Переводчик Анаит Баяндур

© Гегам Севан, 2019

© Анаит Баяндур, перевод, 2019

ISBN 978-5-4493-5068-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ХРУСТАЛЬНЫЙ ЗАМОК
Роман. Рассказы

КНИГА ПЕРВАЯ

ДЕТСТВО

 
Моё синее безмятежное детство,
Ты похоже на серебряный диск
Луны, упавшей в пруд.
Ты было – и нет тебя,
Перед солнцем ты, слабое, не устояло, —
Но было ли ты вообще?¹
 

Е. Чаренц

ВСТУПЛЕНИЕ

Ночь, поздняя ночь. Миллионы звёзд на небосклоне и полная луна. Всё так спокойно, величественно. И мчится куда-то земля, словно празднично разукрашенный корабль, корабль из «Тысячи и одной ночи».

Уже очень поздно. Я сижу в своей комнате и не могу заснуть. Окно моё распахнуто в ночь. Я расстёгиваю рубашку и улыбаюсь. Кругом тихо… всюду тени. В комнате – я, моя сигарета и ещё кто-то третий, «незнакомый», – он здесь, совсем рядом. Мы говорим с ним шёпотом, потом мы молчим, мы понимаем друг друга без слов, и я спрашиваю у него:

– Ты судишь меня так строго, упрекаешь, сердишься… Скажи, как ты можешь осуждать человека, который не в состоянии, да, да, не в состоянии быть таким же искренним, как ты; человека, у которого завтра вместе с рассветом проснутся его обязанности, его заботы, у которого есть семья?! Человека, который живёт в обществе, где свободе установлены границы. Наконец, у меня есть дети, они просят хлеба, просят школы, просят одежды, просят крова, просят, просят, просят…

А сам я… мне нужно дело. И я хочу любить. Ко всему этому нельзя подходить с твоей меркой. Что? Бросить писать? Но как я буду жить в таком случае? Мои книги – высосаны из пальца? Ну, это ты оставь! Ты можешь сказать, что я не прежний, сумасбродный мечтатель – это правда. И как мне было остаться прежним? Жизнь сломала многое во мне, и жизнь заново сотворила меня – уже сильного и закалённого.

– А как же мечты?

– Ах, мечты! Но я живой человек и нервы у меня вовсе не железные! К сожалению! Не сердись, прости, пожалуйста, если я временами забывал про тебя или делал вид, будто ты не существуешь. Всё равно ведь мы не можем жить друг без друга, нам нельзя быть врозь, жизнь тогда только делается терпимой, когда мы рядом, вместе. Так должно быть всегда?

– Пожалуй. У юности были свои мечты, чистые, бесхитростные. Ты помнишь? Никакой фальши, подделок… Искусство тоже не терпит подделок? Согласен. Но я тебе не изменил, мои мечты сбылись отчасти, и, знаешь, только благодаря твоей требовательности.

Забыть среди этой суматохи о всяких неурядицах, обо всех будничных мелочах и суметь вновь пережить прошлое, счастливые дни детства, юности – это ведь тоже что-то значит. Как по-твоему, а? Неповторимые дни… Но ведь и тогда случались огорчения, разочарования.

– Но сам ты оставался чистым, верил в свои мечты?

– Я не знал, что такое жизнь.

– О, на жизнь всегда надо смотреть ясными глазами, её надо любить.

– Да. И доказательство тому – ты. Ты со мной. И пусть будут бессонные тревожные ночи, было бы только так много звёзд в небе, а земля казалась бы празднично разукрашенным кораблём с множеством пассажиров.

И чтобы ты, мой дорогой «незнакомец», мой внутренний голос, чтобы ты приходил иногда сюда, в мою комнату, и напоминал мне – обо мне… А сейчас давай поглядим вместе на эту красивую, на эту великолепную землю.

Какая глубокая ночь!

Но куда же ты? Так быстро… К луне? Погоди, подожди меня, я не могу угнаться за тобой, как прежде.

Это было давно, мы тогда мечтали – помнишь? Мы мечтали сорвать луну с неба, мы в этом видели смысл жизни.

Окно моё широко распахнуто.

Я вспоминаю тебя, моё детство, юность моя…

Армия с обручами

Немец Рути, югослав Мило, грек Христо и я очень дружили. Дружба эта переходила за обычные рамки, и причиной тому были два веских обстоятельства: все мы жили в одном квартале Четытие, и, во-вторых, у нас тогда был собственный филиал «Организации Объединённых Наций», в неизменных председательствах которой ходила наша четвёрка. Даже турецкие мальчишки и те признавали наше превосходство. Надо сказать, что в квартале Четытие в основном проживали христиане.

