Гейдар ДЖЕМАЛЬ. Исторически Исламский комитет возник из моего разговора с доктором Тураби в Судане приблизительно в 1994 году. Мы тогда пришли к выводу, что России (в первую очередь) необходима структура, которая могла бы служить, выражаясь компьютерным языком, «интерфейсом» между кремлевским политическим классом и Исламским миром. Эпоха козыревщины, стремительного демонтажа советской военно-политической системы, откровенного пресмыкательства перед США и допуска американцев на правах победителей в систему контроля и принятия решений на всех уровнях оставила Третий мир беззащитным перед наглостью классического империализма, последним оплотом которого остается вашингтонский режим (глобализм имеет, на самом деле, европейское лицо и предполагает гораздо более изощренные формы империалистического диктата).

Однако намного важнее того, как именно возник Исламский комитет, – то, чем он стал в процессе своей деятельности. Сегодня ИК – это мозговой центр, интеллектуальный штаб исламской Уммы, который берет на себя функции «субъектности», некой точки, в которой выражается позиция независимого суверенного игрока на всемирной политической сцене, каким должен быть Ислам в целом.

А. Но ведь в России присутствует множество официальных мусульманских организаций, включая муфтияты и Духовные управления, – отчего эти функции не возложить на них? Почему именно ИК берет на себя миссию репрезентации Ислама в России?

Г.Д. ИК берет на себя дерзость говорить от имени Ислама в силу того, что здесь под нашей эгидой соединились практически все импульсы и тенденции современной политической жизни Уммы, опыт позитивов и негативов, подчас уникальный. Кроме того, именно мы владеем необходимым Исламу как воздух дискурсом, направленным против подрывающих кораническое послание пантеизма и общего сентиментального мистицизма, имеющих в виде общего прикрытия бренд «суфизм».

А. Да, но в роли борцов с суфийским влиянием привычнее видеть так называемых ваххабитов, настаивающих едва ли на аскетической элементарности веры, отвергающих все, что она приобрела на протяжении истории…

Г.Д. Честно говоря, ваххабизм, или салафитское движение, ничего не могут против суфизма, потому что сами они недостаточно хорошо понимают Ислам. Они пытаются бороться с засильем символизма в исламском менталитете, что справедливо, поскольку символизм – это методологическое оружие жрецов (кахинов). Символизм предполагает платоническое или неоплатоническое миросозерцание, веру в объективный реальный мир, независимый от свидетеля, веру в сущности, которые имеют небесные архетипы, отбрасывающие тени вниз. «Что вверху, то и внизу», – вот фундаментальный принцип языческой метафизики, начертанной на Изумрудной скрижали Гермеса Трисмегиста, принцип аналогии, которому подчинена духовная интуиция тварного глиняного существа – человека! Это логический принцип, которому обречено подчиняться бескрылое несамостоятельное создание. Откровение разрывает этот замкнутый круг всеобщего тождества и свидетельствует об источнике, находящемся вне всяких аналогий.

Собственно говоря, Таухид и раскрывающая его суть сура Ихляс утверждают отмену аналогии по отношению к Единственному субъекту и тем самым объявляют абсолютную войну естественному разуму (опыту, чувствам, вере и т. д.).

А. В чем конкретно заключена обреченность салафитского противодействия суфизму?

Г.Д. Проблема в том, что братья, выступающие за очищение Ислама, не владеют коранической методологией номинализма, которая позволяет эффективно бороться с эллинистическим реализмом, господствующим в подкорке как западных, так и восточных язычников.

Именно здесь начинается моя функция, ибо я как раз занимаюсь разработкой интеллектуального аппарата, который позволит формулировать принцип Таухида не только как кредо веры, но и как инструмент производства новых знаний, необходимых для формирования исламского глобального политического пространства. Хочу подчеркнуть, что речь идет не о «цивилизации», понимаемой как специфическое культурно-технологическое пространство с набором выраженных идентификационных примет, а именно о пространстве, в котором варятся разнородные человеческие элементы, импульсы, побуждения, но над всем господствует постоянное воспроизводство Единобожия в головах и социальной практике лидирующей и определяющей группы людей.

Миссия Ислама

А. Совпадает ли Ислам по своей сути с доктринами других мировых религий?

Г.Д. К ответу на этот вопрос мы подошли в конце предыдущего ответа. Пространство Таухида, отрицающее аналогию и тождество, есть само по себе противостояние Системе, дух которой – однородность, неизменность, воспроизведение одного и того же, схлопнутость человеческого фактора на самом себе. Правители (которые, согласно Корану, все – преступники) и их духовные учителя и авторитеты, будучи коллективным фараоном, считают себя единственно возможным воплощением божества в хаосе мертвой материи. С одной стороны, это напоминает как бы исламский принцип наместничества: «Человек – наместник Аллаха», – но в исламском контексте речь идет о том, что человек является местоблюстителем от имени абсолютно трансцендентного, скрытого и непостижимого Субъекта, который принципиально не дан ни в образах, ни в аналогиях, ни в сравнениях, ни в самых безумных гипотезах, извлекаемых из человеческих умственных ресурсов. Мусульманин – наместник безусловно Иного, чем всё, что есть. Язычник же подразумевает жесткий принцип аналогии между собой, как он есть, и богом, которым он тщится стать. Поэтому его истинный бог – Люцифер (Иблис). А, стало быть, духовные учителя и их мюриды во власти – это банда сатанократов, хизбу-ш-шайтан. Финальным порождением сатанократии явится информационное общество, черты которого уже воплощаются в жизнь в наше время.

