– Ну-ну, – добродушно улыбнулась Генриетта. – Если бы я не подозревала раньше, что вы всегда подтруниваете надо мной, то сейчас бы поняла точно. Конечно, надо мной легко шутить – я выросла совершенно в другой обстановке и воспитана в других понятиях и привычках. В Америке со мной никогда не говорили в таком вольном тоне, как вы. Если джентльмен там вступает со мной в беседу, мне не нужно задумываться, что скрыто за его словами. Наши люди естественнее и проще. Я, признаться, и сама очень проста. Конечно, если вам доставляет удовольствие потешаться надо мной, ради бога – я все равно предпочту быть самой собой, а не вами. Я вполне довольна тем, какая я есть, и мне ни к чему меняться. И очень многим я именно такой и нравлюсь. Правда, это все мои простодушные соотечественники-американцы! Очень многие люди воспринимают меня такой, какая я есть, и это исключительно американцы! – В последнее время Генриетта изъяснялась тоном, в котором слышалась беспомощная невинность и слабость. – Так вот, я прошу вас помочь мне – мне все равно, станете вы смеяться надо мной или нет. Я согласна забавлять вас, раз вам так это нравится. Я хочу, чтобы вы помогли мне в деле, которое касается Изабеллы.

– Неужели она причинила вам какой-нибудь вред? – спросил Ральф.

– Если бы это было так, вряд ли я стала бы ставить вас в известность. Я боюсь, как бы она не причинила вред себе.

– Думаю, ваши опасения имеют под собой основания, – согласился Ральф.

Его спутница остановилась, бросив на молодого человека именно тот взгляд, от которого у того дрожали колени.

– Полагаю, это тоже бы развлекло вас, судя по вашему тону. В жизни не встречала такого равнодушия!

– Равнодушия к Изабелле? Никогда в жизни.

– Надеюсь, вы не влюблены в нее?

– Как это может быть, когда я влюблен в другую?

– Вы любите самого себя, вот кто на самом деле эта «другая»! – заявила мисс Стэкпол. – Только вряд ли в этом есть какой-нибудь прок. Но если вы способны попытаться быть серьезным хотя бы раз в жизни, сейчас у вас есть шанс. И если вас действительно тревожит судьба кузины, вот вам возможность доказать это. Я не рассчитываю, что вы ее поймете, – от вас нельзя желать слишком многого. Но вам незачем стараться делать это, чтобы заслужить мое расположение. Я вам все растолкую.

– Как это прекрасно! – воскликнул Ральф. – Я буду Калибаном^[16], а вы Ариэлем^[17].

– Какой из вас Калибан – с вашим мудреным способом выражаться! Он был прост! И при чем тут вымышленные персонажи? Я говорю об Изабелле, а она совершенно реальна. Хочу сказать вам, что я нашла ее сильно изменившейся.

– С тех пор как вы приехали?

– С тех пор как я приехала и еще раньше. Она совсем не та, что прежде.

– Не та, что была в Америке?

– Да, в Америке. Полагаю, вы знаете, откуда она родом – с этим ничего нельзя поделать.

– Вы хотите сделать так, чтобы она стала прежней?

– Конечно. И вы должны мне помочь в этом.

– О! – воскликнул Ральф. – Я только Калибан, а не Просперо^[18].

– В вас было достаточно от Просперо, чтобы сделать кузину такой, какой она стала. Вы влияли на Изабеллу Арчер с тех пор, как она приехала сюда, мистер Тачетт.

– Что вы, дорогая мисс Стэкпол! Никогда в жизни. Это Изабелла Арчер влияла на меня… Да, она на всех повлияла. А я – я был абсолютно пассивен.

– Что ж, в таком случае вы слишком пассивны. Не мешало бы проснуться и глядеть в оба. Изабелла меняется с каждым днем, она отдаляется, уплывает… прямо в открытое море. Я все время наблюдаю за ней и все вижу. В ней уже ничего не сталось от жизнелюбивой американки, которой она была. Она перенимает новые точки зрения и отказывается от своих бывших идеалов. Надо спасти эти идеалы, мистер Тачетт, и вот тут-то вы и должны выйти на сцену.

– Но не в качестве идеала, надеюсь?

– Надеюсь, нет, – ответила Генриетта. – Я подозреваю, что Изабелла собирается замуж за кого-нибудь из этих кошмарных европейцев. Я должна предотвратить это.

– А, понимаю – воскликнул Ральф. – И с целью помешать этому вы хотите, чтобы я вышел на сцену и женился на ней?

