А у той разом заболело всё. По серьёзному виду незнакомого доктора Люба поняла, что никуда она сегодня не поедет. То есть, дома её пусть не ждут. Задержится Люба в больнице. На неопределённое время.

А этот противный доктор дотошно выспрашивал у Любы о её личной жизни, сколько раз в неделю она спит с мужем, сколько сделала абортов, как идут месячные, и нет ли каких болей во время менструации.

Люба скрипела зубами, но отвечала, не понимая, какое отношение к её лёгким имеет половая жизнь. А через три дня Люба узнала, что болезнь, которой она так боялась, всё-таки в ней живёт.

Только поселилась эта гадина совсем не в лёгких. У Любы обнаружили опухоль в груди. Она совсем небольшая. И врач сказал, что это не смертельно, но грудь придётся отнять. А если ещё и гинеколог своё заключение даст неутешительное, то и…

Но больная пусть себе голову не забивает медицинскими терминами. Самое главное, что она останется жива. Ну, будет в лифчик вату подкладывать, тем более, что детей она больше рожать не собирается.

Люба согласно кивала головой. Нет, она больше не собирается детей заводить. Ей тех двоих бы поднять на ноги. А грудь… Люба слышала про такие неприятности. И даже знает, точнее, работает с Любой в одной школе Людмила Васильевна.

Математику преподает. Двенадцать лет назад у неё отняли грудь. Сейчас Людмиле Васильевне пятьдесят два года и умирать она не собирается. Одевается красиво, муж от неё не ушёл. И дети взрослые у Людмилы Васильевны.

На душе скребли кошки. Это не зуб вырвать, а, как сказала Таня, что с Любой в одной палате лежит, выпластают ей всё женские органы и будет она калекой в свои тридцать пять лет. Дадут Любе инвалидность, будет она сидеть дома.

Много страстей наговорила Таня, так много, что не стала Люба её дослушивать, ушла в коридор, там присела на диванчик и стала раскладывать по полочкам всю свою дальнейшую жизнь.

Умирать она, понятное дело, не станет. Но и что за жизнь у неё будет? Любит её Коленька это дело, ой, как любит! Пока занимаются любовью, оближет он Любу с ног до головы, постанывает и повизгивает от восторга, и груди из рук не выпускает.

Иногда и засыпает, держа Любину грудь в руке, гладит её во сне, и сосок пощипывает, а жена в ответ сладко охает и крепче к нему прижимается. Теперь всё по-другому будет. Нечего будет мять и пощипывать.

Потому что груди у Любы больше не будет. Сердце зашлось от горя. Неужели, жизнь закончилась? С другой стороны, Людмила Васильевна двенадцать лет живёт без груди и муж её не бросил.

Может, и Коленька с такой потерей смирится. Тем более, что двое деток у них, а их на ноги поднимать нужно. Значит, у Любы ещё есть впереди двенадцать лет, Зоя уже совсем взрослой будет, а Павлик…

Да, Павлику только семнадцать лет будет. Хотя, может, Любе Бог больше, чем двенадцать лет отпустит, чего зацикливаться на этих годах! Но грудь! Как Любе её будет жалко!

У неё она такая красивая! Не большая и не маленькая, яблочками, и не обвисла совсем. Нет, конечно, если придётся выбирать между жизнью и грудью, то понятное дело, что выбор невелик.

И Люба согласна обеих лишиться, только бы ещё задержаться на этом свете. Ради Зойки и Павлика. А Коленька… Там уж, как по судьбе будет. Бросит он жену, и, наверное, прав будет. Люба заплакала.

За что ей такое наказание! Что она в этой жизни сделала не так? Так! Нужно взять себя в руки, не нервничать. Шофёр сказал, что все болезни от нервов. Люба слышала такое выражение и готова согласиться с ним.

А умирать она совсем не готова. И теперь в полной мере осознала слова, что самое ценное у человека – это жизнь. Дальнейшие полгода прошли для Любы, словно в страшном кошмарном сне.

