Цитаты из книг автора «Генри Олди»

Холодные, бесстрастные глаза гематрийки в упор смотрели на Штильнера. И Тарталья готов был поклясться, что в самой глубине, на дне, в тайном омуте, поблескивают знакомые искорки. Женщины так глядят на своих мужчин, оставшись с ними наедине. На пожилых, лысых, смешных мужчин, зачастую еще не выяснивших, что они – свои. Глядят, не видя лысины. Не замечая возраста. Обращая комическое в величественное.

Но разумное, доброе и вечное, а также глупое, злобное и одноразовое (последнего в галерной фильмотеке оказалось куда больше!) не лезло в голову.

Холод, похожий на сало, какое Тарталья пробовал в Мальцовке – с прожилками красного, шершавого, колючего жара между белоснежными слоями озноба – клубился внутри, пробуя на вкус, на ощупь, не пойми на что потроха жертвы.

Если бы я был героем-любовником, я бы портил девок косяками. Если бы я был героем-резонером, я бы всех научил, как жить. Если бы я был героем-неврастеником, я бы заламывал руки. Если бы я был бытовым, иначе рубашечным героем, я бы ругался при дамах. Если бы я был характерным героем, я бы носил бакенбарды. Ах, если бы я хоть чуточку был героем!..

Тысячи лет эволюции стояли между приказом готовить галеру к полету и рыком первобытного самца, разорвавшего грудь конкуренту ради власти над племенем – тысячи лет, и все насмарку, потому что века спрессовались в единый миг.

– А свобода, полученная нами от рождения? – директор «Вертепа» все же рискнул выступить напоследок. – Что вы скажете про нее? – Рождаясь, мы не получаем никакой свободы, – твердо ответил отставной бомбардир-майор. – Вы, голубчик, еще слишком молоды. Со временем поймете.

– Знаем. Оба. Тем не менее, я не дам им свободу просто так. – Почему?! – Потому что свободу надо уважать. Вот я, например, уважаю. И не разбрасываюсь вольными, несмотря на пропаганду Штильнером высоких идеалов. Волю, дорогой вы мой, нельзя кинуть человеку, как милостыню. От таких широких жестов воля гниет и воняет. Свобода, подаренная сверху – яд. Сколько хороших людей погибло от этого яда! – А заработанная – лекарство? – мрачно усмехнулся Лючано. – Да. Если работать в поте лица – безусловно, лекарство. Еще можно брать в бою. Но это особый случай, и к «Вертепу» отношения не имеет.

«Очень смешно, когда человек хочет кричать, а не может, – сказал издалека маэстро Карл. – Он тогда багровеет, сипит и делается похож на жабу, надутую через соломинку». «Ага, – согласился Гишер. – Если нажать вот тут, прищемить тут и царапнуть здесь, человек очень-очень хочет кричать и совершенно не может. Это очень смешно, вы правы».

Туахшанские кукловоды выводили свои творения «на люди», только желая умилостивить богов. Тамошние боги – существа вероломные, с кучей комплексов. Любой человек с такими фобиями и маниями давно угодил бы в психушку. А боги – ничего, держатся.

Он не со зла, Никитка, ты не думай. И Анюте разъясни. Науку, ее завсегда кулаком вколачивают, я знаю. Иначе не запоминается. – Я и не думаю. И Анюта без меня все понимает. Она мне первая сказала: бьёт, значит, любит. Ей так бабка Катерина завещала. Мудрость, мол, бабья. – Ох уж мне эти бабы!.. с их мудростью… – Она еще сказала: боль – она разная. Не всегда больно от гнева делают. Бывает, что и от любви… – Тоже бабская мудрость? – Наверное. Она дура, Анюта, а вот поди ж ты…