7

В половине одиннадцатого Королев объявился дома. Мать встретила у порога, тревожно взглядывая на сына. Мать качает головой, жалеючи его. Считает, что была права, возражая насчет его службы в полиции. Денег – не ахти, а работы… Даже в такой праздник не оставили в покое. Греховодники!

– А я ждала, – сказала мать, поджимая тонкие губы. – Думала, что скоро придешь, – она прошла на кухню и загремела посудой. – Гусиную ножку тебе оставила и кусок пирога. Иди, поешь, а то остынет. В разогретой духовке все время держала.

– Что-то не хочется, мам, – проходя в ванную, чтобы ополоснуть лицо и руки, сказал сын. – Устал сильно… Спать хочется.

– Греховодники, – проворчала мать. – Ездят на парне, потому что безотказный. Весь в отца. На том также ездили, понужая… Как это «спать»? Без ужина? Не выдумывай.

Но сын, не слушая, что говорит мать, прошел в спальную и грохнулся на кровать. Налитые свинцом веки тотчас же сомкнулись.

…Он трижды постучал в кабинетную дверь Старостина.

– Да! – прозвучал оттуда недовольный бас.

Королев вошел и обомлел. Подумал, что мерещится, поэтому протер уставшие за день глаза. Обомлел из-за того, что несколько часов назад он видел шефа в форме подполковника, а сейчас на нем ладно сидела форма генерала. Шеф остался доволен произведенным эффектом. Он, придурковато хихикая (совсем не по-генеральски), спросил:

– Чего уставился и стоишь столбом? Генерала, что ли, не видывал?

Королев стал заикаться и мямлить:

– Так… Это… Ну… Совсем-совсем недавно же… Как же так?..

– Хе-хе-хе! По случаю Рождества, думаешь, вырядился. Шутка, думаешь? – шеф строго погрозил узловатым коротким пальцем. – С этим, парень, не шутят… Ну, ладно… Докладывай, что у тебя там с подопечным? Докладывай коротко и ясно: нет времени у меня выслушивать долгие рассусоливания. Не в тех нынче чинах я.

Королев подумал: «Хоть бы пригласил присесть, мерзавец!» В слух же напомнил новоиспеченному генералу:

– Но мы же договорились, что завтра…

– Молчать! – рявкнул Старостин и погрозил кулаком. – Как смеешь перечить генералу?! Не посмотрю, что с академическим дипломом, в один миг разжалую в сержанты!

Королев, выдохнув с шумом воздух, стал докладывать обстоятельства.

– В результате проведенных мною доследственных действий, – затараторил он, – установлены обстоятельства гибели Марченко Сергея в ночь с шестого на седьмое января. События развивались следующим порядком…

Старостин, отвалившись на спинку кожаного кресла, раскачиваясь, хмыкнул.

– Чешет-то, мерзавец, будто по писаному. Способный, гад!.. Языком-то чесать…

Королев, чтобы не сбиваться с мыслей, пропустил мимо ушей реплики шефа. Он продолжил:

– Примерно в половине седьмого вечера Марченко Сергей пришел к своему дружку Окуневу Дмитрию (последний живет в том же доме, что и погибший, только в другом подъезде). Там же находились одноклассники Митяев Олег и Заборов Александр. Они полазили по Интернету, заглянули на молодежные форумы, поприкалывались там. Потом стали вспоминать всякие разные истории, виденные ими когда-то в фильмах ужасов. Зашла речь и о привидениях, вурдалаках, другой всякой нечисти, выползающей по ночам из могил, особенно в ночь под Рождество. И тут Марченко Сергей сказал: «А хотите, я схожу прямо сейчас?» – он показал рукой на окно, за которым виднелось старое кладбище. Митяев Олег возразил: «Сейчас-то и я схожу, а слабо ровно в двенадцать?» Заборов Александр подзадорил: «Сдрейфит. Обписается». Марченко Сергей, которому хотелось казаться храбрым, закусил удила. Он сказал: «А вот и схожу!» Окунев Дмитрий, чтобы еще больше распалить Сергея, стал выражать сомнение: «А чем докажешь, что, в самом деле, был на кладбище?» Сергей поначалу растерялся, а потом нашелся. «А я, – сказал он, – принесу доказательство. Помните, летом мы проходили мимо могилы с покосившимся деревянным крестом? – все закивали. – Ну, вот! Я схожу и отковырну от креста щепку. Принесу, и вы увидите». В половине двенадцатого Марченко ушел. Он зашел к себе домой, взял нож и тут же ушел. Тем временем, одноклассники не сидели сложа руки. Окуневу Дмитрию пришла идея: втроем пойти на кладбище, неподалеку затаиться, а после, появившись из темноты внезапно, напугать Сергея. Так и сделали. Чтобы эффект был выше, Окунев Дмитрий прихватил из дома белую простыню. Все трое пришли на кладбище чуть раньше Сергея. Митяев и Заборов, присев на корточки, укрылись за кустами, неподалеку от могилы с покосившимся крестом, а Окунев, обмотавшись в простыню, лег на одну из могил, на которой стояла пирамидка. Появился Марченко. Парнишки видели, что тот напуган и беспрестанно озирается. Парнишки видели, как Сергей подошел к кресту, достал нож, наклонился и всадил его в стойку креста, чтобы получить щепку. В эту самую секунду со своей могилы медленно стал подниматься Окунев Дмитрий и затрубил: «У, я тебя!..» Митяев и Заборов, одновременно, завизжали по-поросячьи. Марченко Сергей, увидев кого-то в белом, дико заорал: «А-а-а!» Он рванулся, чтобы убежать, но оказалось, что его кто-то крепко держит за левую полу куртки. По кладбищу разнесся дикий вопль Сергея. Он, еще сильнее рванувшись, падает на могилу. Как я установил экспериментальным путем, Марченко, не заметив, своим ножом наколол полу куртки, поэтому ему и показалось, что кто-то его держит. Итог: разрыв сердца у потерпевшего. А пацаны, не зная, что приятель гибнет, с диким хохотом убежали с кладбища по домам и легли спать.

