Раньше она представляла телепатию иначе – будто оба телепата понимают все, независимо от языка, достаточно только подумать о чем-либо. Оказалось, слова надо по-настоящему «произносить», четко и правильно, а несформулированное слово попросту не услышат. Может, это вовсе и не телепатия, а некий канал – но канал именно речевой, состоящий из букв, слов, предложений и даже отдельных звуков. И – да, она могла воспринимать даже интонации – заговори с ней так кто-то другой, и она различила бы голоса.

Вслух Патрисия расспрашивала его про еду, как он привык спать, и насколько жарче сейчас у него на планете. Невольно, по профессиональной привычке, отметила оттенки его произношения: куда более длинные паузы между словами, чем делала она, и ранее неизвестные ей паузы внутри длинных слов, а еще грассирующую «р», менее явную, чем у французов, и дополнительный интонационный подъем в середине фразы. Вслух он говорил сухо и равнодушно, зато его мысленный голос звучал искренне и взволнованно.

– Я не знаю, какая погода у меня на планете. Меня увезли оттуда еще в сезон низкой воды. («Я расскажу тебе все, что ты спросишь. И я буду просить тебя о помощи»).

– А обычно какой у вас климат? («Почему ты мне доверяешь? Ты видишь меня впервые»).

– Я не хочу говорить. Я устал. («В твоем цвете – индиго, – Стар произнес, то есть подумал, это с оттенком почтительного страха. – Я впервые вижу индиго среди землян»).

Индиго? Это слово из илинита? Или он произнес знакомое ей русское слово – название цвета? Если так, то оно даже не русское, вернее, не только, потому что звучит одинаково на большинстве языков Земли.

– Тогда ты поспишь немного? Я постелю тебе на диване в гостиной. Ты любишь высокую подушку? («Индиго – это цвет? Я не понимаю, что значит видеть чьи-то цвета?»).

– Да, я хочу спать. Мне не нужна подушка. («Конечно, цвет. Вы не видите цвета друг друга?!»).

– («Нет… не знаю…»). Тогда пойдем в комнату. Я постелю.

– («Цвет – это самое важное, что можно узнать о разумном. Значит, у вас совсем нет взгляда? Как же вы понимаете главное друг о друге?»).

Может, он имеет в виду ауру, подумала Пат. Она в эту чепуху никогда не верила. А может, это совсем о другом. Подумать только, «главное друг о друге»! Стань это возможным, люди не преподносили бы неприятных сюрпризов.

Они вышли из кухни и переместились в комнату, продолжая разговаривать.

– («А какого цвета, к примеру, тот человек, который был со мной, невысокий, полноватый, с русыми волосами?»)

– («Мне кажется, от рождения он был сиреневым, это цвет ученого, но от него почти ничего не осталось, только фон. Теперь у него много оттенков коричневого, и все эти цвета уже грязные. И еще он постоянно переливается и мерцает ядовито-желтым, это значит, он лжет или что-то скрывает. А за коричневым, я видел, скрывается красный, и он тоже грязный. Это очень плохо. Тому, у кого портятся цвета, нельзя доверять»).

– («А второй?»)

– («Очень плохой. Мама говорила, черные – самые последние»).

– («Хуже красных?»)

– («Красные агрессивные и любят власть. Черные – это кто потерял свой цвет совсем. У них не осталось ничего. Он пустой, почти весь уже черный, осталось только немного серого и темно-коричневого. Поверь, у меня точный взгляд. Мне достался такой от отца»).

– («А какие самые хорошие?»).

От любопытства Пат даже забыла продолжать разговор вслух.

Сейчас она устраивала ему постель на диване в гостиной – отрегулировала высоту и ширину, подголовник, положила плед и пару подушек. Почти такой же диван стоял у нее в спальне. Наверное, иляне спят как-то иначе, да и на Земле такими уже не пользуются, Пат просто не успела нормально обустроиться здесь. Квартиру она получила в наследство от бабушки, а та, как и многие старики, не хотела что-то менять.

