Надо было встать, накапать себе чего-нибудь из пузырьков в аптечке и съесть хоть тарелку супа. Три дня держалась на кофе и сигаретах, а курить ведь совсем не умела…

Кое-как добрела до кухни, включила свет и полезла в холодильник. Супа там никакого не оказалось. Да и откуда ему там было взяться, если она его не варила. Собиралась готовить много и вкусно к приходу ребят, но так и не успела.

Тимоша погиб. Ким сердится на нее и за смерть друга, и еще непонятно за что. А продукты не переработанной горой лежали в холодильнике. Курица в вакуумной упаковке. Два килограмма шикарной свиной вырезки. Зелень, овощи, фрукты чахли под стеклом в выдвижных ящичках. Водка уже сотню раз переохладиться успела. Кстати, о водке…

Люба достала бутылку, огромных размеров помидор и батон любимой докторской колбасы.

Раз нет супа, придется пить водку. Она уложила веером на одну сторону тарелки несколько ломтей колбасы, с другого бока пристроила кусочки помидора ровными полумесяцами. Достала из целлофанового пакета полбуханки черного хлеба и отрезала себе горбушку. Села за стол, поставив перед собой закуску и двухсотграммовый граненый стакан, наполненный до половины водкой, проговорила:

– Прости меня, Тимоша! Прости, что я такая дура и что я не смогла, как твой друг, углядеть в твоей страшной смерти чьего-то злого умысла! Его бы проницательность да в нужное русло. Знал бы тогда, как я его…

Она не успела ни договорить, ни выпить, в дверь неожиданно позвонили.

Первый взгляд на часы – там была половина двенадцатого. Совсем она никого не ждала в это время. Никого не ждала, а уж так поздно тем более.

Пришлось снова ставить стакан на стол и плестись к двери. По пути она сбросила с ног туфли. Нестирающиеся набойки производили оглушительный, на ее взгляд, грохот. И это ее нелепое цоканье тут же отдавалось рикошетом в голову.

Люба переобулась в домашние шлепанцы. Перевернула сползшую набок юбку, одернула черную трикотажную кофточку и, забыв поинтересоваться через дверь, кого это там принесло на ночь глядя, открыла.

– О, нет!!! – со стоном выдохнула она и инстинктивно попыталась захлопнуть дверь перед носом у Иванова.

Но тот уже держал наготове ногу, обутую в тупоносый ботинок. Тут же взгромоздил его на порог, не давая двери затвориться.

– Чего тебе, Иванов?! – Люба горестно сморщилась. – Ты видишь – какая я?!

– Какая? – Серега плотоядно облизнулся. – По-моему, как всегда соблазнительная. А какая же еще?

– Я никакая, понял! Проваливай!!! – Люба все еще налегала грудью на дверь и пыталась мягким носом домашнего шлепанца вытолкнуть Серегин ботинок. – Сегодня схоронили Тимошу, убирайся! Мне не до тебя!

– А я как раз по этому поводу и пришел, – совсем обиженно прогундел Иванов и ввалился-таки в квартиру. – Люб, я ненадолго, честно! Побазарим с тобой, и я свалю.

Верить ему было невозможно, но не в ее силах было ему сейчас противостоять. Она еле держалась на ногах. Еле шевелила языком и вообще с трудом соображала. Слишком уж много всего было для ее хрупких плеч, слишком…

Иванов разулся и сразу рванул на кухню. Руки в карманах тонких светлых штанов, посвистывает. Только переступил порог кухни, сразу захохотал в полный голос. Ну, не придурок, а! Нашел время и повод ржать!..

Тут же загремел дверцами шкафов, засуетился, разыскивая себе приборы.

Люба вошла в кухню следом и, недобро сверкнув в его сторону глазами, пригрозила:

– Если начнешь балагурить, выгоню.