Старостин, нахмурив брови, цедит сквозь зубы:

– Страшилки рассказываешь? А доказательства где?

– Мною допрошены Марченко, мать погибшего, Окунев Дмитрий, Митяев Олег, Заборов Александр. Все трое дали признательные показания. Есть и улики, подтверждающие мой вывод: куртка потерпевшего с рваной полой, нож потерпевшего, найденный мною во время повторного осмотра места происшествия, на снегу четкие следы пацанов, зафиксированные на снимках, а также изъятая мною обувь, в которой находились на кладбище Окунев (валенки), Митяев (резиновые сапоги с высокими голенищами), Заборов (зимние ботинки с характерным рисунком подошв). Родители всех троих подтверждают, что ребята вернулись домой в четверть первого ночи.

Старостин сидел и качал головой.

– Приключений на задницу ищешь? Тебе надо?

– Мне ничего не надо, – обидчиво возразил Королев. – Правосудию это надо.

– И ты намерен?..

– Завтра подготовлю постановление о возбуждении уголовного дела, согласно статьи сто девятой УК РФ, по факту причинения смерти по неосторожности.

– Ну, как знаешь! – шеф обреченно махнул рукой в его сторону. – Иди!

Королев повернулся, взялся за ручку двери и за спиной услышал похохатывание шефа.

– А ты – молоток.

Королев не понял.

– Я? Молоток?!

– Пока молоток, но, даст Бог, со временем и кувалдой станешь.

Королев картинно поклонился.

– Премного благодарен, господин…

Старостин прервал его.

– Ты… это… с «господином» поаккуратнее. Тебе повезло, что я либерал и на всякие такие штучки-дрючки смотрю сквозь пальцы, не пресекаю… Не нарвись на кого другого… Худо, ох, худо тебе придется.

Королев вышел. И, что странно, сразу очутился в огромном храме, сверкающем огнями и позолотой. Идет служба. Священнослужители в праздничных одеяниях. Хор поет. Дьякон ходит с кадилом и зычно возглашает: «Во имя Отца, Сына и Святаго Духа – аминь!» Королев крестится. Тут видит, что на возвышении появляется сам Патриарх с длинными перекрещенными свечами и возглашает: «Господу помолимся! Господу помолимся! Господу по-мо-лим-ся!» Королев вновь крестится. Догадывается, что он на рождественском богослужении в храме Христа Спасителя. Королев ничего не понимает. Он отчетливо помнит, что пришел поздно домой, лег спать. Он не мог очутиться так далеко от дома. Ах, да, – это всего лишь сон. Он видит во сне. Это так, но почему он отчетливо слышит голос Патриарха? Сергей открывает глаза. Все ясно: его мать в соседней комнате смотрит вечернее рождественское богослужение, транслируемое по телевидению. Она всегда смотрит.

Королев поворачивается на другой бок и проваливается в глубокий и по-настоящему безмятежный сон.

Первый успех лейтенанта Озерова

1

Майор Акимов только что вернулся, как он сам любит выражаться, с традиционной процедуры вздрючивания: шеф холку мылил, долго и нудно мылил, прилюдно мылил. Так что кое-кто имел возможность над ним подхихикивать. Есть любители – он это знает.