…Была у нас «армия», командовал ею Рути. Дело в том, что его отец был довольно значительным лицом в немецком консульстве. Этого оказалось достаточным, чтобы утереть нос турецким мальчишкам.

Армия наша оснащалась «по-современному» – каждый из нас обладал деревянным обручем и крепкой палкой. И когда соседние кварталы шли на нас войной, войско мгновенно приводилось в боевую готовность, и мы воинственным маршем выступали против врага – наша четвёрка всегда во главе. Правда, положение полководца позволяло Рути выходить ещё на несколько шагов вперёд. Внимание! Сигнал! – обруч на землю, палку в руки… И как только раздавалась команда «Вперёд!», мы бросались на врага, грозные и бесстрашные…

Войско наше насчитывало человек двадцать – тридцать. Местом сбора обычно оставалась тесная улочка перед домом Рути, а иногда ещё и акация, растущая посреди улицы.

Мы не случайно выбирали это место. И нас вело не только сознание, что дом этот – дом нашего «полководца», – нет, дело обстояло куда серьёзнее. Нами руководило безудержное желание блеснуть лишний раз своей ловкостью, своей доблестью перед сестрой «полководца». Кристина была поистине владычицей наших детских сердец, нашего пылкого, сказочного богатого воображения. Чудом очутившаяся на Востоке, золотоволосая принцесса была единственным предметом наших грёз. В неё – мы с горечью и гордостью сознавали это – были «влюблены» поголовно все мальчишки нашего квартала. Нам было лет по девяти-десяти. Кристине же было не меньше двадцати. Тоненькая и стройная девушка с красивым, чуть бледным лицом. А мы, по малолетству вынужденные щеголять в коротких штанах, – мы без памяти были влюблены в неё. Факт – нас неодолимо тянуло к дому Рути, хотя имелись куда более широкие возможности для проявления нашего боевого пыла.

Были, например, дома, к которым вели великолепные лестницы – на ступеньках их могло уместиться все наше войско; были такие просторы, где кроме нас могла спокойно бегать, орать и беситься ещё добрая сотня таких же сорванцов, – и никто бы ничего не сказал. Но всякий раз мы единодушно направлялись к тесному дворику нашего «полководца». И когда в окне появлялась сама Кристина с очаровательной улыбкой на устах – ряды наши охватывало смятение, каждый начинал командовать, каждый считал своим долгом, выкрикнуть что-то особенно воинственное, каждый старался обрести самый что ни на есть независимый вид. Мы мужественно боролись с искушением задрать вверх голову, чтобы взглянуть на нашу фею. И тогда предстоящий бой приобретал особую значительность в наших глазах. Но надо было выступать… Многие уже выражали вслух недовольство, что затягивались сборы, и, несмотря на это, «армия» не очень-то спешила сняться с места. А всё потому, что бледное лицо нашей Кристины привлекало нас больше всего на свете.

В те дни идеалом нашим была девушка с тонкими бледными чертами, прозрачная как воск, болезненная и даже… чахоточная (тогда мы понятия не имели о существовании порошка, именуемого пудрой).

Наше старое излюбленное место также имело свою магическую сторону. Там, за акацией, в двухэтажном доме жила озорная армяночка – Сатеник, наша ровесница.

Ничего особенного она собой не представляла. Но с именем этой девочки была связана целая история, задевшая наше достоинство, наши «национальные» чувства; говорили, будто Сатеник «влюблена» в среднего сына живущей напротив турецкой семьи – Рауфа. История эта была одной из скрытых причин нашей вражды с турецкими мальчишками. Избрав Рути «полководцем», мы страшно загордились своей сообразительностью – какой стратегический ход! Мы знали, что Рути тоже «влюблён» в Сатеник. На своих сугубо тайных армянских «сходках» мы, армянские мальчишки, конечно, не признавали «полководца» серьёзным конкурентом коварного Рауфа. Но в то же время… Рути ведь «отдал» нам свою сестру. И мы предпочитали уступить Сатеник немцу Рути. К тому же самих нас Сатеник – бойкая, жизнерадостная, с румянцем во всю щеку – интересовала мало. А что бы подумали обо всем этом наши родители – вопросы такого порядка нас не мучали. В те дни мы были всем: добро и зло, правду и ложь творили сами. Создавали жизнь мы, разрушали – тоже мы, «армия с обручами».

И небо в эти дни нам неизменно представлялось синим, безмятежно синим…