Ни за что не станет ему помогать. Никаких наводящих вопросов! Никакой прежней проницательности и правдивости. Пускай сам барахтается в своем вранье, как хочет. И вытягивает из себя свои просьбы пускай сам. Все, надоело! Надоело с ним возиться. Ну, случались у нее редкие приступы женской слабости, когда хотелось его обратно. Но ведь редкими они были, и тут же проходили без следа. Да и случались-то все больше в его отсутствие. А стоило увидеть его, услышать и перекинуться парой фраз, как тут же никаких сожалений о содеянном в его отсутствие разводе. Никаких угрызений совести за собственную холодность и чрезмерную правдивость. И никаких желаний, кроме одного – оказаться от Иванова как можно дальше.

– Что случилось-то, расскажешь? – Иванов протянул над столом руку и нежно коснулся ее щеки. – Плачешь, как девочка. Не иначе, обидел тебя кто-то жестоко. Не Ким, нет? Странно… Но это сугубо личное, я это нутром чую, Люб. Из-за своих лабораторных крыс ты бы так не сокрушалась… А это… А это случайно не новый хозяин завода тебе от места отказал, а?!

Поразительно!!!

Люба уставилась на Иванова во все глаза. Его бы извилины, да в нужном направлении свернуть. А то все ведь наперекосяк. То соврет, то украдет, то изменит.

– Откуда про нового хозяина знаешь? – буркнула Люба невнятно, занавесившись от Сереги густой челкой. – Сорока на хвосте принесла?

– Здрассте, приехали! – Иванов фыркнул, брызнув на стол пережеванной картошкой, тут же смахнул ее со стола на пол и вытер руки о штанину. – Я где, по-твоему, работаю-то?

– Где?

– На заводе, милая. В транспортном цехе, – проговорил Иванов и с завидным аппетитом снова набросился на картошку с колбасой, забубнив уже с набитым ртом: – Где работал до подсидки, туда и вернулся.

– Господи! Нет!!! – она даже руки на груди молитвенно сложила, боясь поверить в услышанное. – Ты же сказал, что на большой дороге тебе больше не место! Снова сбрехал! Господи, как же я ненавижу твое вранье!!!

Иванов вдруг разозлился, что редко в последнее время позволял себе на ее территории. Швырнул вилку об стол. Вскочил с места, откинув табуретку ногой. И подлетел к ней, нависнув, как бывало.

– Ты чего, меня за фраера держишь, дура?! Я же сказал тебе, что не на дороге я! Не дают мне ничего, поняла! В гараже слесарю, а мне это поперек горла. Мне мотор нужен, поняла, идиотка?! Мотор!!!

Он орал сейчас на нее так, как бывало прежде. Низко нагнувшись к ней, орал ей на ухо, почти оглушив. И знал ведь, мерзавец, как не терпела и боялась она таких вот его вспышек гнева. И все равно орал.

– Кто я без дороги?! Никто! Бугор над душой торчит целый день, как в зоне! Поди туда, подай то, сделай это! Это не мое, понимаешь?! Не мое!!!

Серега отпрянул, тяжело дыша. Привалился задом к подоконнику и взъерошил волосы растопыренной ладонью. На нее он больше не смотрел. Пока не смотрел. Ждал ее вопросов. Зачем же он здесь еще?

Люба заколебалась. Идти на поводу у Иванова жутко не хотелось. И в то же время разбирало тревожное любопытство. С чего это он решил с ней своими проблемами делиться? Помощи от нее, ждет что ли. С какой, интересно, стати?..

– И что же я могу для тебя сделать? – пришлось ей все же снова принять его подачу. – Чем могу помочь?

– Да всем, господи! Всем, Люба! Ты же теперь у нас в фаворе! Тебя, говорят, сам хозяин теперь трахает.

Вот это был удар! Без промаха. Наверняка. Сразу по цели, и не один раз. Десять – ноль, что называется.

Ни заорать на него, ни ответить что-либо, ни просто возразить сил не было. Их и было-то не в достатке, а теперь не стало и вовсе. Словно весь воздух из нее выпустили, как из дешевого резинового шарика.

Люба скорчилась над столом и крепко зажмурилась, глухо застонав.

В ушах зазвенело так, будто в голове у нее кто-то досужий принялся крошить о камни стекло.

Знает! Серега?! Если он знает, то кто еще?! Кто в посвященных?! Посвященных в ее страшную тайну. Тайну ее унижения, уничтожения, падения…

Что еще можно придумать? Пожалуй, и этого хватит на десятерых.

На нее станут оглядываться, тыкать в нее пальцами. На проходной контролерша непременно скривит тонкогубый рот в ехидной ухмылке.