Майор Акимов зло хмыкнул, вспомнив самое обидное замечание шефа: стареем, говорит, голубчик, стареем; мышей перестаем ловить, а те, наглея, и плодятся на глазах; еще, мол, чуть-чуть и нас самих мыши станут грызть. Шеф прав. Правда, прав по сути, но не по форме. Дерьмо множится не по дням, а по часам, но… За что так обижать его, служаку, поймавшего собственноручно много-много злодеев? Майор Акимов молча выслушал и не возразил. Собственно, какие возражения? Он и сам понимает, что не все ладно в его «епархии». Народ, вроде, подобрался не самый плохой, но опыта, опыта… Кот наплакал. Старослужащие уходят в ЧОПы, где работа строго по графику и никакой переработки, где платят в два раза больше. Там также убивают, но гораздо реже. Риск также есть, но он минимален.

Павел Васильевич вышел в приемную.

– Зоенька, – обратился он к секретарше, – труби общий сбор.

– Прямо сейчас?

– Именно!

Он вернулся в кабинет, а уже через минуту его «гвардия» была в сборе и чинно сидела на стульях, расставленных справа и слева, вдоль стен. Тишина. Все понимают: когда так вот экстренно созывает шеф, то это означает одно, – наверху была большая головомойка и теперь жди того же. Сидят смирно. Ждут покорно. Акимов недовольно фыркает, глядя в окно. Тоже примета не из лучших. Если шеф в духе, то улыбается и глядит на собеседника прямо, в глаза.

– Ну, орлы, что скажете? Мышей, значит, плохо ловите?

«Гвардия» лишь переглянулась, оставив вопросы без ответов, хотя по лицам можно было прочитать, что с последним вопросом шефа она, то есть та самая «гвардия», категорически не согласна. И тут вылез парнишка, пришедший в отдел лишь три месяца назад после окончания школы полиции. Он лейтенантские погоны получил только-только.

– Товарищ майор… – от волнения и смущения голос Озерова зазвучал с хрипотцой; «гвардия» заметила, как скуластое лицо шефа передернулось; «гвардия» знает причину, а сосунок – нет: шеф на дух не переносит слово «товарищ». Согласно уставу, конечно, однако майор Акимов в их кругу ввел правило: избегать употреблять слово «товарищ». А как обращаться? Хоть как, сказал он, но без этого самого, – по фамилии, лучше – по имени или по званию, еще лучше – по имени и отчеству. – Это самое… Как ведь сказать… Ну… Иным «мышам» достается…

Майор прервал ироничным замечанием.

– Именно: лишь «иным», лейтенант, – Озеров хотел что-то добавить, но кто-то из рядом сидящих дернул за рукав: помалкивай, мол. Озеров – не дурак: он понял, что лучше не высовываться. Майор сильно стукнул ладонью по столешнице. – Одним словом, надо что-то делать, – майор хотел рассказать о сути головомойки, но передумал. «Гвардия» по-прежнему – ни гу-гу. Акимов продолжил. – Люди жалуются, – «гвардия» хотела бы знать, на что люди жалуются, однако опять-таки промолчала. – За последние три месяца скопилось уже восемь заявлений о кражах в трамваях. «Щипачи-транспортники» распоясались, тырят только так…

Тут Озеров, как ни крепился, вылез-таки с вопросом:

– А чего рты-то пораззявили? Не знают, что ли, что в толкотне могут потерять бумажник? Если бы поменьше было ротозеев, то…

Майор, скривив тонкие губы, прервал.

– …То нам бы с тобой делать было нечего, – по-своему закончил шеф мысль юнца.

– Павел Васильевич, и судьи…

Акимов, сощурив левый глаз, посмотрел на Озерова.

– А что судьи? – тихо, но с нажимом спросил он.

– Либеральничают, Павел Васильевич.

– Либеральничают? – все тем же тоном переспросил майор. «Гвардия» давно поняла, что шеф ёрничает, и лишь сосунок не врубается.

– Ну, конечно, Павел Васильевич! Месяц назад, помните?

– А что я должен «помнить»?

– Как же?! Помните, я за руку схватил щипача? Выследил и схватил.

– А что было дальше?

На скулах шефа появилась еле заметная улыбка. «Гвардия» шумно вздохнула: кажется, сосунок-то поднимает настроение шефу, а это значит, что тучи рассеиваются и гроза проходит стороной.

– Судья отказал в возбуждении уголовного дела и отпустил на свободу паразита.

– И что бы это значило? Судья хуже твоего знает законы?

– Нет… но… – Озеров покраснел и опустил голову. – Я ведь что? Нельзя выносить решения лишь по формальным признакам…

– А как можно, лейтенант? Можно обвинять человека на основе твоей интуиции?

– Ну… Это… Не только там была интуиция, а и…

– Где, лейтенант, кошелек, украденный твоим карманником?

Озеров замялся.

– Успел, гад, передать оттырщику.

– Ты взял оттырщика?

– Выскользнул, гад.

– Что написано в постановлении суда? Помнишь?

– Да… Конечно… Записано, что недостаточно улик.