Ей удалили правую грудь, а заодно и все женские органы. Сказали, что для подстраховки, это было слабым утешением для Любы, но радовало то, что ей обещали долгую жизнь. Правда, с небольшой ремаркой.

Жить она будет, возможно, долго, но не комфортно. Люба от кого-то слышала такие слова, но ей всегда казалось, что её это никаким боком не коснётся. Она тогда даже, помнится, улыбнулась.

Выражение ей понравилось-не комфортно. Теперь она на собственной шкуре осознала, что такое – жить не комфортно. Мало того, что мучили постоянные боли, болело даже то, чего на самом деле у неё уже не было.

Появились головные боли, кровили швы и долго не хотели заживать. Любина мать почти переселилась к Никитиным, потому что дети и Коленька привыкли к тому, что всё у них под рукой, то есть на все случаи жизни у них была мама и жена.

Люба теперь больше лежала, чем ходила. И ещё она пристально следила за мужем. Смотрела, как тот ходит, не блестят ли у него глаза, не завёл ли он себе другую женщину, потому что его собственная жена теперь не могла исполнять супружеские обязанности.

Изменений в поведении мужа не заметила, и это напрягало её ещё больше. Значит, этот гад здорово шифруется, умело скрывает следы своей измены. Николай тоже осунулся и ходил с виноватым видом.

Как будто именно он виновен в том, что полон сил и энергии, а его Люба лежит почти овощем и страдает. Правда, скрывать было что. Совершенно случайно, Никитин близко познакомился с Наташей.

Специально, конечно, не знакомился. Собственно, они были и раньше знакомы, потому что работали на одной автобазе. Никитин Николай работал главным механиком, а Наташа Коровина – бухгалтером.

Только однажды пришёл к Николаю шофёр, Иван Барсуков, с устным посланием. Его просили передать, что Никитина ждут в бухгалтерии. Никитин чертыхнулся. Некогда ему по бухгалтериям ходить, у него дел невпроворот.

Приходится самому лично помогать молодому водителю. Тот взялся ремонтировать машину. Паренёк совсем молодой, одному не справиться. Как назло, лишних рук в гараже не оказалось.

Вот и возится Никитин с самого утра с чужой машиной. Как будто у него других дел нету. А теперь ещё нужно всё бросать и идти куда-то. В бухгалтерию, ети её… Руки у Николая грязные, и на обед он ещё не ходил.

Механик зло сплюнул на пол.

–Что там за спешка, кому я срочно понадобился?

Барсуков развёл руками.

–Не знаю, булгахтерша сказала, что ты какие-то запчасти купил, а одной бумажки не донёс. Ты или её в магазине не взял, или им не дал. А у них отчёт. Так что, Михалыч, мне велено передать, а ты уж сам решай, идти тебе, или нет.

Никитин вытер руки ветошью, обернулся к водителю.

–Санёк, теперь ты уже и без меня справишься. Ведь справишься?

Паренёк кивнул.

–Справлюсь, дядя Коля. Идите.

Никитин рассмеялся.

–Какой я тебе дядя Коля! Ты меня больше так не называй, а то я сразу на пенсию захочу. Тоже мне, племянничек!

Николай порылся в кармане, нашёл листок, просмотрел его. Кажись, именно этой бумаженции в бухгалтерии хватились. И он тоже хорош! Нет, чтобы сразу, вместе с авансовым отчётом сдать.

По перечислению тот маленький магазинчик не работал, пришлось за свои кровные, запчасть покупать. Куда деваться, пришлось потратиться. А чтобы деньги вернули, нужно авансовый отчёт заполнить.

Нигде, наверное, по таким бумажкам уже не работают, а у них в автобазе всё по старинке. По пути Николай остановился у раковины, с мылом вымыл руки. Всегда с чистыми руками ходил, а сегодня угваздался, как последний слесарь.

А куда деваться, молодым кадрам нужно помогать. По пути остановился с мужиками перекурить, пару новых анекдотов послушал, потом заглянул в буфет, съел пирожок, чайку попил.