А Танька… А Танька Савельева победоносно обведет всех взглядом и произнесет что-то наподобие: а что я вам говорила. Тут же расскажет Тимохе. Тот – Киму. И Ким ему поверит. Он же видел их с Хелиным вместе в ресторане…

Какая гадость! Какая гадость теперь ее жизнь! Умереть, что ли?! Умереть, чтобы не мучиться, не страдать и не казниться ежедневно от всеобщего презрения.

– Ты это, Люб, не парься уж дюже сильно-то. – Иванов слегка ослабил натиск. – Об этом никто, кроме меня, не знает, если ты из-за этого так страдаешь.

– Да?! – она подняла на него обезумевшие от отчаяния глаза. – Откуда тебе-то стало известно?! Ты что, следил за мной?!

– Да, следил. – Серега кивнул и тут же, довольный собой, осклабился. – Случайно, прикинь, получилось. Ходил в пятницу под вечер в контору документы подписывать у бухгалтеров. Так, на хрень всякую: на ветошь, горюче-смазочные материалы, что-то еще. Все подписал. Да задержался на первом этаже с охранником. Пока болтали о том о сем, рабочий день закончился. Гляжу, выплываете, голубки. Я за вами. Ты вся такая…

– Какая? – Люба оторопело разглядывала Серегу: этот мерзавец в который раз удивил ее, как было не дослушать до конца.

– Светящаяся. Я сразу понял, что тут что-то не то. Я за вами. Вы в кабак. Я за вами.

– На чем?! Бегом бежал?

– Тачку арендую у квартирной хозяйки. Не могу я без колес, понимаешь. Потому здесь сейчас и распинаюсь перед тобой. – Иванов обескуражено развел руками, мол, извини, есть грешок… – Вы пожрали, снова поехали. Я снова за вами. Вы из города выехали и взяли курс на гостиницу. Я там раньше отдыхал с девчонками, место мне известное. Поднялся следом за вами на этаж. Ну и…

– Ну и?

Люба брезгливо поморщилась, представив, как Иванов подслушивал под дверью гостиничного номера. Воровато озираясь и алчно облизываясь, он уже тогда наверняка, мразь такая, сообразил, как поудачнее использовать эту пикантную информацию.

– Ну и слышал, как вы там койкой гремели. – Серега хлопнул ладонь о ладонь. – Прихожу к тебе, а ты вся в горе. Чё тут думать-то? Факт тебя новый хозяин перегнул через колено. А ты теперь снова здорово маешься, что опять своему Киму изменила. Ревешь вон. Рожа, что брюква вареная. Два плюс два – станет четыре.

– Пускай будет четыре, дальше-то что?

Ей неожиданно сделалось все безразлично, будто лопнула внутри нее какая-то пружина, удерживающая ее горе и страх перед разоблачением около сердца.

– Как что? – Иванов совершенно искренне изумился. – А если я рот открою?!

– Открывай. Нас видел не ты один. И в ресторане. И в гостинице. Город небольшой. Слухи разносятся быстро. Завтра весь завод будет знать, что Хелин переспал со мной. Может, ему того и надо?

– Зачем это? – Серега изумленно захлопал пушистыми девчоночьими ресницами.

Знать бы ей самой – зачем!..

– Затем, чтобы всякая мразь, вроде тебя, стороной меня обходила и не смела пикнуть в мою сторону. Чтобы головы даже повернуть боялась, когда я по улице иду. Чтобы боялись, понял! Боятся, значит, уважают! Тебе ли не знать об этом, Иванов! А теперь взял свою гнусную задницу в руки, быстро собрал свой харч, и свалил отсюда, чтобы духу твоего здесь не было. И если еще раз посмеешь мне позвонить, или, не дай бог, наведаться, я не знаю, что с тобой сделаю. Нет! Знаю! Я скажу Хелину, и твое условно-досрочное освобождение закончится так же внезапно, как и началось. Вон!…

Надо же, даже его проняло, невзирая на беспринципность.

Серега собрался в считаные минуты. Попихал в пакет все, что не так давно высыпал на ее стол. Не побрезговал даже нарезанной колбасой, стряхнув ее с тарелки прямо на фрукты. На бегу натянул куртчонку, сунул ноги в ботинки, даже не удосужившись их зашнуровать, подхватил пакет одной рукой и тут же без промедления взялся другой за дверной замок. Но Серега был тем, кем его произвела на свет природа-мать. Уйти просто так – без последнего слова – он, конечно же, не мог. Поэтому перед тем, как скрыться с ее глаз за дверью, он повернулся и загадочно обронил:

– Ты, Любка, самая глупая баба из тех, что я встречал в своей жизни. Образованная, но очень глупая. Поэтому тебя и пользуют все, как хотят. Все! Начиная с Кима и заканчивая Хелиным. И вляпаешься ты со своим миллионером в такое дерьмо, что… Что не выбраться тебе оттуда никогда живой и здоровой. А я тебе не помогу, так-то вот…

И ушел, скотина такая. Даже двери не закрыл за собой, оставив ее приоткрытой на четверть.