– Нет, нет. Подобное лекарство будет столь же ужасным, как и сама болезнь, поскольку вы такой же типичный европеец, как те, от которых я хочу спасти подругу. Нет, я хочу, чтобы вы поддержали мой интерес к другому лицу – к молодому человеку, которому она однажды дала большую надежду, и который теперь кажется ей неподходящей партией. Он благороднейший человек, мой очень хороший друг, и мне хотелось бы, чтобы вы пригласили его в гости.

Ральф был сильно озадачен подобной просьбой – возможно то, что он не поверил в чистоту помыслов Генриетты, свидетельствовало о некоторой неискренности его собственных. Он заподозрил – и в этом была, разумеется, только его вина – какой-то подвох; ему показалось невозможным, чтобы подобная просьба могла быть совершенно чистосердечной. Молодая женщина требовала, чтобы некий джентльмен, которого она называла своим ближайшим другом, получил возможность добиваться благосклонности другой женщины, не связанной никакими узами и намного красивее ее самой, – подобная аномалия прямо-таки взывала к недюжинным способностям Ральфа как мастера читать между строк. Предположить, будто мисс Стэкпол хочет, чтобы джентльмен получил приглашение в Гарденкорт ради себя самой, было бы признаком того, что ум Ральфа даже не столь вульгарен, сколь зауряден – пусть даже тому способствовали смягчающие обстоятельства. Но от проявления подобной заурядности Ральф был спасен силой, которую нельзя определить иначе как вдохновение. Не располагая никакими конкретными доказательствами, молодой человек внезапно понял, что было бы совершенно несправедливо приписывать поступкам Генриетты неблаговидные мотивы. Это убеждение внезапно озарило его мозг – возможно, этому способствовало чистое сияние невозмутимого взгляда американской дамы. Ральф несколько секунд пристально смотрел ей в глаза, борясь с желанием прищуриться, как щурится каждый человек, глядя на мощный источник света.

– Кто этот джентльмен, о котором вы говорите?

– Мистер Каспар Гудвуд из Бостона. Он всегда оказывал Изабелле очень большое внимание… предан ей всей душой. Он приехал сюда вслед за ней и сейчас остановился в Лондоне. Я не знаю его адреса, но, думаю, смогу узнать его.

– Никогда о нем не слышал, – сказал Ральф.

– А почему вы должны были о нем слышать? Он о вас наверняка тоже не слышал, но это не причина, по которой Изабелла не должна выходить за него.

Ральф улыбнулся.

– Да у вас просто страсть женить людей! Помните, как вы на днях убеждали жениться меня?

– Я оставила эту мысль. Вы пока не прониклись подобными идеями. А мистер Гудвуд способен воспринимать советы – именно поэтому он мне нравится. Он отличный человек и настоящий джентльмен. Изабелла это знает.

– Она испытывает к нему нежные чувства?

– Если нет, то нужно этого добиться. Он просто бредит ею.

– И вы хотите, чтобы я пригласил его сюда, – задумчиво произнес Ральф.

– Это был бы акт подлинного радушия.

– Гудвуд^[19]… – размышлял Ральф. – Замечательная фамилия.

– Меня не интересует его фамилия. Если бы он был Иезекилем Дженкинсом, я сказала бы то же самое. Это единственный человек, которого я считаю достойным Изабеллы.

– Вы необыкновенно преданный друг, – заметил Ральф.

– Конечно. Если вы сказали это, чтобы посмеяться надо мной, мне все равно.

– Я сказал это вовсе не для того, чтобы посмеяться над вами. Я просто потрясен.

– Вы насмехаетесь еще больше, чем обычно. Но я не советую вам смеяться над мистером Гудвудом.

– Уверяю вас, я абсолютно серьезен. Вы должны мне поверить, – сказал Ральф.

Его собеседница сдалась.

– Я верю вам. Теперь я вижу – вы даже слишком серьезны.

– Вам не угодишь.

– О, вы действительно слишком серьезно все это восприняли. Боюсь, вы не пригласите мистера Гудвуда.

– Не знаю, – ответил Ральф. – Я способен на странные поступки. Расскажите мне немного про этого мистера Гудвуда. Каков он?

– Полная противоположность вам. Руководит прекрасной фабрикой по переработке хлопка.

– Приятные ли у него манеры? – поинтересовался Ральф.

– Он прекрасно воспитан – в американских традициях.

– Легко ли он войдет в наш маленький круг?

