На железной дороге

Какая сладкая морока —
Под стук колес лежать – дремать,
Несет до Дальнего Востока
Колышущаяся кровать.

И машинист, как ангел ночи,
Летит во тьме, а за спиной,
Как крыльев шлейф, состав грохочет
Дорогой узкой и прямой.

Его привычное бесстрашье
Безумством кажется тому,
Кто белою рукою машет
Во след гремящему крылу.

В иную жизнь, в иные веси —
Лишь стоит только захотеть,
Он не стремится в поднебесье,
Ему нужна земная твердь,

Земные запахи ночные,
На каждой станции свои,
Вокзалы, словно часовые
У бесконечной колеи.

Колес немолчные рассказы
Их вечный стук: впе-ред-впе-ред!
Дороги старая зараза
Остановиться не дает.

Вагоны длинные, стальные…
А пассажиры живы ли?
За окнами уже иные
Леса, овраги, ковыли.

Тугое ломится пространство
В приотворенное окно,
И жизни жадное упрямство
Моей душе возвращено…

Русалка

Я знаю, знаю – я всего лишь
Русалка, полу-человек.
Ну что ж, с природой не поспоришь,
И короток мой век…

Я рождена любить, и жить одной любовью,
Его глаза и руки целовать,
И ждать его шагов, и жертвовать собою,
И вновь в его объятьях воскресать.

Как чужды мне все игрища людские,
Я не ищу богатства и побед,
Мне б лишь смотреть в глаза родные
И видеть в них любви ответной свет.

Я рождена любить… Но как груба
Любовь земная, люди – как глухие…
И принцам, видно, здесь не по зубам
Любви стихии роковые.

И скоро в августе, когда туманом
Подернется поверхность вод,
Я уплыву, и вновь прозрачной стану
В том озере, где грусть русалочья живет.

Свою любовь отдам я берегам,
Высоким соснам, птицам, облакам,
Гранитным скалам, солнечным лучам…

Масленица

Это солнце весеннее
На февральском снегу,
Ждет весны, как спасения,
Все живое вокруг.

Хоть сугробы дремучие
Не спешат исчезать,
Песни самые лучшие
Нам пора запевать.

Свист синицы настойчивый
В заревой тишине…
Вот и сердце, как «отче наш»,
О весне, о весне…

Как блестят отшлифованы
Вешним солнцем поля!
Смотрит в них зачаровано
Небо, как в зеркала.

И под небом лучащимся
Снова хочется жить,
Вкруг стихии искрящейся
Хороводы водить!

Все худое предам огню,
Все богатство – в руках,
И немного еще посплю
В необъятных снегах…

«Сентябрь забрал с собой остатки лета…»

Сентябрь забрал с собой остатки лета,
И пусто все, и холод на дворе.
Холодная роса тяжелым пледом
Лежит, не высыхая, на траве.

Навязчивой пустой скороговоркой
Бормочет дождь, то глуше, то сильней,
И тянется рука сама за водкой
К несчастью бедной печени моей.

В моем скиту хозяйничает осень,
Помощницей печаль позвав с собой
Порядок навести к приходу гостьи,
Той, что зовется русскою зимой,

Что бесконечностью своей на смерть похожа…
Но осень утешает: смерти нет,
И дарит день – распахнутый, погожий,
Неизъяснимый, вдохновенный свет!

Улыбка северного лета

Тропа узка, едва заметна
Среди высоких зеленей,
Купаясь головою в ветре,
Недавно кто-то шел по ней.

По ягоды крестьянин местный
С нехитрой кроткою душой,
Иль кто-то темный, неизвестный
С задачей, может быть, большой.