– Молчу, молчу, жена! – Иванов притворно загородился от нее локтями, следом тут же ухватился за бутылку и щедро налил себе. – Давай помянем Тимоху. Пусть земля ему будет пухом! Выпили.

Он выпил, не дожидаясь ее, и тут же захрустел огурцом. Нашел под стеклом в холодильнике, не зря шарил. Жевал огурец, попутно облеплял хлебный ломоть колбасой и сыром, и его ведь отыскал. И все посматривал на мрачную Любу загадочно и со значением.

Люба глотками выпила свою водку, тут же закашлялась и быстро потянула с тарелки помидорину. Не любила она водку, и пить ее никогда не могла. Не то что бывший муженек. У того все, что горит, проскакивало внутрь с завидной легкостью. Опрокинул целый стаканище, будто воды попил. И жрет теперь, и глазами в ее сторону мерцает. Чего это его так разбирает, интересно? Какой-то не такой он сегодня. И приоделся…

Иванов и в самом деле поменял заношенные до дыр джинсы, облачившись в светлые брюки. И рубашечка на нем была новенькая, не из дешевых. Ботинки хоть и не по сезону, но тоже показались ей новыми. И сам весь из себя ухоженный, подстриг свои смоляные патлы, причесал даже. И под ногтями грязи нет. В люди, что ли, выбивается?

– А чем мы хуже? – надулся он сразу, стоило ей спросить его об этом. – Есть люди заинтересованные и нуждающиеся, в отличие от тебя. Приласкали, обстирали…

– Это кто же такие? Уж не твоя ли хозяйка квартирная? – вяло пережевывая помидорную дольку, спросила Люба; ей не было интересно, спросила просто так. – Может, она бы и прописала тебя к себе, а, Серега?

Это была их общая больная мозоль, и, всякий раз ее задевая, они причиняли боль друг другу. Не стал исключением и теперешний вечер. Серега сразу надулся, принялся пить водку стакан за стаканом и упрекать ее через слово в том, что она не смогла стать ему родной матерью, подругой и настоящей любящей женой. И ему теперь, несчастному, приходится жить в чужих людях, пользоваться подачками и терпеть упреки. А могли бы жить-поживать да добра наживать, а она… А она его последнего пристанища, пускай и условного, лишает.

– Во во! – Люба хмельно хихикнула, погрозив ему пальцем. – Все-то у тебя условно. Условно-освобожденный, условное пристанище, условное счастье… Ненастоящий ты какой-то, Иванов. Я вот даже и в благополучие твое теперешнее не верю.

– Это почему же? – его черные глаза превратились в злые узкие щелочки.

– Да потому, что ненастоящее оно. Слышал про такую поговорку, что не все золото, что блестит, потом еще что-то такое и про самоварное золото… Короче, фальшь из тебя, Иванов, прет через край. Враль ты и фальшивка!

Не стала бы она в другое время опускаться до такого вот откровения. Взрыв же неизбежен, ежу понятно. А за взрывом могло последовать еще чего и похуже. И в любое другое время Люба обязательно бы прикусила язык и не стала бы его провоцировать.

Но…

Сегодня у нее имелся целый ряд причин на такую вот бесшабашную смелость.

Перво-наперво, сегодня она похоронила Тимошу Савельева. Друга счастливой беззаботной юности. Хорошего человека. Симпатичного порядочного мужика…

Сегодня на нее накричал Ким, а это был удар. Последний раз они разговаривали почти три года назад. Мог бы быть и деликатнее, кажется. Но он орал на нее и даже обозвал дурой.

И еще сегодня она, кажется, напилась вдрызг. Вынужденное голодание, горькое горе, высушившее ее изнутри, три бессонные ночи. Все это наложилось на водку отличным балластом и тянуло ее теперь ко дну, на котором ее поджидал озверевший Серега Иванов.

