– Вот выдумал!.. – по-настоящему испугался Груня. – «До дороги…». Сам доползешь. Разболтался!.. Тут недалеко до дороги. Я тебя не потащу… Вон на тебе кровь, я телогрейку испорчу… Зачем мне тебя тащить? Тебе-то хорошо. Тебя-то просто отправят куда-нибудь в чистенькую больницу, доктора будут тебя лечить, а меня… Сам подумай, куда отправят меня?.. На нары! Вот!.. Ишь, паскудник, чего захотел!.. Я же не ты. Мне сразу скажут, что это я довел тебя до такой смерти. Понял?.. Обязательно скажут… Мне мотать надо отсюда, ноги делать… И поскорей… Правильно я говорю?.. Эй, слышь! Правильно я говорю? Чего молчишь? Чего замолчал? Помер, что ли?

Человек не ответил.

– Эй!.. – еще раз негромко окликнул Груня.

Он даже пригнулся и снизу заглянул в бледное, низко опущенное лицо человека.

Бледное незнакомое лицо.

Не было в нем жизни.

– Ты это… Ты отдохни… – теперь уже совсем по-настоящему испугался Груня. – У меня же нет ничего… Даже ножа… Как тебя развяжу?.. Ногтями, что ли?.. Я теперь это… Мне теперь развязывать тебя время нет… Ты давай отдохни пока… А я, значит, сбегаю…

И вдруг обиделся.

Ну, что за жизнь?

То червонец отнимут, то мертвяк-паскуда не вовремя встретится.

– Ты это… – уже более твердо, как бы успокаиваясь от неожиданной обиды, проговорил Груня. – Бог терпел и нам велел… Ты терпел, еще потерпи… Не я тебя привязал… Потерпи… Найдут тебя… Скоро найдут… Тут люди ходят… Часто ходят… А я чего?.. Я уйду, тебя и найдут… Тепло, не простудишься… Вон как тепло… Лето… Если и не сразу найдут, ты потерпи…

Человек не ответил.

– Ну, вот и хорошо… – понимающе покивал Груня. – Ну, вот и правильно… А то, в самом деле… Разболтался, как не знаю кто…

И повторил для убедительности:

– Сейчас тепло… Не простудишься…

И подумал про себя: это, конечно, нехорошо, что паскуда-мертвяк с ним, с Груней, заговорил. Плохая примета. Можно даже сказать, нехорошая. Люди вот набегут, заинтересуются, а рядом с мертвяком я… Нет, ну его! Уходить надо отсюда. Плохая примета.

Озираясь, матерясь, сплевывая, отсмаркиваясь, правда, пользуясь теперь при этом платком, Груня обходным путем по самому краю грязного сырого болотца выбрался к дороге. Увесистый бумажник во внутреннем кармане телогрейки приятно давил на грудь.

Никаких машин на дороге.

Придется полкилометра пилить пешком, сплюнул Груня. Где-то там автобусная остановка.

И покачал головой: не повезло мертвяку… Место тут глухое, тухлое… Даже грибники сюда не ходят… Если и найдут мертвяка, подумал Груня, не жилец он… Пролом свода черепа…

Других терминов на эту тему Груня не знал.

Но пруха! – задохнулся Груня.

Настоящая пруха!

Всей своей тощей грудью он чувствовал под телогрейкой тугой бумажник. Деньги он, понятно, выщиплет, а бумажник выбросит. Не нужен ему такой богатый бумажник. Не привык он к чужим богатым вещам. С таким богатым чужим бумажником запросто могут замести. Первым делом надо избавиться от бумажника! Но не здесь. В городе.

Груня задохнулся от радостных предчувствий.

Было время, когда у Груни была семья и квартира. Было время, когда у него было нормальное имя. Мужское, кстати. Совсем не Груня. Было время, когда у него была работа. Сидел спокойненько в ЖЭУ, забивал козла с такими же мастерами, как сам, собирал вызовы, а потом так же спокойненько обслуживал жильцов. У него хорошая работа была. Чистая. Не сантехника, где приходится возиться с ржавым железом, а электроприборы.

Не хухры-мухры!

