Глава 3

Артём

Вышел из больницы, и легче дышать стало. Сколько за эти дни пережил, как пережил – вспомню и вздрогну. От собственных мыслей до сих пор блевать тянет, потому что… Порадовался. Когда Асю на операцию повезли, реально порадовался, что всё может вот так просто разрешиться. Не надо будет себя подонком выставлять, стану вдовцом. Через несколько месяцев Женю детям представлю, примут. Куда денутся. Захотят, чтобы папа счастлив был. А так… мечусь, как говно в проруби. Ни туда, ни сюда. Дома жена, любимая, родная. Там – аргентинские страсти. Не мальчик уже, понимаю, что на одном сексе отношения не построишь, но, бля, как приятно альфа-самцом себя чувствовать!

Жене тридцать три, на десять лет меня моложе, и это чувствуется. Аппетит у неё зверский, хорошо хоть пока Тёма-младший не подводит и не сбоит. На стать повёлся – высоких женщин никогда не было, предпочитал, чтобы хрупкие. Никогда не считал за измену короткий командировочный роман. Сладкий вкус вседозволенности вдали от дома всегда крышу сносил. Да, Ася в ежовых рукавицах не держала, но есть что-то в свободе от жены и детей. От семьи не устаёшь, когда не двадцать четыре на семь вместе.

Хотел вывезти Асю на курорт, честно хотел. Она у меня золотая, самая лучшая, и достойна лучшего. Моя королева. Изящная, нежная, ласковая. Рядом с ней душой всегда отдыхал. Поддерживала всегда, находила нужные слова, чтобы утешить, двигала, верила, толкала вперёд, прикрывая спину. Мой тыл. От того волосы на загривке встают, как вспомню свои мысли о её возможной смерти.

Когда успел запутаться? К Жене уходить не собирался – зачем? Она для тела, не для души. С ней и поговорить только о работе можно, а этого добра мне хватает, не в дом же тащить. Но она постепенно в кровь, как наркотик, проникла. Каждая встреча: взрыв-пожар. А как она ртом работает? Бля, да мне ни разу так качественно не сосали! С этого наши отношения и начались – подвозил до дома после работы, и она прямо в машине над ширинкой склонилась. Опомниться не успел, как уже взяла в рот и начала работать. У меня тогда яйца почти моментально поджались. Адреналин, вокруг люди ходят, а у меня член из штанов колом стоит. Смотрел, как губы в красной помаде по головке порхают, и внутри всё кипело. Хорошо хоть темно было, не нарвались ни на какого блюстителя нравственности. Когда кончать стал, она не выпустила – глубже всосала, так, что перед глазами звёзды полыхнули. Проглотила, язычком вылизала и довольно улыбнулась. Пьяным себя чувствовал, до сих пор, как вспомню, привстаёт.

– Что это было? – спросил хрипло. Прокашлялся, штаны застегнул. Под ногами слабость, в голове шум.

– Премия за переработку, – сказала грудным, томным голосом. Взгляд по фигуре прошёлся, от макушки до острых кончиков шпилек. Ася шпильки редко носит, предпочитает кроссовки или кеды. С детьми, понятное дело, так удобнее. Пока думал, что ответить, она попрощалась и вышла. Домой чумным приехал. На Асю посмотрел, а вины никакой нет. Минет не считается изменой.

Настоящая измена случилась позже. На работе Женя себя как ни в чём не бывало вела. Подвезти не просила, отношения сугубо деловые. Даже начал сомневаться, что тот минет вообще был, когда через неделю она спокойно поинтересовалась моими планами на вечер. Планов не было – Ася с детьми поехала к моим, в пригород, как раз каникулы были. Я в городе из-за работы остался, завтра к ним собирался.

– У тебя есть, что предложить? – спросил, а сам раздел мысленно.

– Есть. – Она упёрлась руками в стол, за которым я сидел, и многозначительно посмотрела. Жарко стало. – Хочу показать тебе свою коллекцию виски.

В отличие от Аси, которая только вино пьёт, Женя предпочитает крепкий алкоголь, это я ещё на корпоративе заметил. Не напивается, но под хмелем выглядит ещё соблазнительней, потому взгляд у неё мёдом наливается. И обещает сладкое. Мы поехали к ней, по дороге оба молчали. О чём тут говорить? Оба взрослые люди.