Расправа не заставила себя долго ждать. Упившийся водкой бывший муженек вскочил с места, ухватил ее за волосы и потащил в гостиную, на ходу приговаривая:

– Я тебе сейчас покажу фальшивку! Я тебе сейчас, паскуда, покажу, что у меня имеется фальшивого, а что настоящего. Оскорблять она меня вздумала!!! Выписать решила!!! А вот хрен ты угадала! Даже в собственном доме на семи холмах буду жить, ни за что не выпишусь отсюда!

– Это почему? – спросила Люба, она, согнувшись, семенила за Ивановым, на ходу теряя тапки.

Пытаться вырвать из его сильных рук прядь волос было бессмысленно, сопротивляться тоже. Оставалось покориться, так случалось…

– А из вредности! – гыкнул Серега.

Дотащил ее до дивана, швырнул на спину и полез сверху.

– Я тебя сейчас и трахну из вредности. Не хочу ведь совсем, да и есть мне с кем время весело проводить, а трахну, и все! Что станешь делать?

– Хелину скажу, – соврала Люба и распаскудно улыбнулась в лицо взбешенного Сереги. – Я же тебе говорила, Серый! А ты снова и опять. А ну как давай-ка, слезай, и поговорим по-трезвому.

Фамилия Богдана Владимировича мгновенно привела Серегу в чувство. Он сполз с нее. Сел на полу, оперся спиной о диван и какое-то время беззвучно шевелил губами. Видимо, ругал на чем свет стоит и ее, и Хелина. Пусть себе. Лишь бы до нее не дотрагивался.

– Так чего ты приперся ко мне на ночь глядя? Сказал, что из-за Тимошиной смерти. Что ты хотел сказать? – Люба уселась, свесив ноги на пол и обхватив голову руками, болела та нещадно. – Говори и проваливай, Серега. Мне так худо, что впору умереть.

– Может, и умрешь! – вдруг воскликнул он обрадованно, потом поймал ее изумленный взгляд и, опомнившись, поспешил исправиться: – Когда-нибудь…

– Что-то ты темнишь, дружище. Что?

– А ничего! Думаешь, Ким твой просто так в городе появился?! Хрен там! – он снова сузил глаза и сердито засопел в ее сторону. – Небось, на свой счет его приезд приняла? Ага, как же! И стоило ему появиться, как началось…

– Что началось?

Люба ничего не понимала. Сереге, конечно, веры было мало, но вдруг именно на этот раз он не врет? Вдруг и правда что-то знает.

– Что, что?! Тимоху убрали? Убрали! Кто следующий?! Скоро начнется тут такое… – Иванов понизил голос до зловещего шепота.

И надо сказать, у него получилось нагнать на нее страху.

– Ты что-то знаешь, Сереж? Если знаешь, скажи. Кто… Кому помешал Тимоша?! Ким вон тоже уверен, что это был не несчастный случай и…

– Да шла бы ты со своим Кимом куда подальше! – взорвался непутевый праведным, но ненатуральным каким-то гневом. – Ким! Ким, Ким, Ким!!! А знаешь, кем твой Ким был в Москве-то?

– Кем? – внутри у Любы все невольно сжалось от нехорошего предчувствия.

– Бандитом! Бандитом был там твой Ким, вот кем! – Серегины пьяные глаза округлились до непозволительно огромных размеров, и в них вполне ощутимо завибрировал самый настоящий первобытный ужас. – И не просто шалупонью там какой-то, а самым что ни на есть крутым, во! А ты мне все: Ким, Ким… С чего он сюда прикоптил, спрашивается? Молчишь? Не знаешь потому что.

– А ты?.. Ты-то что знаешь?

Люба ему не верила. Он снова ей врал – ее непутевый бывший муж. Врал либо для красного словца, либо еще из каких соображений.