Когда Патрисия въехала, дизайнер предлагал различные идеи: от эконом-варианта, то есть спальной капсулы с расслабляющей атмосферой-иллюзией, до модной, но дорогущей исторической спальни – даешь голосовую команду, и получаешь сегодня лежбище в античном стиле, а завтра средневековый альков или восточную кровать. Один из знакомых купил себе спальню-море – лежишь и качаешься себе на синтезированных волнах. Патрисии это понравилось, но она боялась, что быстро надоест, и колебалась между лесным вариантом и стилем «облака» (подвесной диван-облако, потолок, настраиваемый на любую погоду и время дня, шкафы в виде уютных домиков). Кабинет она решила обустроить в классическом стиле: три настенных и один ручной сенсорвизоры, картинная галерея и музыкальные роботы.

Но все почему-то медлила. Разрушишь бабушкин быт – и не останется прошлого. Взять хотя бы этот диван – как радовалась ее бабуля новомодной тогда функции несъемной стирки и озонирования!

В итоге Патрисия только купила живую библиотеку, предлагавшую на выбор книги, фильмы и музыку за любой период истории, и часто спала прямо здесь, в гостиной, проецируя себе перед сном книжку на потолок.

– («Каждый цвет может быть ярким, насыщенным и чистым, – ответил ей Стар. – И каждый – грязным. Если красный ярок и чист – это истинное величие. Но такие разумные рождаются редко. Все коричневые и красные, которые я видел у землян – грязны»).

Потом он, если можно так выразиться, помолчал. А потом тихо – именно тихо, хотя и мысленно – добавил:

– («Я люблю синий цвет, он не бывает грязным. И в тебе есть яркий синий. Но главное – ты индиго»).

И снова та же странная интонация, заметила Пат.

– («А это что значит?») – с некоторой опаской спросила она.

– («Это очень редкий цвет даже у нас. Мой отец индиго. Мама говорит, что индиго можно доверять всегда. Это высший цвет. Его уважает Лайдер»).

– («Странно, – растерялась Пат и невольно обернулась. – Вот уж не замечала в себе ничего особо высокого. Уверяю тебя, я совсем не…»)

– («Только индиго может так ответить»), – произнес, словно привычную поговорку, Стар, и неожиданно улыбнулся.

Улыбка у него оказалась замечательной – ряд ровных зубов, ямочки на смуглых щеках.

– Спасибо за постель и обед, – вслух произнес он. – Я буду спать.

– Спи. Как только что понадобится – зови.

Она пыталась понять, что должна делать дальше, уйти или остаться.

– («Останься, мы будем говорить еще»), – мысленно приказал Стар.

– Я посижу здесь, если не возражаешь, – тут же вслух подхватила она.

– Мне все равно, – последовал ответ.

Интересно, подумала Пат, парень практически управляет ею, а она подчиняется. При этом он очень уважителен – особенно мысленно. А уж как трепетно он произносит это свое «индиго»…

Дальше разговаривать стало проще. Патрисия притворялась, что читает. Поскольку диван занял гость, она выбрала себе книжную дощечку – макет, создающий объемную иллюзию перелистывания старинной бумажной книги. Этот проектор ей тоже достался в наследство, точнее, Патрисия сама подарила его бабуле, вспомнив, как та мечтала о настоящих бумажных книгах из своего детства. Время от времени Патрисия переворачивала страницу.

Стар улегся, повернувшись к ней спиной, отодвинув, как ненужный, ее самый уютный плед. Для наблюдателей снизу воцарилась полная тишина.

– Почему ты говоришь со мной так свободно? Как ты узнал, что я тебе не враг? – снова уточнила Пат, не подымая головы от книги.

– Ты – индиго, – в который раз многозначительно повторил парень.

Пат попыталась припомнить, что приписывали мистики людям с такой аурой. Кажется, философское мышление… религиозность… нет, она не помнит. И ничего из этого ей не подходит. Может, она напутала с переводом, или он не так хорошо различает цвета, как хвалится.

– Что случилось с твоим отцом? Ты его помнишь?

– Отец ушел в горы после битвы – он вел людей и не смог забрать меня, он надеялся, что мать пойдет следом. Но она не ушла и прятала меня восемь светил подряд.

– Это она научила тебя всему?

– Сила дается разумному от рождения, а родители помогают извлекать знания из их источника и из мира вокруг. Разве у вас не так?