Но жена ушла. Квартира исчезла.

Все растаяло в прошлом.

Как не было…

Да и не вспоминалось.

И кореша никогда ни о чем таком не напоминали.

Святое дело у бомжей – не напоминать ни о чем таком. Если вспомнится что-то человеку, он сам расскажет, а специально напоминать зачем? Пусть жизнь для человека будет, как дивная книжка с картинками. На одной картинке жена, на другой домик и огород… Может, еще что-нибудь… Лежи, вспоминай… Но сам… Напоминать об этом не надо…

С чего это мертвяк заговорил? – поежился Груня. Вот тоже паскудник. Стоял себе стоя и молчал, а потом вдруг заговорил. Нехорошо. Раз уж помираешь, помирай молча. Тоже мне мода, пугать людей.

Вокруг мертвяка, наверное, шум будет, смутно догадался Груня. Когда этого мертвяка найдут, наверное, большой шум поднимется. Молодой мертвяк. Красивый. Волосы на лоб, не лысый. Одежонка хорошая. Вот только кровь на затылке… И не сам же он привязался к дереву… Здоровый мертвяк… Такого откачать, он сразу спросит: где мой бумажник?..

Не без этого.

Груня хмыкнул.

Да ну, шум!.. Какой шум?.. Это ж ежу понятно… Ну, пропал бумажник… Так ясный хрен… Кто привязал мертвяка к дереву, тот и бумажник увел…

Паскуды! – обиделся Груня.

Паскуды, паскуды и паскуды.

Паскуда на паскуде.

Город паскуд.

Кто-то, значит, привязал мертвяка к дереву, а подумают на меня! Пролом свода черепа!

Да нет, найдут, найдут этих уродов, вдруг сладко пронзило Груню. Найдут паскуд и уродов. Заметут. Загонят на нары. Строжиться будут над ними, где, мол, тугой бумажник? А тугой бумажник-то вот он!..

До автобусной остановки Груня дошел пешком.

На остановке оказалось много людей, но это Груню только обрадовало. Бедный человек в толпе неприметен. Ну стою я в телогрейке, подумал он. Хороший человек, никого не трогаю, даже ничего не прошу. Совсем хороший. Кому до меня какое дело?

Трясясь на задней площадке, не отвечая на домогательства кондукторши расплатиться, Груня смотрел в грязное окно и думал. Ну, подумаешь, выгонят из автобуса. В другой сяду. Из другого выгонят, пешком пойду. Мне теперь прямо в центр. У меня теперь жизнь новая. А что от телогрейки попахивает, так это хорошо. Близко не сунутся. От кого нынче не попахивает? К кому ни принюхайся, от каждого пахнет чем-то.

Доберусь до центра.

А там…

Во-первых, в центре, подальше от лесополосы, он, Груня, где-нибудь в укромном местечке сразу избавится от тугого бумажника, а денежки, если они есть, аккуратно рассует по карманам телогрейки и штанов… Не забыть бы, левый карман штанов дырявый… Бутылку и то можно выронить… Ну и, само собой, во-вторых, он сразу пойдет к «Альтернативным напиткам»… Ну и что, что он сам там недавно затеял свару? Разберемся… Вокруг «Альтернативных» много разных бомжей… Хоть с кем-то, но замирюсь… Не без этого… Может, встречу и Кольку-Недопырку… Помиримся… Поговорим за жизнь…

С Колькой-Недопыркой интересно говорить за жизнь.

Ходят слухи, что Колька-Недопырка в бомжи пробился из бывших научных сотрудников.

Правда, сейчас Колька грубый.

Не знаю, какой он был раньше, подумал Груня, но сейчас Колька грубый.

Это, наверное, от того, что кантуется Колька-Недопырка в основном возле железнодорожного вокзала.

Но крепкий мужик.