Как ей видится его визит…

Он зашел на огонек просто для того, чтобы похвастаться новыми штанами и рубахой. Нарвался на водку. Напился, нажрался, поскандалил… Это все в его духе, в его стиле. Хотелось еще и с ней попутно переспать. Не получилось. Что тогда? Тогда нужно снабдить ее какой-нибудь гаденькой легендой на сон грядущий, чтобы она этого самого сна лишилась. И промучилась остаток ночи, и проплакала…

– Ты снова мне врешь, гад! – вырвалось у нее в момент затянувшейся паузы. – Я не верю тебе! Ким не может стать бандитом! Он не такой!

– Я не такая, я жду трамвая, а впрочем, сколько вас? – дурашливо прогнусавил Иванов, сплюнул куда-то себе между коленей и качнул головой. – Дура ты, Любка! Ну, какая же ты дура! Ким ее не такой! А какой он, какой?! Славный, милый, хороший, так, что ли? Чего же он тогда за тебя бороться не стал, а? Пришел с букетиком, постоял у двери, тут же прыгнул на тачку и укатил в свою Москву. Чего так быстро сдался, не задавалась никогда вопросом, жена?!

Задавалась! Еще как задавалась. И ответа не было. Вернее, был, и не один, но все они получались какие-то нехорошие. Такие неправильные, что она тут же отметала их прочь и начинала придумывать что-то еще, что-то более приличное и справедливое.

– И с чего же он тогда так быстро сдался? – не хотела да спросила Люба у Иванова.

– Потому что уже одной ногой в Москве на крутого дядю работал. А потом дядю этого потихоньку под себя подмял, а со временем и укокошил, – вдохновенно распинался Серега и, видя ее замешательство, осмелел и снова взгромоздился на диван. Прижался к ее плечу и даже по спине осмелился погладить. – Ты, Любка, сильно не переживай. Что было, то прошло. Я-то всегда был рядом. Ох, а если я тебе еще кое-что расскажу, то ты ваще, блин…

– Что? – его рук, что вдруг полезли к ней под кофточку, она уже не замечала.

– Ты офигеешь совсем. – Серегин нос ткнулся ей в ключицу, а губы тут же вцепились ей в шею. – Он же… Он же все твои телефонные разговоры прослушивал, когда ты с ним встречалась.

– Врешь!!! Врешь, скотина!!! – Люба взвилась, будто ее кто облил кипящим маслом. Соскочила с дивана и больно ткнула Иванова кулаком в плечо. – Ты говори, да не заговаривайся, гадина! Чтобы Ким!.. Да как?! Ему такую аппаратуру не под силу было достать в то время, придурок!

– А ты не оскорбляй, а лучше вспомни, где он перед отъездом работал, умница ты моя, – совершенно не обидевшись, спокойно заявил непутевый и вдруг растянулся на ее диване самым наглым и собственническим образом. – А работала любовь всей вашей жизни на нашем радиозаводе. Так? Так! А ребята, что там работали, могли дистанционное управление всего ракетного комплекса страны собрать за смену. Такие Кулибины, блин… Твой Кимушка был из их числа, из самородков. Вот и упражнялся на тебе, дорогуша. Все твои телефонные разговоры прослушивал, или записывал, уж точно не знаю. Ты у него сама спроси. Слабо?

Ким и в самом деле работал на радиозаводе. И специалистом был высочайшего класса. Его рвали на части, приглашая ремонтировать бытовую технику. И даже пытались переманить в другие организации, фирмы и фирмочки. Когда он уехал в Москву, Люба считала, что наконец-то переманили. Кому-то удалось его все-таки уговорить и заполучить, а тут…

– Зачем ему прослушивать мои разговоры, Сереж? Мы же с ним никогда не расставались. И…

Она внезапно замолчала, вспомнив, как несколько раз ей приходилось удивляться проницательности своего бывшего возлюбленного. Начнет ему что-нибудь рассказывать, а он улыбнется так загадочно и обронит что-то типа того, что знаю, мол, знаю. Она по дурости млела тогда, решив, что это его любящее сердце так все способно чувствовать. А он, оказывается, разговоры ее прослушивал.

