же отец девочки – брат миссис Лиггинс, или Лиггинсам родней доводится мать девочки, фамилия может оказаться иной. Вы случайно не в курсе их родства?

Том развел руками:

– Увы, сэр. Это мне неизвестно.

– Благодарю, – Холмс кивнул без тени иронии. – Вы мне очень помогли, молодой человек. Я в вас не ошибся. Значит, Дженни?

И тут, обнадеженный приветливым тоном, Том задал главный вопрос в своей жизни, тот вопрос, который мучил его от самого вокзала:

– Вы из полиции, мистер Холмс? Вы сыщик?

– Нет.

– Кто же вы, сэр?

– Я – пасечник. Скромный пасечник из Суссекса.

– Пасечник?

– Не верите? Ватсон, подтвердите.

– Пасечник, – согласился доктор, пряча улыбку в усы. Откинувшись на спинку сидения, Ватсон наслаждался поездкой. Впервые за последние дни ему было спокойно. Вопреки обстоятельствам, доктор чувствовал себя в безопасности, и встреча с Холмсом играла в этом не последнюю роль. – Я написал десятка три рассказов о его пчелах и ульях. Лестрейд, лучший инспектор Скотланд-Ярда, мог бы это подтвердить, окажись он здесь.

Том заподозрил, что над ним издеваются. Пасечник, о котором доктора пишут рассказы? Пасечник, знакомый с инспекторами Скотланд-Ярда? Адресат телеграмм из Министерства Иностранных Дел?! Все известные Тому пасечники жили совершенно другой жизнью. Поразмыслив, Рэдклиф решил не упорствовать. Обычно, когда он упрямо добивался честного ответа на поставленный вопрос, дело кончалось либо дракой, либо тем, что грузчика изгоняли из компании. Сейчас Тому не хотелось ни первого, ни второго.

– Вернемся к племяннице Лиггинсов, – похоже, мистер Холмс нимало не интересовался чувствами грузчика Рэдклифа. – Когда ее привезли в Молдон?

– Не помню, – пожал плечами Том. – Десять дней назад? Нет, кажется, две недели…

Бричку тряхнуло, он едва не прикусил язык.

– Хорошо. Вы знаете ее родителей?

– Откуда?

– Родственников? Лиггинсы – ваши земляки…

– Ну конечно! – Том слегка обиделся. – Я отлично знаю мистера и миссис Лиггинс.

– Мистер Лиггинс служит? Работает? У него свое дело?

– Мистер Лиггинс…

Том задумался. У него совершенно вылетело из головы, чем занимается мистер Лиггинс.

– У него капитал. Небольшой, в Лондоне. Он живет на ренту. Точно не скажу, но я слышал про капитал в трактире старика Кюсберри. Парни еще спорили, сколько фунтов у мистера Лиггинса на счету. Миссис Лиггинс – домохозяйка. Она редко выходила из дому. Такая маленькая женщина…

– А мистер Лиггинс? Вы можете описать его внешность?

– Большой такой. Вроде меня.

– Усы? Бакенбарды? Хромота?

Том молчал.

– Толстый? Тощий? Сутулый?

– Толстый…

– Полно, молодой человек, – добродушно махнул рукой Холмс. – Не расстраивайтесь. Если бы вы знали, как мало могут рассказать очевидцы… Вы видели схватку марсиан с миноносцем?

– Да, с колокольни.

– Не поделитесь ли? Мне очень интересно.

После конфуза с Лиггинсами Том был искренне рад оказаться полезным мистеру Холмсу. «Сын грома», треножники, артиллерийские батареи – он сыпал словами, не слишком заботясь о связности рассказа. Пожары, молния с ясного неба, светящееся яйцо – поражение марсиан в изложении Рэдклифа обретало черты поистине эпические. Добравшись до описания руин жилища Лиггинсов, Том умолк, тяжело переводя дух. Шея затекла: говорить через плечо, обернувшись к слушателям, оказалось труднее, чем разгрузить десяток подвод с ячменем.

Холмс кивал в такт своим мыслям.

– Как я понимаю, – спросил он, – вы забрали Дженни?

– Да.

– К себе?

– Что вы, сэр! Разве хибара грузчика – место для маленькой девочки? Да и неприлично это. Я отнес Дженни к викарию Симпсону. Он к этому времени уже выбрался из подвала.

– И он согласился взять девочку на попечение?

– Не сразу. Но тут вмешалась вдова Пристли, его экономка. «Будь я проклята, – сказала вдова, – если позволю выгнать на улицу бедную сиротку. А вам, ваше преподобие, должно быть стыдно! Господь, он все видит!» Викарию стало стыдно, и он ушел в кабинет. А экономка повела Дженни умываться… Да вот и его дом!

– Преподобного Симпсона?

– Так точно, сэр!