Самый, можно сказать, работающий бомж. Он даже деньги требует не так, как все. Никогда не унижается. У него это дело поставлено на научную основу. Он не выпрашивает, он не бьет на жалость. Он требует. Он даже газеты читает и всегда знает, на что надо требовать деньги. У вокзала всегда валяется много газет. Колька-Недопырка сразу отыскивает в газетах самое главное событие. А после требует. Ну там, скажем, на поминки генерала Дудаева. Или на вечеринку в честь налоговой службы. Или на цветы для министра Лившица, который честно призывает всех людей делиться друг с другом доходами. Иногда даже менты подходят послушать умного бомжа. Даже цыгане, случалось, заслушивались. Ну, а заработав, Колька-Недопырка, понятно, идет не в ресторан «Созвездие рыб». В «Созвездие рыб» даже Кольку-Недопырку, несмотря на грамоту, не пустят. Нет, не в «Созвездие рыб» идет, заработав свое, Колька-Недопырка. Идет он туда, куда все идут. К киоску «Альтернативные напитки».

Значит, и мне туда.

У Кольки-Недопырки не голова, а дом Советов, подумал Груня уважительно. Умен, паскудник. Про бумажник я Кольке, конечно, ничего не скажу, но бутылочку мы с ним возьмем. Одну, зато на двоих. И раздавим вместе. И никого не подпустим. Жалко, у меня нет никаких документов, а то мы запросто могли бы ночь провести в ночлежке.

Да какая ночлежка!.. – с уважением подумал Груня. Это только так говорят – ночлежка… А на самом деле у ночлежки есть настоящее название… Дом ночного пребывания областного управления социальной защиты и поддержки населения… Вот как… Не хухры-мухры!

В сквере перед оперным театром Груня незаметно пробрался в свой дальний излюбленный уголок под густые кусты сирени.

Хорошее место.

Тихое.

Лежи, отдыхай. Никто тебя не видит. Зато ты издалека увидишь ноги любого человека, которому придет в голову углубиться вглубь сквера.

Оглянувшись, не следит ли за ним кто? и хорошо ли укрывают его кусты? и вообще, надежное ли он выбрал место? Груня, наконец, вынул из кармана телогрейки бумажник.

Увиденное его ошеломило.

Денег у него теперь действительно было навалом.

Правда, все деньги оказались не русскими.

Доллары это были.

Груня уже видел доллары.

Однажды бомж Иванов, один из тех, которые не братья, обчистил возле гостиницы «Новосибирск» богатого иностранного пьяного гостя города, решившего посмотреть на неизвестную ему сибирскую ночную жизнь. Черт знает, что это был за гость-паскуда, но Иванов распорядился долларами как-то неудачно – схлопотал два года и провел их где-то под Читой.

Груня даже обиделся на мертвяка.

«Развяжи!.. Развяжи!.». Вот паскудник!.. А в кармане ни рубля… Кто ж знал, что у тебя, паскудник, одни только доллары?.. Может, ты шпион!.. Полный бумажник долларов!..

Груня не поленился пересчитать.

У него получилось – семь тысяч тридцать два доллара!

Когда однажды Кольке-Недопырке возле железнодорожного вокзала какие-то не очень жадные гости города бросили прямо в шапку долларовый червонец, они с Груней здорово нажрались на ту выручку, обменяв доллары на рубли с помощью какого-то культурного человека в очках в «Интуристе». Даже очень здорово нажрались. Культурный человек, понятно, взял себе свою некоторую долю, но и им хватило.

А тут…

Еще раз внимательно пересчитав доллары, Груня извлек из бумажника документы.

Вот тебе и пролом свода черепа, испугался он.

Первой в его руки попала красного цвета книжечка.

«Служебное удостоверение АС № 012».

И тут же цветная фотография мертвяка, аккуратно загнанная под прозрачный пластик.

И тут же двуглавый орел.

И слова, набранные крупными буквами. Чтобы, значит, сразу ударяло по мозгам.

«Российская Федерация.

Комиссия содействия правоохранительным органам по борьбе с организованной преступностью и коррупцией».

А над круглой печатью точный и четкий текст.

«Полковник Зимин Евгений Александрович.

Заместитель председателя комиссии».

И дальше мелкими буквами.

«Владельцу удостоверения разрешено хранение и ношение оружия».

Не хухры-мухры! – испугался Груня.