Не будет Никитин никуда торопиться, бежать в бухгалтерию по первому зову. Чай, не землетрясение, успеет бумажку сдать. И только потом поднялся на второй этаж. Приоткрыл дверь в бухгалтерию.

–Кто тут по мне соскучился?

Наташа покраснела.

–Это я, Николай Михайлович.

Никитин хохотнул.

–Прямо так и соскучилась?

Молодая женщина покраснела ещё больше.

–Извините. Я не соскучилась. Мне отчёт закрывать нужно, Вы деньги получили, а счёт не предоставили. Придётся мне потом за Вас свои деньги вносить.

Николай положил листок на стол.

–Эту бумажку, что ли, потеряли?

–Не потеряли. Потому что Вы её не приносили, а надо бы сразу это сделать. Вот, теперь полный порядок.

–Я могу идти?

–Конечно, идите.

–А чайком не угостите?

Никитин и сам не понял, как у него вырвались эти слова. Он вовсе не хотел чаю, он только что в буфете два стакана выдул. И пирог с капустой съел. Кто его сейчас за язык тянул? Он уже хотел сказать, что пошутил, но девушка, сидевшая в углу, весело пропела:

–А Вы нам к чаю чего-нибудь принесли?

Никитин развернулся в её сторону.

–А надо?

Девушка рассмеялась.

–Почему – нет? Мы бы с удовольствием чайку попили. Да, Наташа?

Та только отмахнулась.

–Олеся, не отвлекай человека, у него, наверняка, дел своих полно. Некогда ему с нами чаи распивать.

Николай притопнул ногой.

–Ничего подобного! Скажите, что вы любите, и я мигом, одна нога здесь, другая – в буфете. Правда, там выбор невелик, но пироги с капустой очень вкусные. Хотите?

Не дожидаясь ответа, Никитин быстрым шагом вышел из кабинета и спустился в буфет. Там попросил сложить в пакет пирогов, глянул на полки, кивнул в сторону коробок с соком, пусть и сок положат.

Перепрыгивая через две ступеньки, быстро вернулся в бухгалтерию. Странное дело, он себя сейчас ощущал молодым пацаном, который спешит с девчонками познакомиться. Девчонки, и правда, уже вскипятили чайник.

Никитин выложил из пакета сок и пироги.

–Вот, девчонки, что было, то и купил.

Потом пил с девушками чай. Вернее, смотрел, как они пьют. Ему тоже налили чай в большую кружку, на которой большими буквами было написано – дорогому человечку. Наташа откусила пирог и глянула на Олесю.

Та кивнула.

–Да, Наташа, твои пироги с этими не сравнить.

Николай изумился.

–А что, Наташа такая мастерица пироги печь?

Олеся закатила глаза.

–Вы себе не представляете! Пальчики оближешь! Язык проглотишь! Наташа нас частенько балует своими кулинарными шедеврами.

Наташа смутилась.

–Олеся, прекрати!

–И ничего – не прекрати. У тебя и тесто совсем не такое, а пушистое, прямо во рту тает, и капуста не такая кислая.

Никитин хлопнул в ладоши.

–Значит, так! Считайте, что я напросился на пироги с капустой. А ещё я пироги с яблоками люблю. И чтобы пироги не большие были. Чтобы их можно было только два раза укусить. Сразу куснуть половину, чайком припить, прожевать, и потом вторую половинку в рот.

Он сглотнул слюну.

–Блин, девчонки, вот раздразнили, чуть слюной не захлебнулся.

Никитин встал.

–Ну, спасибо. Чаем напоили. Пора мне, дел, и правда, многовато. А про пироги я не забыл. Буду ждать приглашения.

Наташа порозовела.

–Завтра приходите. Я с утра пораньше завтра встану и напеку. Можете прямо с утра приходить, пока пироги горячие будут.

Николай уже в дверях обернулся.

–Точно? Ну, глядите, завтра с утра….