Её квартира оказалась ей под стать: стильная. Приглушённый свет, приятная музыка. Пока ходил в ванную, она успела разлить виски по стаканам, бросила по паре кубиков льда. Пригласила сесть в кресло, сама на подлокотник умостилась и потянулась своим стаканом к моему.

– За наше плодотворное сотрудничество.

Виски приятно лёг на язык, тепло от желудка опустилось вниз. Моя рука легла на её колено, поднялась выше, под юбкой по гладкому нейлону. Она оказалась в чулках. Отчего-то я в этом даже не сомневался. Откинувшись на спинку кресла, Женя выдохнула, прикрыла глаза. Когда коснулся кромки трусиков, усмехнулся – уже мокрая. В последнее время Асю надо было подготавливать, а тут уже рвётся в бой. Пальцы проникли внутрь без сопротивления, большой лёг на клитор. Сперва нежно, бережно, я постепенно ускорился, и она начала чаще и громче дышать. У самого в штанах уже дымилось. Я потянул её на себя, она оседлала и ловко разобралась в ремнём и ширинкой.

– Я на таблетках, – шепнула на ухо и сама опустилась на член.

Это был какой-то первобытный трах, иначе не назвать. Она скакала на мне, отвлекая, пока расстёгивал её блузку и лифчик. Охуенная грудь – упругая, стоит торчком. Мял её без остановки, выцеловывая шею, прихватывая кожу губами. Женя гортанно, пошло стонала, подгоняя. Кончил так, что душа от тела отлетела.

Домой вернулся утром, радуясь, что никого нет. Насквозь ею пропах, одежду сразу в стирку положил и включил, чтобы не спалиться. Вечером уже вовсю улыбался семье, и хоть бы капля сожаления.

Начал врать. Золотое правило – не тащи блядство в дом, то есть, в мой город – в этот раз не сработало. Женя стала необходимостью, и каждая задержка на работе заканчивалась в её постели. Совместные командировки теперь были постоянными, на нас уже начали коситься, и постепенно во мне начала расти вина. Ася улыбалась и спрашивала, как дела на работе, ворчала, мол, слишком много на себя взвалил. Ни хера подобного. Взваливал на себя только чужую задницу, хорошо, что Ася не такая ненасытная, на двоих за раз не хватило бы. Балансировал между двумя женщинами, понимая, что это не вечно. Либо всё вскроется, и это убьёт Асю, либо закончатся наши отношения. Но как потом работать вместе – не представлял. Уходить, когда только добился всего, что душа пожелает, не собирался, но и Женя бы никуда не ушла. Сам себя запутал. И тут эта болезнь…

Когда узнал диагноз, волосы дыбом встали – погуглил. Если выживет, что потом будет? Вечная диета? Исполосованное шрамами тело, которое я так люблю? Сложная реабилитация? Это что, утку за ней выносить, так? Когда увидел в реанимации, от шока даже сказать толком ничего не смог. Сбежал, задыхаясь от жалости. Да, мне её жалко стало, такой гадливой подленькой жалостью. Моя красавица жена превратилась в существо, окутанное трубками. Бледная, почти серая, с запавшими глазами. К такому я оказался не готов. Это что, мне теперь отказаться от свободы, потому что надо будет ехать к больной жене вечерами? Сидеть над ней и смотреть, а ещё этот запах… Жуткий запах гниения, который почувствовал сразу, как подошёл ближе. Как на неё потом вообще встанет?

Всю ночь не спал. Думал. Это же Ася, королева моя. Только какая теперь из неё королева? У нас на тумбочке поселятся лекарства, в ресторан не сходишь – ничего нельзя, на пляж в раздельном купальнике не выйдет. Шрамы никого не красят, женщин – особенно. Откуда взялись эти мысли, я не знал. Сам себя не узнавал, но не мог перестать представлять нашу будущую жизнь. Я на такое не подписывался. Бросил. Задыхаясь от собственной ничтожности, ушёл, отлично понимая, как поступаю и с кем. Не помутнение, а осознанное решение.