– Не думаю, что ему есть дело до нашего маленького круга. Он сконцентрирует внимание на Изабелле.

– А понравится ли это кузине?

– Вполне вероятно, что совсем не понравится. Но это будет для нее полезно. Ее мысли вернутся в прежнее русло.

– Вернутся… откуда?

– Из дальних стран и других чуждых ей мест. Три месяца назад Изабелла давала мистеру Гудвуду множество поводов надеяться на взаимность, и с ее стороны недостойно поворачиваться спиной к настоящему другу только потому, что она переехала на другой континент. Я тоже переехала, но от этого мои старые привязанности стали мне только дороже. Мое глубокое убеждение – чем скорее Изабелла станет прежней, тем лучше. Я достаточно хорошо знаю ее, чтобы понимать, что она никогда не будет здесь по-настоящему счастливой. Я хотела бы, чтобы она укрепила свою связь с Америкой – это стало бы ей защитой.

– А вы не торопитесь? – поинтересовался Ральф. – Вы не думаете, что должны дать ей возможность поискать счастья в доброй старой Англии?

– Возможность разрушить свою прекрасную молодую жизнь? В деле спасения утопающего нет понятия «торопиться»!

– Значит, как я понял, – сказал Ральф, – вы хотели бы, чтобы я бросил ей за борт мистера Гудвуда в качестве спасательного круга. А вы знаете, что при мне она даже ни разу не упомянула его имени?

Генриетта Стэкпол просияла.

– Я восхищена! Это только доказывает, как много Изабелла о нем думает.

Казалось, Ральф признал, что в этом был определенный смысл, и погрузился в раздумья, в то время как собеседница «пожирала» его вопросительным взглядом.

– Боюсь, что если я приглашу мистера Гудвуда, – произнес он, – между нами будут постоянные ссоры.

– Это совершенно ни к чему. Он прекраснейший человек.

– Определенно, вы сделали все, чтобы я его возненавидел! Не думаю, что я могу пригласить его сюда. Боюсь, я буду неучтив с ним.

– Как вам угодно, – сказала Генриетта. – Я понятия не имела, что вы тоже влюблены в нее.

– Вы и вправду так думаете? – спросил молодой человек, подняв брови.

– Конечно – вы ведь впервые даже заговорили человеческим языком! Разумеется, я так думаю, – весело ответила Генриетта.

– Хорошо, – произнес Ральф, – чтобы доказать вам обратное, я приглашу его. Конечно, ради вас.

– Он приедет не ради меня. А пригласите вы его для того, чтобы себе доказать, что вы не влюблены в нее. Не мне.

Последние слова мисс Стэкпол (после которых собеседники расстались) содержали долю правды, которую Ральф Тачетт был вынужден признать. Несмотря на то что молодой человек считал более неразумным сдержать свое слово, чем не сдержать, он все же написал мистеру Гудвуду письмо в шесть строчек, выразив удовольствие, которое тот мог доставить мистеру Тачетту-старшему, присоединившись к их маленькой компании в Гарденкорте, украшенной присутствием мисс Стэкпол. Отправив свое послание на адрес банкира, подсказанный Генриеттой, он стал в некотором беспокойстве ждать. Ральф услышал имя Каспара Гудвуда действительно впервые, но знал о его существовании: мать сразу после приезда упомянула о некоем «воздыхателе» Изабеллы. Вся эта история показалась Ральфу не очень реальной, и он не стал утруждать себя и задавать вопросы, ответы на которые могли только внести дальнейшую неясность или оказаться просто неприятными. И вот теперь этот воздыхатель Изабеллы обрел плоть и кровь, приняв облик молодого человека, который приехал в Лондон вслед за ней, который управлял фабрикой по переработке хлопка и обладал манерами в американском стиле. Ральф имел в отношении его две теории. Или его страсть являлась сентиментальной выдумкой мисс Стэкпол (между особами женского пола всегда существовало молчаливое соглашение, рожденное женской солидарностью, придумывать друг для друга поклонников), и в этом случае мистера Гудвуда не стоило опасаться, поскольку он вряд ли примет приглашение. Если же молодой человек решит приехать, тогда он выкажет себя личностью слишком неразумной, чтобы принимать его всерьез. Последнее соображение Ральфа могло показаться несколько нелогичным, но оно было вызвано убеждением, что если мистера Гудвуда так серьезно интересовала Изабелла, как утверждала мисс Стэкпол, то он не стал бы стремиться приехать в Гарденкорт по вызову Генриетты.