И вышел. В коридоре перевёл дух. Сердце замирало, и не понятно от чего, то ли пирогов захотелось, то ли Наташа приглянулась. Он раньше её частенько видел, но как-то внимания не обращал, а сегодня…

Давно Никитин лаской женской не был обогрет, болеет жена. Не до ласк ей, а для него всегда немаловажным было тесное общение с женским телом. Пока Люба была здорова, недостатка в ласках не было.

Жена всегда послушно откликалась на его призыв. И неважно было, где, и как. Главное, чтобы с чувством, с толком, с расстановкой. И чтобы грудь помять, сосок ущипнуть, чтобы жена под ним дрогнула и…

Николай вздохнул. Не до тесных контактов теперь Любе. В чём только душа держится, лицо землистое, дышит тяжело и пахнет от неё лекарством противным. Спит Люба в одной комнате с ним, но на разных кроватях.

Растащили супруги кровати в разные стороны, потому что спит Люба неспокойно. Николай перевёл дух. Эх, сейчас бы… Оглянулся по сторонам, прихватил дрогнувшее достоинство в ладонь и резко сдавил.

Остынь, дружок, нечего мечтать, ничего тебе не обломится. И не скоро разговеться придётся. Дома глянул в сторону жены. Та тенью передвигалась по квартире, одна рука на груди, вторая живот поддерживает.

Высохла совсем его Любушка, халат, как на вешалке болтается. Жалко Коле жену, но с собой ничего поделать не может. Обнять её боится, приголубить. Про то, чтобы поцеловать, и вовсе речи быть не может.

Пожалеть бы бедняжку следовало, но тошнотворный запах гонит прочь. В последнее время старается побыстрее заснуть, чтобы не дышать запахом, что исходит от жены. Жалко Любу, но и себя, не меньше.

Только и остаётся, что слово доброе сказать. Он улыбнулся жене.

–Как ты?

Тусклые глаза уставились на него пуговками.

–Не видишь, что ли?

Николай смутился.

–А мне кажется, ты сегодня лучше смотришься.

–Это, смотря с какой стороны смотреть.

–Люба, ну, что с тобой? Ходишь вечно недовольная…

Люба взвизгнула.

–А чем мне быть довольной? Тем, что ты сияешь, как пятак начищенный, по бабам таскаешься, а я…

Из комнаты выглянула Любина мать.

–Любочка, ты чего? Николай же не виноват, что с тобой такое приключилось. Болезнь, она не спрашивает. Надо потерпеть. Скоро заживут твои раночки, и всё у вас снова будет хорошо. Правда, Коленька?

Никитин кивнул.

–Правда твоя, мамаша. Мы потерпим.

Он прошёл на кухню и услышал, как мать уговаривала Любу не ссориться с ним. Николай остановился за углом, было интересно, что скажет тёща в его оправдание. Хотя, он догадывается, что она может говорить.

И не ошибся. Тёща просила Любу помолчать лишний раз, не ссориться с мужем, а то не ровён час, Николай обидится и вовсе из дома уйдёт, что она тогда делать станет? Одна, с двумя детьми.

Мать, понятное дело, её не бросит, но мужская поддержка тоже нужна. И тяжело матери одной со всем семейством, разве Люба не видит этого? Николаю было слышно, как плакала Люба, но пересилить себя не мог.

Он понимал, что надо вернуться, пожалеть жену, сказать ободряющие слова, поцеловать, позвать с собой на кухню, пусть бы она рядом с ним просто посидела. Перед глазами снова встала Наташа.

Завтра он обязательно зайдёт в бухгалтерию. Ничего в этом плохого нет. Посидит, поест хвалёные пироги, чаю попьёт. Это никак не посчитается дурным проступком. Это же не по углам тискаться, всё на виду.

Все в автобазе знают, что жена у Николая Никитина больна, операцию тяжёлую перенесла, ему даже материальную помощь выделили, и отпуск давали, чтобы он около жены мог находиться.

Ночью Люба ворочалась и громко вздыхала, а утром неожиданно резво встала и прошлёпала на кухню. Там гремела чашками, потом позвала всех на завтрак. Из детской вышла Любина мать.

