Баронесса-Z. 001

(см. романы «Отряд» и «Гвардия Принцессы». Примечание автора)

У меня есть все стадии развития соединения. Что называется, на любой вкус и цвет. Только выбирайте и получайте.

Гранула конечного продукта практически равна весу и размерам макового зерна. А в 1 грамме мака содержится до 10000 семян, и по форме – гранулы один в один, только форма немного другая. Т.е. в грамме вещества содержится до десяти тысяч доз! Это от десяти до двадцати лет ежедневного приёма. ТОЛЬКО В 1 ГРАММЕ!!! С вариациями суточной дозы. А в ста граммах препарата?

Опыт приём наркотиков у меня не большой, – можно сказать, студенческий. В молодёжном общежитии, когда ни денег, ни еды, ни условий проживания нет и не предвидится, я с тайной благодарностью и недовольным внешним видом иногда принимала оплату за свою помощь разной фармакологической дрянью. Это были и седативные препараты, и лёгкие наркотики, и сильные обезболивающие. Реализовывала втайне.

Тогда-то и возник соблазн всё это попробовать. Ну, правда, если мне предстоит в будущем работать с таким контингентом, основной интерес в жизни которых представляют исключительно алкоголь и наркотики, то для понимания этих индивидуумов мне желательно понимать, что они в них находят. А небольшая, тем более разовая, доза этой дряни не повредит молодому организму.

Сначала пошли в ход лёгкие успокаивающие. Смешно вспомнить, – адонис-бром. Мне его назначила врач студенческой поликлиники, к которой я обратилась лечить истерику после трудного экзамена. Потом, проведав о моей проблеме с нервами, мой одногруппник из совершенно добрых побуждений принёс мне достаточно лёгкий транквилизатор, который он взял у матери из аптечки.

Дальше – больше. Сказать, что приём этих веществ меня как-то напугал, – да нет же, они не выглядели разрушителями ни органов, ни психики и сознания. Вот тогда я и решила попробовать на себе настоящие наркотики. Пошла в ход травка, галлюциногены, сильные транквилизаторы, морфиновая группа обезболивающих… Не знаю, как я до героина и LSD не добралась… А ведь были и такие предложения!…

Так что, принимать что-то внутрь я совсем не боялась к концу института: если делать в меру и под контролем нормально работающей головы, то это не только вредно, но и немного полезно, – решила я для себя.

– – – – – – – – – – -

Впервые я попробовала Z даже не из любопытства. Когда мои первые изобретатели впервые принесли и оставили на моем столе этот препарат, то он был в ещё только жидком состоянии, и одна ампула разбилась и порезала мне руку. В рану попало немного активного вещества.

Я сидела в кресле в кабинете, – и по телу разливалось неописуемое состояние блаженства.

Я понимаю, как врач, что такую реакцию подготовили мои прошлые «изыскания», прошлый опыт приёма разных наркотиков. Если бы не этот факт в моей ранней биографии, возможно, что я бы или не почувствовала этой дозы, или лежала бы пластом с рвотой и поносом.

Проходило время, но из памяти не проходило это ощущение блаженства. Я пряталась от этого соблазна сознательно, но в какой-то момент Олег чуть ли не насильно затащил меня в капсулу и отправил в «Тоннели». Он-то видел гладкие стены, облицованные плиткой. А у меня эти коридоры светились внутренним светом, вспыхивали по всей длине яркими бликами, сияли радужными огнями, плясали перед лицом диким разноцветным калейдоскопом, путали мысли сиянием блаженства, бодрили изнутри звуками танцевального ритма. И это всё «в одной» мне!

Он рассказывал мне о своём, а я слушала, понимала его, – но внимание рассеивалось моими внутренними ощущениями. Он спрашивал, настаивал, – а я соглашалась. Я просила его дать мне время прийти в себя, – но он не понял и продолжал что-то настаивать. Мне хотелось в тот момент только одного: чтобы он замолчал, перестал «нести пургу», прижал меня к себе и застыл, как изваяние, замер на неопределённое время.

Я окончательно пришла в себя уже в постели дома под утро. После этого последнего приёма я так и не смогла ни успокоиться, ни заснуть, – так и пролежала сначала в капсуле, потом на заднем сиденье машины, а после дома в постели. Но без сна.

Такое не забывается. И я поняла, что сама должна рассчитывать свою дозу, иначе убьют меня эти коновалы в лаборатории!!!