А. То есть вы считаете сегодняшний день практически прологом Апокалипсиса?

Г.Д. Наши дети играют в компьютерные игры, погруженные в интерактивную работу с Сетью (хорошее название!), а это начальный признак того, как будет строиться жизнедеятельность гражданина информационного общества. Люди станут терминалами, которые свое внутреннее время, кстати, измеряемое вполне конкретным числом ударов живого сердца на этой земле, будут превращать в поток электронных кодировок, обмен которых и составит базу новой интеллектуальной экономики. Это будет рабство, несравнимо худшее, чем фараоновское.

Миллиарды не смогут или не захотят встать под это ярмо, и власть имущие поставят вопрос о том, что этот человеческий балласт должен быть выброшен из Истории и Смысла. Уже сейчас отдельные «ученые» публично завели разговор о том, что надо сжить со свету девять десятых человечества, которые ни на что не годятся. Самый же парадокс в том, что информационное общество будет пародийно эксплуатировать методологию номинализма. Информация вообще не принадлежит к сфере символов и аналогий; это в первую очередь интерпретация знака, который сам по себе условен. Например, когда мы видим греческую статую Аполлона, мы не получаем информацию, а встречаемся с символом, который аналогически указывает как бы на высшую реальность. Этот символ для нас не подлежит интерпретации, ибо мы непосредственно воспринимаем эту статую как самодостаточную реальность – воплощение совершенства. Поэтому Ислам, борясь со жреческим символизмом, борется и со статуями вообще, а не только с культовыми идолами. С другой стороны, когда мы читаем слово, написанное буквами, мы получаем информацию, ибо буквы есть условные значки, конфигурация которых самостоятельно не отражает никакой сущности. Это мы по определенным правилам интерпретируем их, и смысл, рожденный в результате этой интерпретации, никак не связан с физической конкретикой букв. Так вот этот принцип информации, лежащий в основе таухидического понимания, будет использован в информационном обществе, но не качественным, а количественным образом – как высшая форма спекулятивной виртуальной экономики.

Ислам призван противостоять именно этому.

А. Противостоять – как именно? Каков альтернативный социальный порядок, каковы его инструменты?

Г.Д. Специфическая природа организации человеческого пространства в Исламе, в идеале, – это сеть джамаатов – компактных ячеек, внутри которых, опять же, в идеале, должен существовать образ действия военной демократии: совет, принятие решений группой пассионарных лидеров, проведение этого решения в жизнь гибкими творческими методами. Внутри себя джамаат самоуправляется на основе шариата, его глобальным инструментом является коранический текст, буква которого неизменна, а возможности понимания бездонны. Такое пространство образует информационную цитадель, внутри которой живет и принимает решения новая субъектность контрэлит. Именно на площадке этой субъектности осуществляется выходсамообнаружение ожидаемого Махди (Да ускорит Аллах его приход!) [Махди по-арабски означает «ведомый».] Явление Махди есть завершающая печать, которую Аллах ставит на сумму дел правоверных, преуспевших в реализации Его провиденциального замысла. Но этому предшествует жесточайшее противоборство между двумя духовными векторами: проектом тиранов, ориентированном на имманентное человекобожие (фундаментальный гуманизм господ) и проектом угнетенных, ориентированным на служение непостижимому и неведомому Субъекту (трансцендентный антигуманизм «лишенных наследства»).

Суфизм

А. Суфизм – это мистический Ислам или системный элемент Ислама?

Г.Д. Суфизм как раз представляет внутри Ислама так называемую «традиционалистскую линию», ориентированную на пантеистический имманентизм. Мировоззрение суфиев практически не отличается от доктрины адвайто-ведантистов – метафизиков ведической Индии, от мировоззрения даосов, от экстатических переживаний великих шаманов Азии и западных неоплатоников. Иными словами, это посвятительная традиция языческого жречества, которая явочным порядком инкорпорировала себя в тело исламской Уммы, пользуясь слабостью калама (а последние семьсот лет просто его отсутствием), концептуально-методологическими брешами в системе исламского теологического сознания.