Ага, а вот и те самые «силы и знания», отметила Пат.

– У нас нет таких способностей, как у илян, но, если говорить об обычных вещах, то, наверное, так, – задумалась она. – Таланты и склонности в нас заложены, но родители воспитывают ребенка, объясняют ему что могут, а опыт человек приобретает сам. Значит, мать помогла тебе извлечь все эти знания?

– Часть знаний мог бы извлечь только отец… за те восемь светил, что мы не рядом…

Она даже мысленно услышала его горькие, совсем человеческие интонации.

– А силы – ты уже знаешь, как ими пользоваться?

– Ты бы научилась ходить, бегать и прыгать, если бы тебя не учили?

– Научилась бы… но гораздо позднее.

– Ты ответила.

Пат подумала, что расспрашивать его дальше о силе и знаниях, не затронув ее задание, не получится. Но это так неуместно сейчас, когда они говорят столь откровенно. Разве что рассказать ему правду? И Пат решилась.

– Ты знаешь, почему ты сейчас здесь? Знаешь, почему тебя до сих пор не убили?

– Ничего хорошего я не жду.

– Это правильно, но мне велено передать тебе: если ты добровольно поделишься своими способностями с указанным человеком – с кем, я не знаю, то… тогда тебя оставят в живых. Говорят, сил у тебя даже прибавится – это так? Мне кажется, сейчас это единственный для тебя выход. Пойми, я, и правда, так думаю, – горячо добавила она, – а не потому, что мне поручили…

– Нет, – ответ был краток.

– Но почему – объясни!

– Мы не должны отдавать Дар землянам.

– Дар? – Патрисия невольно подняла голову. – Что это значит?

– Мы не должны передавать силу и открывать знания землянам.

То есть совокупность своих способностей они называют «даром», отметила Пат. Что-то ей подсказало, что это крайне важно для понимания остального.

– Я знаю, Стар, мы вторглись на вашу планету, и вы не обязаны чем-то делиться с нами… Вы нас ненавидите, но…

– Нет, Патрисия, – он очень четко «произнес» ее имя, сделав лишь крошечную паузу посередине. – Дело не в этом. Бывает, что больной или раненый зверь бросает свой дом в лесу или в океане, и начинает охотиться за разумными. Мы защищаемся от него и можем убить, а он может убить нас. Но его не ненавидят, и ему не мстят. За что? Он ведь не способен понять того, что разрушает.

– Вот как? То есть вы видите свою расу высшей и лучшей? – Патрисия не захотела скрывать, что ее покоробило сравнение землян с животными.

– Не лучшей, а старшей. Вы еще очень молоды, и могли бы стать мудрее, но пока вы слушаете грязно-красных, вы никогда не станете старше, и ваше русло никуда вас не приведет. Илле не испытывают ненависти к землянам. Илле ненавидят зло, которое принесли красные люди. Но ведь красные – грязные красные – всегда несут зло. Мы можем это только принять, как принимаем грозу, метеорит, движение скал или нашествие водяных насекомых.

Ей вдруг стало мучительно стыдно, что она землянка.

– То есть земляне не виноваты, что они такие? – сказала Пат резко.

– Патрисия, я этого не говорил.

– Ну, вы же считаете, что цвет дается от рождения. А по-моему, каждый выбирает сам.

– Цвет дается от рождения. И каждый выбирает сам. Оба твои утверждения верные, зачем ты ставишь одно против другого, если они стоят рядом?

– Ладно, я глупа, как и все земляне, – немного обиделась Пат, – ну так объясни еще раз. Это для тебя все понятно, а я впервые об этом слышу.