Гадость какая…

– Я тебе не верю, – скорее из упрямства повторила Люба, опускаясь в кресло подальше от непутевого. – Ты врешь мне снова, скотина.

– Ладно. Коль ты такая упрямая дура, на вот сама с ним поговори.

Серега вытащил из кармана новых штанов мобильник, потыкал толстым пальцем по кнопкам и через мгновение протянул телефон ей.

Люба взяла телефон с опаской и не сразу приложила его к уху, сочтя, что это очередной розыгрыш непутевого. Сейчас… Вот сейчас он заржет полковой лошадью и будет над ней потешаться потом еще минут двадцать. И в трубке никого не окажется, и весь его рассказ окажется лживым дерьмом.

– Алло, Серега, чего ты?

Ким! Это был Ким! И он отозвался… Что же это, а?! Как же это?!

– Ким, – позвала слабым голосом Люба и замолчала.

Она едва не опрокинулась в обморок от всего, что на нее сегодня свалилось.

Неужели Серега впервые в жизни ей не соврал и Ким действительно оказался мерзавцем, каких еще поискать? Как же ей жить потом со всем этим?!

– Люба, ты? – голос Кима не дрогнул, все так же ровно и чуть нетерпеливо он продолжил: – Чего ты мне звонишь с мобильника Иванова? Он у тебя, что ли?

– Да. У меня. – ответила она с вызовом. – А что?

– Да нет, ничего. Семейное дело, оно такое… – все же, не удержавшись, съязвил он. – Чего звоним?

– Тут такое дело, Ким. – Люба запнулась, не зная, как ей говорить с ним дальше. – Мне Серега в порыве откровения рассказал, будто бы ты раньше мои телефонные разговоры прослушивал. Это правда?

– Почему ты спрашиваешь? – разволновался вдруг Ким, надо же, а она-то думала, что он так и останется невозмутимым.

– Это правда, Ким?

– Это так важно для тебя? – снова ответил он вопросом на вопрос.

– Да важно, важно! Ответь!

– Ну… Это не совсем так… То есть, я конечно знал, о чем ты говорила по телефону, но это было не ради того, чтобы быть в курсе, и…

– А ради чего? – спросила Люба и горестно усмехнулась, невольно зажмурившись.

Кажется, только что разрушился последний в ее жизни розовый замок. Ждать от жизни больше нечего. Радоваться также, а уж мечтать и вовсе не приходится.

– Аппаратуру собственного производства испытывал, – в голосе Ким отчетливо зазвучали виноватые нотки. – И хотел тебя уберечь от неприятностей и…

– Испытывал, значит? – перебила его Люба. – На мне испытывал?

– Да, а что? – обеспокоенно переспросил Ким.

– Да так… Хорошо, что ты не ветеринаром тогда трудился и не патологоанатомом. А то совсем бы мне худо пришлось.

Люба отключилась и, не глядя на Серегу, вернула ему телефон. Потом встала и прошлась по комнате. Бывший муж наблюдал за ней со смешанным чувством любопытства и тайного торжества. Ну, а что с него еще было взять. Хоть одно утешало в данной ситуации: он не соврал ей, как обычно.

А что же Ким? А вот Ким оказался не на высоте. Ни сейчас, ни тогда, как оказалось.

Она подошла к окну, посмотрела бездумно на густую тополиную листву, безвольно поникшую от долгого зноя и пыли.

Дождя бы… Всем хотелось дождя, и людям, и природе. А его все не было. Все съела изнуряющая жара. Всю сочность летних красок слизала, забрызгав все вокруг жухлой желтизной, будто ранней ржавчиной. И пыль кругом, пыль…

Люба задернула штору. Обернулась и вздрогнула. Серега неслышно подошел к ней вплотную и стоял, оказывается, все это время за ее спиной.

– Чего тебе, Сереж? – она протянула для чего-то руку и коснулась его волос. – Стрижка тебе идет.