Забавный, на мой взгляд, парадокс состоит в том, что суфизм, притягивающий профанов загадочностью и мистико-поэтической атмосферой возвышенного гнозиса, на самом деле крайне банален и как всякий пантеизм в действительности сводится к органическим парадигмам так называемой «естественной религии», присущей созданиям из глины. Тварь мыслит и чувствует гомогенно; нарушение этой гомогенности вызывает у нее страдания, а ощущение, что она одно с противостоящим ей Внешним, ведет ее к экстазу и духовному счастью.

Тварь воспринимает свою отдельность, уникальность, эфемерность как травму и грех, в то время как для носителей искры духа Божьего (Рух Аллах) – это, наоборот, залог возможности откровения о Том, Кто абсолютно Внутри – и именно потому непостижим и не дан даже в подозрении!

Учение о трансцендентности и отсутствии аналогии у Единственного на самом деле предполагает перешагивание через то, что человеческому инстинкту кажется бездонным и невозможным парадоксом. Единственность Всевышнего постижима как абсолютная внеположность и оппозиция всему, что не есть Он. А это все, наоборот, представляет собой безграничные модификации совершенного неведения о Единственном. Все, что мы можем почувствовать, узнать, проинтуировать, заподозрить, выстроить гипотезу о … – все это есть не что иное, как формы чистого неведенья, которое относится к Аллаху, пребывающему, безусловно вне всего этого.

Теперь, если взять языческую метафизику, скажем, того же индуизма – там тоже существует принцип неведенья, называющийся на санскрите «авидья». Авидья по их учению есть субъективное состояние, не позволяющее единичному существу постичь свое тождество с Брахманом (абсолютом). С точки зрения же коранической теологии, неведенье есть сама суть безграничного внешнего объекта, который в то же время есть Рок, или Время (Дахр). Это неведенье само про себя не знает, что, во-первых, оно – неведенье, и, во-вторых, тем более не знает, что оно – неведенье о скрытом Субъекте.

Таким образом, можно сказать, что это неведенье бесконечно и как таковое образует чистое объективное бытие, данное лишь в силу того, что оно лишено единственно подлинного знания, могущего прийти в это бытие только извне, путем вторжения Откровения.

Бытие о себе «полагает», что оно есть тотальное «Всё». Именно это и составляет суть языческой доктрины. А кораническая доктрина считает, что бытие есть, на самом деле, ничто, пустая хаотическая субстанция, из которой Аллах пожеланиями вещам быть выводит организованный мир, в центр которого ставит Своего наместника.

На этого наместника возлагается задача: взять под контроль внешнее как инертную массу чистого неведенья и трансформировать это в пространство, куда Аллах направит ведомого им завершающего имама, после чего будет воскресение из мертвых, Судный день и абсолютно новая реальность: если угодно, другое бытие, представляющее собой положительное утверждение непостижимости и трансцендентности Аллаха.

Следует особо оговорить, что вопреки иллюзиям некоторых «теологов», навеянным, скорее всего, сугубо человеческим сентиментализмом, Аллах и по отношению к иному преображенному бытию (Раю) останется скрытым. Но в отличие от сегодняшней ночи ветхого бытия грядущая новая реальность будет всей своей протяженностью утверждать трансцендентность Аллаха как сияющий триумф. То, что было источником лишенности, оставленности и скорби, станет солнцем, сияющим без умаления и энтропии.

Эта доктрина безгранично более парадоксальна и мистична, чем суфийская доктрина тождества.

Ислам и политика

А. Что можно сказать о развитии исламских движений в современном мире?

Г.Д. Начало исламских собственно политических движений связано с высвобождением специфики исламской политической доктрины из пространства так называемой «исламской цивилизации». Последняя представляла собой пирамидальную организацию общества, воспроизводящую языческие модели с мусульманской терминологией. В этом пространстве «наместник Аллаха» был понят как «первосвященник» в римском смысле или «император» в китайском смысле, а на последнем (османском) этапе истории «наместник» и «династический монарх» практически отождествились: одно и то же называется как «султанской Турцией», так и «Османским халифатом». До тех пор, пока Ислам был растворен в цивилизации, смысл его был утрачен для мусульман. Он воспринимался как конфессиональная рутина, следование которой обеспечивает спасение в будущей жизни (и в этом смысле Ислам перестал отличаться от других конфессий), а также как основа для юридической регламентации государственной и частной жизни (и в этом смысле незначительно отличался от «беззаконного» христианства, но зато совпадал с доколониальными азиатскими традициями Индии и Китая и тому подобных цивилизаций).

Необходимо было крушение цивилизационной составляющей мусульманского мира, появление множества стереотипных светских бюрократических этногосударств, копирующих какую-нибудь Швейцарию, чтобы Ислам вернулся к самому себе и своей подлинной миссии: сопротивлению мировому тагуту, отрицанию символов, ценностей и интерпретаций, руководящих «глиняным человечеством», утверждению политической воли неведомого Бога, Который открывает Себя человечеству только в Откровении через специально избранных посланников.

А.

...

4 5 6

...

Премиум

(1 оценка)