– Я не говорил, что ты глупа, – удивился Стар, – я сказал, что…

– Ладно, ладно, забудь. Просто объясни еще раз про эти цвета, от чего это все зависит…

– Конечно, Патрисия, – спокойно согласился он. – У каждого разумного от рождения есть основной цвет, ты назвала его склонностью и характером, с которыми разумный рождается. И ты же сказала, что потом на его развитие влияет еще многое, иногда даже главным становится другой цвет. Ни один цвет не может быть плох сам по себе, кроме черного… или полной потери цвета. Мы всегда видим основные цвета друг друга. Если разумный не хочет или не может скрывать своих эмоций, мы видим и их тоже. Ты удивляешься – и в твоих цветах появляется сиреневый. Устала – и твой синий темнеет. Когда радуешься, все цвета блестят. Но то, что ты называешь выбором, это иное. От него зависит чистота твоих цветов. Если ты выбираешь неверное русло, цвета начинают портиться. Если уйти по нему далеко – их будет трудно восстановить. В этом, действительно, виноват сам разумный.

Он задумался.

– Но красные – они почему-то редко остаются чисты… так говорила моя мать. Я вырастил новые ветки, размышляя об этом… Возможно, им сложнее других. Им надо либо подняться до самого высшего, ярчайшего алого, либо упасть в грязно-коричневый. Выбор начинается рано и не прекращается никогда, так гласит наша мудрость. Теперь я сам видел, среди землян есть разные цвета… Но к нам пришли только те… Испортив и разрушив себя, они разрушают все вокруг.

– И разве это не требует наказания?

– Право судить принадлежит только Силам. Мы не можем наказывать, мы вправе только защищаться. Иначе мы сами потеряем свои цвета.

Он произнес знакомое слово «силы» совсем по-другому, явно имея в виду нечто одушевленное – Пат словно услышала заглавную букву в этом слове. Это было то самое, что она уже находила в илините. Возможно, это некий контролирующий орган, вроде межгалактического правительства, которому планеты их системы адресуют свои жалобы? Надо будет потом уточнить.

А пока Патрисия пыталась переварить все, что говорит этот необычный мальчик… если он вообще ребенок – что они знают о возрастах на Илии? Речь шла о таких сложных материях! Она не могла не признать, что Стар гораздо умнее и глубже и своих сверстников на Земле, и ее самой.

Но надо вернуться к главному – как сохранить парню жизнь. Она попробовала зайти с другой стороны.

– А вам не приходит в голову, что земляне начнут становиться лучше от ваших знаний? Может, они все тогда сразу поймут, и всем будет только польза.

– Твои слова сейчас послушны твоему разуму? – вопросом на вопрос ответил Стар.

– Верю ли я в то, что говорю? – перевела она для себя. – Я не знаю… но есть же умные и достойные, совсем другие… Ты же сам видел, среди землян не только красные люди!

– Мой отец мог бы дать тебе точный ответ, а я лишь нащупываю его в темноте… – медленно произнес Стар. – Да, Патрисия, когда меня везли сюда, я видел других – их цвета не были грязны… И все равно они пока не могут воспринять наше знание и управлять силой. Им доступна лишь часть. Они…

– Недоразвиты?

– Они еще молоды, – повторил свою странную формулировку Стар.

– Наши не считают себя глупее. Наоборот, им кажется, прости, что иляне крайне примитивны. Наша техника и технологии…

– У ребенка всегда больше игрушек, чем у взрослых. Раньше у нас тоже было много разной техники. Но молодость – еще не значит глупость. Ты же не станешь называть глупым младенца?

– А если дать младенцу силы и знания?

– Если дать младенцу силы поднять бревно, он поднимет, но разрушит свой дом и покалечит родителей. Если дать ему знание, когда он еще в колыбели и не видел мир и разумных – оно в него не проникнет. Чтобы пользоваться силами и знаниями, нужен еще и опыт. Дерево не даст плодов, прежде чем вырастит ствол, а на нем появится листва.

– Послушай… Значит, те способности, которые земляне получают от ваших женщин или насильно от мужчин – это как раз и есть та крохотная часть, минимально доступное нам количество? – осенило вдруг Пат.

Стар помрачнел, когда она упомянула женщин, но ответил про другое.

– Знания не измеряют в количестве. То, что вы получаете – это иное… для вас это доступно, но и оно не принесет вам настоящего блага. Потому что во благо идет только то, что Силы дают сами.

И опять эти «Силы» с большой буквы, заметила Пат. Но речь явно о чем-то, не имеющем отношения к планетарной власти. Высшие силы, боги? Они что – верят в сонмы богов, как самые отсталые племена? Но почему тогда эти боги все время действуют у них вместе – кажется, древние язычники обращались то к одному, то к другому божеству по мере надобности. А в устах Стара это звучит так, словно он называет множественным числом нечто единое.