Встречая солнце на рассвете,
Тут пробрела семья лосей,
Дурачились, не прячась, дети,
Следы печатая на ней…

О, как загадочна примятость
Полян некошенной травы,
И грезится невероятность
Событий под покровом тьмы…

Кто там неведомый чудит,
Где брать малину нынче летом —
Лишь Шура знает все ответы,
Но взгляд отводит и молчит…

Ее расспрашивать я стала —
Все раньше было не досуг —
Кто виноват, что я устала,
Как разомкнуть порочный круг,

Куда моя исчезла радость
В круговороте мутных дней?…
Но Шура только улыбалась,
Стесняясь мудрости своей,

Улыбкой северного лета,
Где скороспелых трав атлас,
И морок раннего рассвета,
И сумерек томящий час,

Где я тропой, едва заметной,
Никем не узнанна пройду,
Чтоб встретить в чаще беспросветной
Свою последнюю беду…

На берегу Ла Манша

Нету сил, к черту все, надоело!
Пусть другие стригут барыши…
Страшно хочется просто без дела
Побродить где-нибудь для души,

Где шуршит по брусчатке старинной
Океанского ветра метла,
Вверх по улочке узкой, невинной,
Что в веках свой фасон сберегла.

Вот и берег безлюдный и мрачный,
Зелень темная на камнях,
В час отлива баркас рыбачий
Еле тянет, застряв в волнах.

Площадь ратушная у рынка —
Нет часов, и не спешны дела…
Словно сказочная картинка,
Эта набережная мила.

Как живется в домах – игрушках,
Среди прибранных этих земель?
Бродит за городом пастушка
Под томительную свирель.

И от этой томной свирели
Мир колышется и дрожит…
Под нарядным шатром карусели
Белый конь меня закружит…

Уж отстал океанский берег,
Тянет Азия, как магнит —
Там в холодном и мрачном чреве
Настоящая жизнь кипит.

Там труднее она дается,
Там борьба на каждом шагу,
Азиатское солнце, как знамя, вьется
И закатывается в тайгу…

Блокадница

В переполненной электричке до Мельничьего ручья,
Вывозящей граждан на свободу,
Она сидит отрешенно, она – ничья,
В ее руках журнал «Юность» девяностого года,

На ее коленях корзина с кошкой,
В глазах – царственная невозмутимость…
Майский пейзаж каруселит в окошке.
Жизнь для нее – вынужденная необходимость.

В ее сосудах гордая балтийская кровь,
В серых зрачках – холод гранита,
Она помнит все, кроме своих годов,
Но жизнь, как в тумане, с тех пор, как сердце разбито…

По утрам она чувствует, что еще жива,
Хотя не знает – зачем, но следует закону.
Над головой – ослепительная синева,
Старость свою несет она, как корону.

Она не верит в загробную благодать,
Пронесла, сохранила, что было дано…
Есть внуки, и не страшно совсем умирать,
Не то, что в ту черную зиму, давным – давно…

Весенняя прогулка

Март осчастливил день голубизной,
Зашлепал город по шуге и лужам,
Мир оглушает, и слепит, и кружит,
Морочит луж обманной глубиной.

А солнце – неотвязный озорник,
Из-за углов стреляет прямо в сердце,
И выползают из щелей погреться,
Кто спал зимой и к битве не привык.

Трепещут золотые ручейки
Меж прошлогодних нечистот и грязи,
И город, откровенно безобразен,
Спускает в русло стиснутой реки

Свои грехи… Он жив, он жив вполне,
Исправно кормит нищих и безумцев
Асфальтовой едой, и здесь очнуться
Страшней в сто раз, чем умереть во сне.

И все ж он рад, как рад любой весне,
Для жителей чужой и незнакомый,
Он громоздит роскошные хоромы
И множит тесноту свою втройне.

Сам – только отсвет пламенной звезды,
Себя средь всех он возомнил звездою,
Но безобразья вечного не скроют
Витрины пышной, жадной красоты.

Он поживет еще… Его черты
Смягчатся под зеленою листвою,
И подышать отравленной Москвою
Весною на прогулку выйдешь ты…

Прогулка в феврале

На сером фоне пасмурных небес
Белее стены монастырских башен,
Неброским серебром шатер украшен,
И, снегом приодет, вокруг чернеет лес.

Как нежны тени в складках белых дюн,
Их очертанья излучают негу,
Шурша, скользят с ветвей охапки снега,
И виснут с крыш ряды прозрачных струн.

Ах, здравствуйте, сударыня сосна!