Люба затворила ее, привалилась к ней спиной и какое-то время сосредоточенно перебирала в уме все услышанное от Иванова. Что-то показалось ей в его словах тревожное. Да, да, что-то было такое – тревожное и ускользающее. Что именно? Понять бы, что она пропустила…

Услышанного было не так уж и много, и все сплошь гадкое.

Сначала он угрожал ей разоблачением. Это, по большому счету, сущая ерунда. Она, в конце концов, взрослая одинокая женщина. Может иметь секс с кем и когда захочет. Почему не с Хелиным?

Конечно, ей это противно – как сам секс, так и возможность огласки. Но уж так прямо убиваться из-за этого не стоит. Не она, как говорится, первая, и не ей счет завершать. Да и Хелин оказался не таким уж плохим любовником. Даже делал робкие попытки проявить непонятную, необъяснимую нежность.

Так, это проехали…

Что еще наговорил ей тут противный Иванов?

Что ее интрижка бедой закончится? Кажется, так. А с чего бы ей заканчиваться бедой, скажите на милость? Уж большей беды, чем брак с ним самим, и придумать невозможно. Вранье, измены, потом кражи. Кончилось все милицией, допросами, а продолжилось изнурительными свиданками за колючей проволокой. Бр-рр, до сих пор вспоминать тошно.

Так, это тоже не то, из-за чего бы у нее внутри заныло.

Что тогда? Что? Что? Думай, думай, думай!!!

Ким! Вот что ее, оказывается, задело!

Иванов обмолвился, случайно ли нет, будто бы ее все пользуют, начиная с Кима и заканчивая Хелиным. С Хелиным разобрались. А вот почему Ким? Как, когда, каким, черт возьми, образом он мог ее пользовать, использовать или что там имел в виду ее бывший непутевый? Может, он наврал в очередной раз, а? Может, умышленно хотел сделать ей больно? Вот ведь мерзавец! Заронил в душу сомнения, а ей теперь думать и мучаться: когда же Ким мог ее использовать.

Когда?

У них, собственно, на это и времени-то не было. У них все случилось очень быстро, в смысле, любовь и в смысле, расставание.

Познакомились на скорую руку в очереди за билетами на концерт одной заезжей знаменитости. На скорую руку бегали на свидания, все больше совмещая их с просиживанием в библиотеках. Люба училась тогда. Относилась к учебе ответственно и старательно, так что Времени-то особенно не было на блуждания под луной. Ким не роптал. Усаживался рядом, смотрел на нее. Иногда украдкой целовал ее в щеку. Она тоже ему никогда не мешала, когда он работал. Сидела тихонько в его квартире и не мешала. И тоже с обожанием смотрела на него. А потом они вдруг разругались. Разругались из-за какой-то ерунды. То ли из-за фильма какого-то. То ли из-за Тимохи Савельева. Причина была пустяковой. Последствия оказались сокрушающе разрушительными.

Кима она потеряла и теперь, видимо, навсегда. Но, потеряв, никогда не забывала, как им было хорошо вдвоем. Он был таким… Таким необыкновенным, умным, порядочным, упрямым только. И тут вдруг какой-то Серега Иванов, отличившийся только лишь тем, что сумел на ней жениться, заявляет, что Ким ее использовал. Чудно и неправдоподобно…

Люба вернулась в кухню и в следующие полчаса приводила ее в порядок после нашествия бывшего. Тот хоть и кичился своей деловитостью, поросенком был еще тем. На плите подкоптившиеся картофельные обрезки. В раковине очистки. Прихватка от сковородки, там же и нож. Да и сковородку сумел закоптить так, будто чертей на ней жарил всю минувшую неделю.

Убиралась она самозабвенно. С остервенением начищала сковороду, мыла плиту, замывала линолеум и даже по кафельным стенам прошлась мыльной мочалкой. Чтобы, значит, духу его тут не было. Карьерист тоже еще выискался. Пришел машину через нее у дирекции просить. Кто же его выпустит с грузом на дорогу, если он в тюрьму сел только за то, что часть этого самого груза несколько раз не довозил до места, сбывая потихоньку на сторону. Это все равно, что пустить козла в капустные грядки в надежде на то, что тот ничего не тронет.

«Нет уж, Сереженька, – решила Люба, отжимая половую тряпку. – Справляться тебе самостоятельно со своими проблемами. А я как-нибудь уж со своими. Пока их не особо-то и много, если не считать неудавшегося оргазма с Хелиным. Да еще гнусных намеков в адрес Кима. А это все такая ерунда, что не идет ни в какое сравнение с тем, чем потчевал Иванов в супружестве».

Ерунда.

Хелина придется терпеть. Ничего, и не такое терпела.

А что касается Кима… С ним ведь можно и встретиться. И поговорить, выбрать бы только подходящее время.