В качестве вступления: эта книга открывает мой личный моб, придуманный ( а теперь и публично объявленный : D) по дочитыванию надкушенных и оставленных на потом, которое как-то не торопится случиться, трилогий и всяких циклов. Вероятно, показательно, что первую часть трилогии о кукольных делах я читала, вернее, не впервые перечитывала в мае этого года, а в списке ожидающих есть книги, которые там пылятся по нескольку лет. Столь же вероятно, что пока остановлюсь на вот этой трилогии, входящей в грандиозную "Ойкумену". Но это неточно))).
Невропаст Лючано Борготта, попавший в рабство из-за собственной страшной для его профессии особенности ( во время сеанса коррекции он может, сам не желая и не имя возможности этим управлять, причинить боль клиенту), сработавшей, как назло, во время работы с помпилианцем. А помпилианцы, как известно всей Ойкумене, негипнабельны, не поддаются внушению и вообще ужасно устойчивы психически. Гай Тумидус, высокопоставленный военный, триумфатор и прочая и прочая, взявший Лючано в рабы, уже и сам не рад: теперь, после того, как раб-кукольник спас его от смерти, он бы со всем своим удовольствием отпустил бы его на свободу, но скован по рукам решением суда, которого надо придерживаться до последней буквы, чтобы не огрести неприятностей по полной. И он просто делает Лючано семилибертусом. Почти свободным... Почти... да не свободным...
Уже в коридоре Лючано ухватил за хвост мысль, ускользнувшую от него за завтраком. Нарочитая заботливость помпилианцев больше всего напоминала общение с больными. С убогими, скорбными рассудком; с калеками, кому не по карману восстановительная операция.
Смущение, интерес, неловкость.
Легкое сочувствие.
Во что же он вляпался, став семилибертусом?!
Выступления в гладиатории - вовсе не бои с себе подобными. Это больше похоже на ток-шоу из серии "Пусть говорят". Вываливая перед зрителями кучи грязного белья, семилибертусы дают помпилианцам пережить полноценные эмоции, которые обычно им не доступны: сочувствие, сопереживание, жалость...
Он с удивлением отметил, что сгущает краски. Однако остановиться уже не мог. В горле словно повернули знакомый вентиль, поток слов захлестнул студию. Ну и ладно! Это не суд, а мы не клялись говорить правду, одну правду, и ничего, кроме правды! Шоу? — значит, шоу! Ловите сто парсеков лапши на уши!
Выступления на камеру - не единственная обязанность теле-гладиатора. Ещё в подземелье под гладиаторием есть камеры, в которых сидят крепкие, как на подбор, но с виду совершенно безобидные безумцы. Лишённые разума настолько, что даже кормить их надо с ложечки. Борготте достаётся "овощ" с небесно-голубыми и абсолютно пустыми глазами, который почему-то мгновенно ему повинуется и сразу же обнаруживает место на плече Лючано, где извивается змея, когда-то вытатуированная в кемчугской тюрьме Папой Лусэро - лидер-антисом вудунов. Лючано даёт ему имя Пульчинелло и каждый день приходит кормить, а подопечный беспрекословно разевает рот "за маму, за папу, за дядю Борготту", непрерывно поглаживая плечо кормильца с татуировкой...
Это всё, что я расскажу по части сюжета. Да, вижу, для нечитавших первую часть пересказ выходит бредом, для читавших же - ещё пара слов и получится спойлер. Поэтому оставлю в стороне приключения, видения, похищения и перестрелки, воронку на месте гладиатория и счастливое стечение обстоятельств на борту космического челнока, когда в него явится лично пенетратор - самая страшная из флуктуаций континуума. Лучше о смыслах и лучше цитатами.
У каждого — своя картина мира.
Она складывается из тысячи мелочей, миллиона пустяков, пригоршни действительно важных деталей и кучи хлама, заслуживающего помойки, да все как-то руки не доходят. Мы пишем эту картину, добавляя мазок здесь, мазок — там; мы строим обжитую, уютную Вселенную, и счастливы, когда кто-то снаружи подтверждает ее правильность, значимость и полезность.
Если же внешнее возмущение — слово, факт, поступок — не вписывается в границы, очерченные резной рамой, мы готовы воевать с агрессором до победного конца. Упрямые сидельцы, мы скорее до смерти забьем освободителя, чем покинем камеру, где провели столько счастливых лет.
Воздух свободы для нас мучителен.
Есть болезнь, которой не найти в медицинских справочниках — острый недостаток публичности. Сей вирус демократичен: он не щадит ни бедных, ни богатых. Женщины, мужчины, дети — лишенные внимания, они с настойчивостью наркомана кричат с любого, мало-мальски возвышенного места:
— Мы здесь!
Скажите нам спасибо, просят они. Хоть за что-нибудь. Обругайте нас. Выслушайте. Посочувствуйте. Прокляните. Воздайте хвалу. Осыпьте бранью. Только не проходите мимо.
Потому что мы здесь, и цена нам — грош.
«Если вы приходите к учителю, и он вам говорит, что его система самая правильная, в отличие от прочих шарлатанств — уходите. Уходите немедленно, не теряя ни минуты. Он лжет. Нет единственно правильных систем. И нельзя возвыситься, оскорбляя других.
Но что делать, если вам говорят: „Вы живете в лучшем из миров!“? Как поступить, услышав: „Сейчас ваше дело плохо, но потом, при жизни или после смерти, вы обретете наилучший уголок во Вселенной!“?
Куда бежать?»
Карл Мария Родерик О’Ван Эмерих. «Мемуары»
И я прекрасно понимаю, что не передала даже десятой части философской подоплёки книги, в какой -то степени выглядящей космическим боевичком, но направление мыслей ведь понятно, да?
Самая главная-преглавная идея, пожалуй, как во всех книгах Олди: мы все ужасно разные. И надо обязательно найти способ не поубивать друг друга из-за этого... Гематры, даже когда они дети, просчитывают и классифицируют все вероятности. И вот, как эта проблема звучит в их исполнении:
— Мы понимаем, — кивнула Джессика. — У тебя средний хомицидный тип психики.
— Что?!
— Существует три хомицидных типа психики. Человек, способный к убийству в любой момент. Человек, способный к убийству в кризисной ситуации, — девочка сощурилась, вспоминая. — И человек, в принципе не способный убить лично или отдать приказ лишить кого-либо жизни.
— Первый и третий типы относят к редким, — Давид улучил момент, пока сестра набирала воздух в легкие. — Они лежат в области психических патологий. Твой тип — наиболее распространенный. Ты нормальный.
— Спасибо, утешили!
Видимо, проблема как раз в том, что третий тип не самый распространённый...