Как она там? Думал, конечно. У тёщи узнавал постоянно, но сам звонить не решился. Не после того, как предал и сбежал. На поправку пошла, и гадкое чувство внутри начало рассасываться. Ничего страшного без меня с ней не случилось, значит, и дальше выживет. Не знаю, как смог так просто отбросить годы брака, наверное, давно уже к этому шло. Съехал на съёмную квартиру, потом надо будет решить, где и как жить. Асю с детьми, конечно, выгонять никуда не буду, как и съезжаться с Женей, по крайней мере, пока.

Свобода оказалась приятной на вкус. Всю сознательную жизнь в браке, а теперь один, в пустой квартире. Можно рухнуть на диван и расслабиться, без бесконечных вопросов сына и вечно недовольной дочери подростка. Детей своих обожаю, но только дозированно. Когда долго дома, голова начинает идти кругом. Асе памятник надо поставить за то, что она троих вырастила и никогда не жаловалась. Старший звонит через полтора месяца, как Ася в больницу попала. Мы и до этого созванивались, но редко – он в основном с мамой общается, что ему отец. С младшими переписываюсь в нашем домашнем чате, как всегда, когда в командировке.

– Это правда? – Даня начал сходу. Слышу – набычился. Парню восемнадцать, он считает, что всё знает лучше взрослых. Хотя оправдания у меня особого нет, до сих пор не придумал, чем подлость оправдать. Разве что собственным эгоизмом. Ну, так жизнь у нас одна, и имеет свойство быстро и резко обрываться, так что буду жить так, как нужно прежде всего мне. В отпуске с Женей заставил себя забыть обо всём, и до сих пор на этой волне несусь дальше.

– Что именно? – спрашиваю на всякий случай, хотя уже подозреваю, о чём пойдёт речь.

– Ты бросил маму! Сейчас, когда ей так нужна помощь! Как ты вообще мог?!

– Я не стану тебе объяснять, – отвечаю холодно. – И тон поубавь, не забывай, что с отцом разговариваешь.

– Нахер мне такой отец не сдался!

– Данила!

– Что?! Что ты мне скажешь? Даже оправдываться нечем! Предатель!

Каждое слово сына – правда, от того и хлещет наотмашь. Но я сделал то, что сделал, и возвращаться не буду.

– Ты мне больше не отец! – припечатывает Даня и бросает трубку. Смотрю на погасший экран и тяжело вздыхаю. Даня вырос уже, уехал, не ему меня судить. Неизвестно, что он бы на моём месте сделал. Судить со стороны проще, чем самому в это окунуться. Но оправдание для Андрея и Вики придумать надо. Только какое?.. Совесть ещё не окончательно уснула, да и уйти в пустоту от детей не могу. Поэтому, когда тёща звонит и говорит, что Асю выписывают, решаюсь встретиться с ней. Надо посмотреть в глаза и сказать о разводе.

Перед больницей встречаюсь с детьми и тёщей. Последняя улыбается, дети смотрят волчатами. Вика фыркает и демонстративно отворачивается, Андрей светится надеждой.

– Па, ты за мамой приехал? – спрашивает робко.

– За ней, – киваю. Вика молчит и делает вид, что меня нет.

– Пойдём, Тёмушка, она уже выписку ждёт.

Страшно. Да, страшно на Асю смотреть. И так худенькая, она сейчас похудела ещё сильнее, килограмм сорок весит, не больше. Руки тонкие, жуткие, лицо заострилось, волосы потускнели. Она сперва смотрит на меня, таким долгим, густым взглядом. Без осуждения, вроде. По крайней мере, скандалить не собирается. Хотя я в ней и не сомневался.

– Давай помогу, – забираю собранные на кровати пакеты с вещами.

– Спасибо, – говорит она сухо. Больше в мою сторону не глядит, но и не игнорирует. Передвигается заторможено, чуть согнута. Где эта идеальная осанка? Идёт, как старуха, ногами шаркает. Жалость затмевает остатки любви, не узнаю в этой женщине свою королеву. Помогаю сесть в машину, едва касаясь руки – кажется, что сломается, если сжать сильнее. В дороге говорит только тёща, заполняя неловкую тишину.