«Если верно второе предположение, – сказал себе Ральф, – то Генриетта для него как бельмо на глазу – он же имеет представление о тактичности этой дамы».

Два дня спустя Ральф получил короткую записку от мистера Гудвуда, в которой с благодарностью и сожалениями сообщалось, что множество дел не позволяет ему нанести визит в Гарденкорт, и расточались множественные комплименты мисс Стэкпол. Ральф протянул записку Генриетте, которая, прочитав, воскликнула:

– Никогда не читала ничего более чопорного!

– Боюсь, он не так уж интересуется кузиной, как вы предполагаете, – заметил Ральф.

– Не в этом дело. Причины гораздо глубже. Он – глубокая натура. Но я намерена узнать все до конца и напишу ему, чтобы узнать, что это значит.

Отказ незнакомца слегка взволновал Ральфа. С того момента, как тот отклонил приглашение в Гарденкорт, он почему-то приобрел в глазах Ральфа гораздо большее значение. Ральф спрашивал себя, какая, собственно, ему разница, к какому стану – «сорвиголов» или «увальней»^[20] – относится тот или другой поклонник кузины? Он же не соперник им – пусть творят все, на что способны, ему-то что. Тем не менее Ральфу было любопытно, выяснит ли мисс Стэкпол причины непреклонности мистера Гудвуда. Впрочем, любопытство его так и осталось неудовлетворенным – когда три дня спустя он поинтересовался у мисс Стэкпол, написала ли она в Лондон, та была вынуждена признаться, что не получила никакого ответа. Мистер Гудвуд не счел нужным откликнуться.

– Полагаю, Каспар размышляет, – сказала она. – Он всегда все обдумывает, импульсивность ему несвойственна. Я-то привыкла получать ответы на свои письма в тот же день.

Было это продиктовано ее расследованиями или же еще какими-то далеко идущими планами, останется неизвестным, но в конце концов Генриетта предложила Изабелле съездить в Лондон.

– Сказать по правде, я не очень-то много повидала здесь. Ты, мне кажется, тоже. Я даже не познакомилась с этим аристократом… Как там его? Лорд Уорбартон? Похоже, он не стремится составить тебе компанию.

– Я случайно узнала, что он приезжает завтра, – ответила Изабелла, которая получила от хозяина Локли ответ на свое письмо. – Ты получишь превосходную возможность допросить его.

– Что ж, это сгодится для одного материала, но что такое одна заметка, когда ты хочешь написать пятьдесят? Я уже расписала эти окрестности и устала восторгаться всеми этими престарелыми дамами и осликами. Можешь говорить что хочешь, но из ландшафтов ничего толкового не выжмешь. Я должна поехать в Лондон, где жизнь кипит и можно получить массу впечатлений. Я пробыла там всего три дня, а этого очень мало.

Поскольку Изабелла по пути из Нью-Йорка в Гарденкорт видела этот мегаполис еще меньше, предложение Генриетты ей очень понравилось. Идея увеселительной прогулки в Лондон показалась ей чудесной. Девушка очень хотела посмотреть город, о котором столько грезила. Подруги обсудили совместные планы и сошлись по многим вопросам. Они остановятся в какой-нибудь живописной гостинице – одной из тех, которые описывал Диккенс, – и отправятся в поездку по городу на одном из этих восхитительных двухколесных экипажей. Генриетта имела отношение к «пишущей братии», а это давало возможность ездить куда угодно и делать, что заблагорассудится. Они пообедают в кофейне, затем отправятся в театр, посетят Вестминстерское аббатство, Британский музей, выяснят, где жили доктор Джонсон^[21], Голдсмит^[22] и Аддисон^[23]. Изабель сильно разволновалась и наконец рассказала о своих намерениях Ральфу, который расхохотался. Смех кузена не понравился девушке.

– Восхитительный план, – сказал молодой человек. – Советую вам также остановиться в «Тэвисток-отеле» в Ковент-Гардене, непритязательном, старомодном местечке, и мне придется замолвить за вас словечко – записать в свой клуб.

– Вы хотите сказать, наш план не годится? – спросила Изабелла. – В чем здесь нарушение приличий? С Генриеттой мне ничего не страшно. Она объездила весь Американский континент, и уж с вашим островом справится.

– О, в таком случае, – попросил Ральф, – позвольте и мне присоединиться к вам и поехать в Лондон под ее защитой. Когда еще представится шанс путешествовать в полной безопасности!