Ворота, за которыми начиналась мощеная дорожка, ведущая к дому священника, были заперты. Вид эти ворота, собранные из буковых досок, потемневших от времени, имели скорее декоративный. Хороший пинок распахнул бы их без труда. Декоративность подтверждалась и калиткой, расположенной рядом – встроенная в кирпичную арку, калитка, похоже, не закрывалась никогда. Над ней по своду густо вился дикий виноград. За калиткой начинался крохотный садик, где под яблонями ждал гостей дощатый стол в окружении грубо сколоченных стульев. Сам дом – аккуратное двухэтажное здание – был рыжего цвета, с оконными рамами и входными дверьми, выкрашенными белой краской. На лужайке перед домом гуляли куры: три пеструшки и одна рыжая, в тон стенам.

Мирная обстановка противоречила общей картине погрома, устроенного марсианами в Молдоне. Господь ли снизошел к верному слуге, случай ли оказался благосклонен к трусоватому викарию, но дом Симпсона ничуть не пострадал.

– Тпру! – заорал возница.

За все время это был единственный его вклад в беседу.

– Почему мы останавливаемся? – удивился доктор.

– Мистер Холмс, – вместо возницы разъяснил Том, – приехал из-за девочки. Конечно же, он захочет познакомиться с бедняжкой Дженни. Такой джентльмен, как мистер Холмс, наверняка любит детей. Он не причинит зла маленькой девочке.

– Разумеется, любит, – начал было доктор со странным выражением лица. – В особенности, лондонских беспризорников…

Но Холмс не дал ему закончить:

– В другой раз, Том. Сейчас у меня совсем другие планы.

Интермедия
Добро пожаловать, мистер Холмс!

– Идем, псидонист. Чайку заварим…

Я покорно дал Серафиме Петровне вытащить меня на кухню. Сопротивление больше не имело смысла. Нюх подсказывал: старуха теперь на нашей стороне. Да и во мне Тюня пока что не нуждалась.

– Я тут посижу, за столом. Ладно?

– Сиди, чего там…

Глядя вполглаза, как бабка ставит на конфорку музейный раритет – древний чайник со свистком – я играл с планшетом. В доме был беспарольный вай-фай, связь летала птичкой.

– Тысяча девятьсот, – сказал я.

– Что?

– Тысяча, говорю, девятисотый год.

– Не-а, – хохотнула бабка, засыпая в заварник горсть «черных индусов». – Обижаешь, псидонист. Я помладше буду. Тридцать восьмого годика, аккурат перед войной.

– Я не про вас, Серафима Петровна.

– Фимой зови. Бабой Фимой. Все так зовут.

Внезапная ласковость старухи пугала. Может, я и впрямь меньшинство?

– Я, баба Фима, не про вас. Уэллс, «Война миров». Книжка вашей Нюры. Впервые издана в феврале тысяча восемьсот девяносто восьмого года. Издательство «Heinemann». Это если не считать журнальной публикации в «Pearson’s magazine», на год раньше.

– Ишь ты! – пригорюнясь, старуха встала у окна: ждала, пока чайник закипит. – Дядька мой, Борька-рыжий, девяносто восьмого. На войне миров убитый, под Ржевом. Земля ему пухом, алкоголику! Давняя, значит, книжка. А девятисотый при чем?

– Действие книги разворачивается в тысячу девятисотом, в Англии. Уэллс вспоминает великое противостояние Марса и Земли. Вот: «Гроза разразилась над нами шесть лет назад. Когда Марс приблизился к противостоянию…» И пишет, что было это противостояние в тысячу восемьсот девяносто четвертом. Плюс шесть лет – сами можете посчитать.

– Умный, – восхитилась баба Фима. – Девяносто четыре плюс шесть… Точно! Твоему Элсу в школу бы, арифметику читать. Или гастрономию.

– Астрономию не надо. Ошибся он, на два года ошибся. Великое противостояние Марса и Земли на самом деле было в тысячу восемьсот девяносто втором. И значит…

– Вот же зараза! Детей дурит, капиталист!

– Дурит, баба Фима. И мы это запомним: формально девятисотый, неформально – девяносто восьмой. Пригодится…

– Я не запомню. У меня склероз.

– Вам и не надо.

– Из-за этого у Нюрки ум за разум зашел? Ах он, гад…

– Нет, не из-за этого. Это ерунда, обычные литераторские вольности. Тогда на такое смотрели сквозь пальцы.

Я не стал объяснять старухе, что авторская накладка, создающая разброс по времени действия, дает и мне шанс на некоторую вольность в подборе оптимальной «прописки». Тут главное: дождаться Тюни, ее выводов по точке взлома. Впрочем, я уже видел стратегию решения. Загвоздка была в мелочах. Значит, тысяча девятисотый? Время есть. Выясним взлом – локализуем место…

– Пробки вывернуть, – вдруг сказала баба Фима. Глазки ее зажглись жаждой деятельности. – А? Пробки вывернуть, и дело с концом.