Не скажу, что у меня развилась какая-то зависимость. Просто я нашла отдушину в этих своих «Z-путешествиях», хотя имела полную возможность путешествовать наяву. Отдушину от того, что в свои годы не имею ни мужа, ни детей, ни любящего меня мужчину, ни достаток, который обеспечил бы мне и моей матери безбедную старость. Всё-всё-всё, что у меня было тогда – мираж Ясива, что так же по мановению его руки могло и бесследно исчезнуть.

Когда все ушли от инъекционной формы и стали делать таблетки, а потом и гранулы, – я вздохнула с облегчением. Дозу каждой таблетки и гранулы уже оговаривала и диктовала я сама, и потому «промахов» с дозировкой уже не было. Стало легко вводить, хранить, перевозить, прятать… Всё для нужд трудового народа, по настоятельным требованиям трудящихся…

И принимать их стало легче дома или в кабинете. Вот так мы и встретились неожиданно на Острове с Олегом в незапланированной ситуации. Я была не готова к такой встрече, потому просто не стала объяснять, почему я там оказалась.

– – – – – – – – – – -

После очередной отгрузки всей партии ещё первого жидкого препарата в другие лаборатории, я подумала, что в любой момент могут отгрузить всё до капли, оставить для экспериментов строго точное количество, – и мне не останется даже «разговеться». Тогда и возникла идея создать свой собственный небольшой запас. Но этот запас неожиданно для меня самой быстро заполнил сначала один склад в прикроватной тумбочке, потом склад коробок в подвале дома, потом ангар на тропическом острове… Возникла мысль, а не пустить ли этот товар «налево»?

Словом, жидкие запасы в тумбочке и подвале я быстро распределила по известным мне ещё по институту барыгам, но не от своего, естественно, имени. Получился «небольшой барыш», положенный на мамино имя в банке. Но барыш разовый, – я не стремилась это повторять.

Правда, пришлось спустить в океан запас в одном складе, – это было опасно там хранить, т.к. дворец принадлежал Ясиву. Жалела по началу. Представляла, как порадовались рыбы!… Стала создавать места хранения никак и ни с кем не связанные.

Но мне никогда до конца не везёт. Очень скоро после этого я прочитала бумаги, показанные мне Сашей в ресторане, по которым поняла, что официально я голая и босая, как ребёнок, только сегодня вышедший из утробы матери. В ответ на возникшую потребность начать работу с новыми партиями препарата, которые я уже наметила, как и где спрятать, от Олега появилась угроза полного уничтожения всего производства и всех официальных запасов Клиники.

Я и отреагировала: перепрятала все склады Клиники заранее, опустошила все «нычки» в Клинике и изъяла всё по ВСЕМ лабораториям ещё до их уничтожения. Словом, взрывали и жгли они там почти пустые склады. Удалось даже сохранить небольшой запас исходного сырья, – но без технологии и оборудования, как я понимаю, это ничто.

Теперь главное не показать, что у меня Z тоже есть. Мало ли что будет…

И мне теперь с этим запасом не нужен ни их новый звёздный мир, ни их похотливые мужчины или слюнявые женщины… Я сама могу всего теперь достигнуть.

Зорац-Карер. 001

По рождению он был так близок к Солнцу, как не был никто в его селении. Эту уверенность со своим молоком передавала ему мать, которая родила его на границе ночи и зори высоко в горах. Роды начались раньше срока, когда она возвращалась домой от родителей и как раз была на перевале. А когда он стал подрастать, то отец стал брать его высоко в горы, ближе к светилу, первым услышавшему изданные им при рождении звуки в розовом свете новой зори.

Зорац-Карер (Զորաց Քարեր – камни воинов, каменное войско) или (Քարահունջ – поющие камни) – так переводилось его имя. Родители долго спорили об имени: камень или воин, – но к общему согласию так и не пришли. Потому пришли к компромиссу – камень и воин в одном лице. Родители так и звали его: мать, если в гневе, кричала Зорац, отец – Карер. Но в основном родители звали его Зора, друзья – Зор, девушки – Кремень. Никому никогда не было интересно ни значение его имени, ни то, что имя само диктовало в жизни сначала ребёнку, мальчику, потом юноше его последующий путь, возможно, судьбу.

Никто в их селении никогда не задумывался, может ли имя ребёнка определить его жизненный путь. Было слишком много других забот у этих молчаливых горцев и их многословных крикливых жён. Как-будто немногословие мужчин, как и гор, которые они так любили, компенсировали их женщины, которые так любили этих мужчин.