И подумал с гордостью: вот какой теперь солидный у меня документ. Вот какая пошла пруха. Я теперь, выходит, не просто так. Я теперь полковник. И имя мне – Зимин Евгений Александрович. Не какой-то там сраный бомж Груня в обшарпанной, тысячу раз испачканной телогрейке, которой побрезговали даже пропотелые паскуды-подружки Олигофрена, а вот именно Евгений Александрович Зимин, полковник. Даже имею право на хранение и ношение оружия.

И подумал: «Вот Колька-Недопырка здорово удивится!»

Колька-Недопырка мужик ушлый. Но и Кольку-Недопырку затрясет, когда он вдруг узнает, что подрался сегодня не с каким-то там сраным бомжом Груней, а с самым настоящим внедренным в среду бомжей полковником Зиминым Евгением Александровичем.

С такой ксивой, решил Груня, меня теперь менты будут бояться. С такими документами я запросто могу ходить в ночлежку. Не лупень какой-то, не придурок-паскуда Олигофрен, а настоящий полковник!

Борьба с организованной преступностью и коррупцией.

Не хухры-мухры.

Всех замету!

Хватит ночевать на задворках и в подъездах.

Пруха пошла.

Большая настоящая пруха.

Можно теперь пожрать-попить.

Необычное ощущение силы, необычное ощущение резко изменившейся жизни было настолько сильным и осветляющим, что Груня весело выругался, очень шумно, никого не стесняясь, высморкался в красивый носовой платок, отобранный у мертвяка в лесополосе, и выполз, наконец, как жук-скарабей, из-под колючих кустов сирени. На безлюдной боковой дорожке сквера он заботливо отряхнул от прилипших к ней листьев свою не очень чистую телогрейку, в кармане которой лежало семь тысяч тридцать два доллара, от прилипших к ней листьев, и без всякого страха, а наоборот с некоторой даже снисходительностью остановил первого вышедшего ему навстречу культурного человека.

Культурный человек показался Груне солидным. Среднего роста, в темном костюмчике, с острой бородой клинышком, даже при портфеле и в очках с золотой оправой.

Груню покорили именно портфель и золотая оправа.

– Эй!.. – хрипло, но все с той же внезапно приобретенной им снисходительностью окликнул Груня очкастого, стараясь дышать несколько в сторону, чтобы не обидеть культурного человека.

– Чего тебе?

– Эй, слышь… Разменяй денежку…

– А ты покажи. Ты сперва покажи денежку, – с обидной недоверчивостью, но требовательно ответил культурный человек.

Груня показал пятидесятидолларовую купюру.

Надо было, конечно, показать культурному человеку в очках и с портфелем купюру меньшего достоинства, но Грунины пальцы из кармана телогрейки почему-то извлекли именно эту.

Культурный человек изумленно потряс острой бородкой. Изумленно блеснула на солнце золотая оправа очков. Культурный человек близко поднес купюру к очкам, чуть ли не обнюхал пятидесятидолларовую купюру, а потом негромко, но все так же требовательно спросил:

– Откуда баксы?

– Какие баксы?

– А вот! – потряс купюрой очкастый.

– Нашел…

– Ну, так бы и сказал, – облегченно вздохнул культурный человек и неторопливо спрятал купюру в карман. – То-то, думаю… Подозрительная бумажка… С первого взгляда видно, что фальшивая… Подводишь, друг… Я с бумажкой в банк, а меня за жопу!..

И строго блеснул очками.

– Сам ты фальшивый… Дай обратно!.. – обиделся Груня.

Культурный человек нехорошо рассмеялся, потряс, как козел, острой бородкой и, сверкнув на солнце золотой оправой очков, весело кивнул в сторону прогуливавшегося под каменными мутантами милиционера:

– А вон мент. Видишь? Иди и пожалуйся менту. Он для того и стоит под мутантами, чтобы выслушивать жалобы от таких, как ты. Правда? А заодно объясни менту, где это ты нашел такую бумажку?

И еще раз строго сверкнув золотой оправой очков, неторопливо двинулся по тихой аллее.

Даже ни разу не оглянулся.

Груня ошеломленно прижал руки к груди.

Вот связывайся с культурными!