Старуха помолодела лет на двадцать.

– Пробки?

– У нас автоматы стоят, на счетчике. И крутить ничего не надо: дернул хлястик – и готово. Сейчас, я свечку зажгу. В темноте худо без свечки.

– Зачем пробки?

– Затем, что электричество. Электричество отрубим, каска и выключится. Заберешь ее в вашу контору, и чини на здоровье! Хоть совсем доломай. Я убираться наладилась, а тут вы… Держи свечку. С нее капает, не обожгись.

– Стойте! Нельзя электричество!

– Ты на меня не ори, псидонист. Молод еще.

– Баба Фима, я вас умоляю! Нам надо корректно завершить программу. Вы даже не представляете, насколько там все сложно! Аварийное отключение может повредить Анне Игоревне…

– Голова болеть будет?

– И голова тоже.

– Намудрили, ироды. Ладно, гаси свечку. Вот, весь пол мне заляпал…

Чайник засвистел так, что я аж подпрыгнул. Кипяток струей пролился в заварник. По хмурому лицу старухи было видно, что ей жаль прощаться с электрической идеей. Я подыгрывал, изображая озабоченность. И молил ангела-хранителя, чтобы бабе Фиме не пришло на ум «дернуть хлястик» втихую, когда мы с Тюней будем заняты «пропиской». Отрубись электричество – дура-Нюрка встанет, как новенькая, и даже без головной боли. Поди объясни бойцовой бабке, что последствия аварийки сказываются не сразу! Жалобами замучает, шеф с меня три шкуры сдерет.

– И еще, – сказал я. – Серафима Петровна, можно без «псидониста»?

– Ага, – согласилась старуха. – Если без Серафимы Петровны. Лады?

– Лады.

– Снегирь! Лети сюда!

– Твоя зовет, – уважительно кивнула баба Фима. – Молодая, а строгая. Иди, а то дырку в башке проест. Я бы на ее месте точно проела. От темечка до пупа.

– Давайте поднос, чай отнесу.

– С чаем я сама…

* * *

– Сволочи! Ворюги проклятые!

– Придержи язык. Не дома…

– Нет, ну какие сволочи…

Тюня бесилась. Тюня не стеснялась в выражениях. Пальцы ее скрючились, когтями тигрицы нависнув над клавиатурой. Будь у Тюни возможность, она бы вцепилась в рожу таинственным сволочам. Это ее состояние я называл «тюнингом» – шепотом, ибо хотел дожить до старости. Контрапунктом Тюниному бешенству на диване безмятежно возлежала девица Анна Игоревна, павший рыцарь в шлеме. Будь моя воля, я бы таких порол, не приводя в сознание.

– Нашла?

– Ну!

– Что?!

– Сам читай…

Из принтера, мирно дремлющего у монитора, выполз лист распечатки. Я отметил, что в лоток подачи была загружена пачка бумаги страниц на двести. Чувствовалось, что Нюрка заранее подготовилась к чтению, и что в ее версии «Вербалайфа» имелся графический редактор. Простенький, черно-белый, дающий на выходе графику типа книжных иллюстраций – не Бердслей, и уж тем паче не Дюрер. Коллаж на основе лицензионного материала, плюс легкая импровизация. Редакторы подороже создавали картинки цветные, объемные, выводя их на монитор. Совсем дорогие, из свежих, работали с анимацией: ролики до трех минут.

Ладно, иллюстрации – потом. Сперва – точка взлома.

«…Над домом, горящим на Оук Клоуз, медленно поднялось в воздух призрачно мерцающее сияние. Внутри него угадывалась человеческая фигурка. Темный силуэт был заключен в эфирный кокон, а может, яйцо, по поверхности которого то и дело пробегали опалесцирующие волны. От кокона исходил жемчужный свет, возвращая зловещему вечеру яркие краски солнечного дня, когда еще ничто не предвещало…»

– Знакомая фигня, – я почесал в затылке. – Где я ее видел?

– Где? – взбеленилась Тюня. – Это же я!

– Ты? Яйцо, что ли?

– Сам ты яйцо! – краем глаза я засек, как с пониманием скалится баба Фима, встав в дверях с подносом наизготовку. – Это моя книга! «Таира Алая: возвращение», третий том серии. Эпизод с ведьмачкой Джессикой, уничтожение ледяных гигантов. Взяли, испоганили мой фрагмент, переписали под ломку для Уэллса…

«…возмездие настигло пришельцев у опушки Паснидж-вуд. Фигурка в коконе всплеснула руками – и перед беглецами взметнулась ослепительная бело-голубая стена высотой не менее двухсот футов. Лес огонь не затронул, но бронированные колоссы сгорели в мгновение ока, как мотыльки в пламени свечи…»