Когда ему было 6 лет дядя Гагик, – брат матери, – взял его на всё лето в горы пасти отару овец. Свобода, которая сопровождала мальчишку во всех отношениях, ограничивалась только тем, что он не мог побежать домой, к родителям. Да ещё вставать надо было рано, пока солнце не припекло, и овцы могли вволю полакомиться сочной травой. Спать по вечерам ему не хотелось вообще, но под длинные разговоры и рассказы дяди с напарником он невольно быстро приходил в сонное состояние, и его относили в постель из травы.

Было интересно смотреть из пещеры, когда шёл дождь. Мужчины все спали около входа в пещеру, куда на ночь загоняли овец, – чтобы овцы не попытались сбежать, а звери не рискнули войти. И когда шёл сильный дождь, никто из укрытия не выходил. Овцы ели припасённую траву, а мужчины оставались на своих ложах около костерка и вели бесконечно долгую беседу. А мальчик стоял или сидел около выхода и наблюдал за каплями и ручейками.

Небо в такой день было закрыто грязно-серым покровом из туч, иногда становящимся чёрным. Через него не могли пробиться лучи солнца. В расселинах гор в такие дни становилось почти темно. По небу плыли грязные обрывки облаков, словно грязная вата в мутной воде. А вода лилась с неба крупными каплями, омывая зелень и скалы. Дождь приносил прохладу и какой-то покой, от которого хотелось – нет не спать, – дремотно сидеть у входа и бесконечно смотреть перед собой наружу.

Но чаще всего погода была яркая, солнечная. Сочная трава зеленела на склонах, редкие деревца коряво тянулись к свету из расщелин. На таких деревьях редко вызревали крупные плоды, – им что-то мешало, – или недостаток влаги, или просто высота над уровнем океана. Но зато ягод было много, и они были большим подспорьем в рационе пацана. Он каждый день наедался их, что называется, «от пуза», вечно ходил с выкрашенными в разные цвета губами. Рубашки и штаны тёмных оттенков не всегда показывали оставленные на них следы ползания по траве и раздавленных ягод.

Можно было громко кричать, бегать по склонам, играть со сторожевыми собаками, тискать к груди маленьких ягнят, пить овечье молоко и лакомиться свежим овечьим сыром. Когда пастухи готовили шашлык, то ему доставались самые вкусные, как он считал, куски мяса. По губам на землю текли жир и сок этого мяса, он облизывал губы и руки, чего дома ему категорически не позволяли родители.

Дядя Гагик сделал ему из ствола какого-то дерева лук, а из веток того же дерева и перьев диких птиц стрелы с острыми наконечниками их заточенных обломков овечьих костей. Этот лук потом всегда хранился в пещере на постоянном стойбище пастухов, и каждый год, когда мальчик, а потом и юноша, приезжал к ним в гости, он находил его там и охотился на мелких птиц и грызунов. Иногда попадались какие-то зайцы, однажды он даже попал в лисицу. Постепенно благодаря этим упражнениям с луком оттачивался глазомер и точность движений рук.

Когда Зорацу было 7 лет, он впервые увидел море, куда приехал вместе с родителями. Своей спокойной в тот первый день голубизной морская поверхность сливалась по линии горизонта с таким же голубым небом, была на вид такая же ласковая и притягивающая, как небо над его горами. На другой день над морем начался шторм, и чёрно-серые оттенки волн напомнили ему серое небо в бурю над горами, а белая пена стала аналогом несущихся над горами рваными облаками.

И Зор полюбил море почти наравне с небом гор.

Учился он в большом городе около моря. Учёба давалась ему так же легко, как и стрельба из лука. Родственники, гордые его достижениями в учёбе, пророчили ему учёбу в институте и даже аспирантуре, – да и какие родители не хотят такого для своих детей? Мальчик же хотел после школы поступить в военное училище и стать кадровым офицером.

Не сказать, что разразившаяся война с близким и очень сильным соседом сказалась на укладе семьи, но теперь, когда он приехал на каникулы, мать и отец категорически настояли, чтобы он «отдыхал» всё лето в горах у дяди Гагика. Он не был против, т.к. все его сверстники разъезжались на лето по городам и по горным пастбищам, а девушки у него ещё не было. В домах почти никого не было. Да он и не страдал от этого. Ему было хорошо в горах с дядей, с овцами, с солнцем и небом. Он опять, как и в детстве, собирал ягоды, гонял и собирал в кучу овец с помощью сторожевых собак, которые узнавали и принимали его как родного. Стрельбу из лука давно уже дополнил тренировками стрельбы из отцовской винтовки и дядиного ружья. За все лето он только однажды собрался сходить домой за вином к какому-то празднику для дяди, и начал спускаться в долину к дому…