Только дома Ася прерывает молчание. Дома. Соскучился по родным стенам, так, что уходить не хочется. Но и рядом быть невыносимо. Не с этой чужачкой. Тёща уводит детей в гостиную, а мы идём на кухню. Смотрю, как медленно и осторожно она передвигается, и внутри зреет раздражение. Как будто специально показывает, какая слабая! Хочет, чтобы пожалел? Она останавливается у плиты, не оборачиваясь говорит:

– Зачем ты приехал? Посмотреть, во что я превратилась?

– Просто хотел помочь. – И тон этот бесит – тихий, как у мученицы. За здоровьем следить лучше надо было, чтобы не умирать потом на больничной койке!

– Помог? Уходи.

– Думаешь, останусь? – злая насмешка вырывается без усилий. За всю дорогу питался раздражением, наполнялся им. Решил сделать по-человечески, и что в ответ? Ни спасибо, ни пожалуйста. Вроде не чужие люди, так нет, строит из себя черти что.

– Нет, не думаю. – Она со вздохом поворачивается, смотрит прямо в глаза. – Ты свой выбор сделал, а подачек мне не надо. Когда подашь на развод?

– Завтра отнесу заявление в суд.

– Хорошо. Я всё подпишу. – Ася ещё меньше стала, на девочку похожа. Я педофилией не страдал, на такую точно не встанет.

– Что ты детям сказала?

– Правду, – отвечает, пожимая плечами. – Что папа меня бросил.

Морщусь – как пафосно звучит! Прям бросил, ага. Если бы я таким стал, сама бы побежала прочь, роняя тапки.

– На алименты можешь не подавать, я всё равно буду платить больше, чем назначат.

– Никто не мешает платить больше и при фиксированной сумме.

Уже изучила, вон, как заговорила. Моя злость на себя, не на неё, я это понимаю, но остановить её не могу. Бесит всё, вплоть до занавесок на окнах. Душит.

– Квартиру тоже вам оставлю.

– Здесь доля детей, ты бы всё равно не смог её продать. – Она скрещивает руки на груди, морщится от боли. Играет или на самом деле так тяжело? Но ходит же, говорит, значит, на ноги окончательно встала. Иначе не выписали бы.

– Собери мои вещи, я приеду заберу.

– А больше тебе ничего не сделать? – На короткий миг её глаза вспыхивают, снова становятся живыми. Она презрительно кривится. – Я не стану ничего собирать, мне тяжело это сделать. Физически.

Ну, конечно. Вся такая больная, что даже рубашки не сложит. Ладно, сам приеду. Позже. Необходимое уже забрал, когда никого дома не было.

– Что-то ещё? – спрашивает она, отводя взгляд.

– Нет.

Правда, мне тут делать больше нечего. Это конец. Жаль, что всё так вышло, но… Мне нечего ей сказать, оправдываться не стану, сама всё понимает.

– Как я теперь жить буду, Тём? – звучит внезапно, с отчётливой болью. Как? Она же ни дня не работала, только я впахивал. Что ж, будет осваивать работу из дома, или куда там инвалидов устраивают? Невольно сравниваю с Женей – вот кто работал с утра до ночи, чтобы дослужиться до своей должности.

– Первое время буду помогать. Потом как-нибудь сама.

– Спасибо и на этом. – Ася зло усмехается. Добавляет: – Благодетель. В ножки бы поклонилась, да пока не могу, швы мешают.

Даже представлять не хочу, на что теперь её тело похоже. На контурную карту, наверное.

– Потом поклонишься, – вырывается невольно, не успел прикусить язык. Не хотел так – жестоко, но сказанного не воротишь. Её лицо снова меняется: бледнеет до цвета мела. Глаза блестят. Только без слёз, не выношу их вид!

– Уходи, – выталкивает хрипло. Не спорю. В коридоре слышу, как ругаются с тёщей дети. Про меня говорят. Не прислушиваюсь, хотя отчётливо доносится Викино:

– И пусть катится, мудак!

По губам бы за такие слова дать! Ухожу, прикрыв за собой дверь. Уши пылают – матерят, от души матерят. Что ж, заслужил. Внутри до странного пусто, легко даже. Самое сложное позади.