–Ой, дочка, какая ты молодец! А я прямо, заспалась нонче. Но ты у нас хозяюшка, вон как шустро управилась.

Николай быстро позавтракал, поторопил дочку, чтобы та не задерживалась. Чмокнул жену в щёчку, с трудом подавил приступ тошноты и даже вымученно улыбнулся. Ничего он не мог с собой поделать, неприятной стала ему жена.

Павлика снова в детский сад не повели, грязь на улице, чего её попусту месить, когда мама и бабушка дома. Пусть ребёнок поспит подольше, поиграет и побегает без присмотра воспитателя.

Люба присела у стола, с грустью посмотрела на мать.

–Ты видела, как Коля сморщился, когда меня целовал? И улыбка… как будто лимон целиком зажевал.

Мать подошла и погладила дочь по голове.

–Потерпи, доченька. Ещё немного потерпи, до выздоровления совсем немного осталось. У тебя и румянец появился.

Люба горько вздохнула.

–Не надо, мама. Мне до выздоровления, как до Кореи ползком. До лета дотяну и с небес вам ручкой помашу.

–Что ты говоришь, доченька!

–То и говорю. Мне в больнице сказали, что месяца три будет плохо, потом начнётся перестройка организма и наступит облегчение. А я седьмой месяц гнию, конца краю этому не видать. Видимо, успела во мне болезнь корешки свои пустить. А повторной операции я не вынесу.

Глаза матери налились слезами.

–Зачем ты так, надо на лучшее надеяться.

–Я бы надеялась, только судьбу не обманешь. Короткий век у меня. Детей жалко. Коленька долго в женихах ходить будет, мигом на моё место новую жену приведёт. У меня одна надежда на тебя, что ты моих не бросишь. Я имею в виду Зойку с Павликом.

–Не брошу, доченька. Дай Бог мне здоровья и долгих лет, я ребятишек до ума доведу. И дед поможет, сильно отец за тебя переживает. Если бы я только могла…

Мать всхлипнула.

–Я бы вместо тебя в гроб легла, только бы тебе лучше стало.

Люба поднялась.

–Я знаю, мама. Пойду я, прилягу. Устала, пока на кухне возилась. Хотела посмотреть, могу ли сама с домашними делами управляться. Посмотрела. Не могу.

В дверях обернулась.

–А Зойку я настрою против отца, чтобы она не давала ему жениться. Колька дочку любит, послушается её. А я сверху наблюдать буду.

Николай высадил дочку у школы, посмотрел, как та скрылась за дверью, повернул ручку радиоприёмника и направился в сторону автобазы. Запала ему в душу Наташка, он сегодня будет есть её пироги и нахваливать.

По дороге заскочил в магазин, купил для девчонок пирожных. Пироги – хорошее, конечно, дело, но сладенького девчонкам больше захочется. Настроение у Николая было хорошим, давно он так не радовался жизни.

Чай в бухгалтерии пили долго. Пироги, в самом деле, были потрясающими. В последнее время дома Николая не больно баловали пищей домашнего приготовления. Иногда готовила тёща, но та торопилась домой, чтобы отнести еду мужу, который теперь жил один.

Никитин глянул на часы.

–Ой, девчонки, я даже не заметил, сколько времени у вас провёл. Меня, наверное, мои работяги потеряли. Я не прощаюсь, слово даю, непременно к обеду вернусь, пироги ваши доем. Не прогоните?

Наташа смущённо кивнула.

–Приходите. Только мы Вас отвлекаем от работы.

–Ничего не отвлекаете. Просто давненько я так вкусно не ел. Честное слово. А работа… как там говорят, не волк, в лес не убежит.

После того чаепития Никитин стал частым гостем в бухгалтерии. Как-то всё само собой получилось, что Николай теперь забирал Наташу с работы и отвозил её домой. Жизнь снова стала играть всеми цветами радуги.

Да, дома у него больная жена. Ну и что? Он-то жив и здоров. Большую часть времени Николай проводил на работе, за Любой дома следила её мать, на плечи мужа это тяжким грузом не ложилось.