Стоит ли тогда принимать всерьез все остальное, что он говорит? Но почему его слова звучат так убедительно, что веришь всему и сразу? Да и какая разница, что у них там за религия, способности-то у них реальные, иначе стали бы земляне за ними охотиться?

Она обдумала его последние слова и нашла лазейку для уговоров.

– Но ведь тогда вы все ничем не рискуете! – сказала Пат. – Смотри, землянин получит от тебя только то, что сможет воспринять. Ты ничего не нарушишь! Зачем умирать, жертвовать собой, если…

– Нет, Патрисия, Дар не бывает неполным или ущербным. Тот, с кем я поделюсь по своей воле, получит все целиком. Можно дать ребенку игрушечный куори, но нельзя посадить дитя управлять настоящим. Из всего механизма он воспримет только детали, но обладать будет отнюдь не игрушкой. Возможности его увеличатся. Он сможет задавить другого разумного. Сможет врезаться в дом. Сможет мчаться быстрее ветра. Но не сможет никуда добраться, да и не знает, куда и зачем летит. Что вы тогда натворите, одним Силам известно. Тот землянин с порчеными цветами говорил, что мы жадные. Однако мы никогда не храним то, что можно отдать. Передать же более, чем вместят ваши руки, означает принести вам и всем разумным… – он задумался в поисках выражения и нашел какое-то совсем корявое:

– Не-благо.

Удивительно… Пат смотрела на него в потрясении – откуда этот нравственный закон, заставляющий умирать, но не совершать «не-благо»? Вот же она, загадка илинита! А земляне… земляне ничегошеньки в них до сих пор не поняли.

– Если индиго – высший цвет, как ты говоришь, почему я ничего этого не знаю и не могу понять до конца? – Пат потерла обе щеки. – Может, я не индиго?

– Цвет ствола не изменится от высоты дерева и количества листьев на нем, – странно ответил Стар. – Ты – индиго.

– А ты… значит, все, что ты знаешь, кроме того, что тебе объяснила мама, ты понял сам?

– Мне кажется, я знаю голос отца, ведь наша связь не могла прерваться… – сказал парень, и добавил тревожно:

– Если только я не думал в несвойственном жизни направлении. Слышу ли я отца или только себя?

– На Земле многие думают в несвойственном жизни направлении, – проговорила Патрисия, восхитившись речевым оборотом.

Сегодня, всего за несколько часов, она пусть и немного, но приблизилась к разгадке илинита… того самого «нечто» в их языке. Приблизилась… и осталась от нее далека.

Стар повернулся на другой бок – сейчас он лежал лицом к ней, но глаз не открыл. Она оторвалась от книжки, выжидая, не скажет ли он что-нибудь вслух.

– Синее в тебе очень яркое, – неожиданно произнес мысленно Стар. – Очень… И зеленый тоже… красивый.

Ей показалось, что интонации у него были в этот момент смущенными, как у обычного подростка, впервые делающего комплимент женщине.

– Спасибо… – она крепче ухватилась за книжку, стараясь сохранить непроницаемое лицо, но улыбка все равно тронула кончики губ.

– Кстати, почему я тебя слышу? – спросила она, чтобы прервать неловкую паузу. – Я никогда раньше не говорила так… «прямо».

Она повторила это новое для себя слово из его лексикона.

– Ты – индиго, – в очередной раз, как заезженная пластинка, повторил Стар. – Индиго все умеют говорить прямо.

– Только индиго?

– Нет, не только. Ты же видишь: я – не индиго. Но индиго – умеют. Мама мне объясняла.

– А твоя мама индиго?

– Среди женщин, оставшихся с землянами, нет индиго, – помрачнел Стар и наморщил лоб, вспоминая. – И я не знаю про тех, что ушли в горы… мои ветки не росли в этом направлении. И я не говорю с мамой о тех, кто ушел…

– Подожди, получается, и не все иляне – телепаты?

– Конечно, нет. Мама не говорит прямо, и…