Глава 2

Лиза

– Блин‑блин‑блин! – зашипела я, глянув на будильник и возмущенно завопила: – Ну, мама, же! Я же просила тебя пинать меня! Для меня это ужасно важно!

Вот, зараза, надо же было уродиться со способностью спать как убитая. Родные вечно надо мной прикалывались, что когда вырубаюсь по‑настоящему, то можно над башкой хоть в кастрюлю половником лупить – результата ноль. Чего же там о будильниках упоминать.

– А я тебе сразу сказала, что не одобряю все это! Лизка, ну что это за работа для девушки? – тут же откликнулась родительница, появляясь в дверях с мелкой на руках и одновременно впуская в комнату осточертевший гул от движка промышленной швейной машинки.

Это долбаное громоздкое чудовище занимало чуть ли не половину зала нашей трешки (вторая ее часть обычно заваливалась раскроенными заготовками курток, пакетами фурнитуры и готовыми изделиями) и не затыкалось почти круглые сутки, потому как оплата‑то сдельная. И это, к сожалению, следовало считать радующим обстоятельством, потому как есть работа – есть и деньги на пожрать и даже прибарахлиться и косметику, а так у нас бывало отнюдь не всегда. Мягко выражаясь. И между прочим, эту порочную практику я и собираюсь разрушить, потому и впахивала как проклятая на тренировках все последние полгода, вспоминая старые навыки из школьной секции самообороны, впитывая новые и безропотно отсиживала задницу на теоретических занятиях у Корнилова. (Супер, кстати, мужик. Занят, правда, и не той финансовой состоятельности, на которую я нацелила себя.) Задолбала меня эта нищета, обеды на всю семью, где первое и второе из одного окорочка, сто раз перезашитые колготки, ботинки, которые сама подклеиваю каждую неделю, но они все равно безбожно текут. Достало ходить, распространяя вокруг себя неубиваемое и мигом узнаваемое амбре тряпичных завалов подвальных секонд‑хэндов, и делать вид, что не недоноски мы носим, а типа оригинальничаем, и стиль у нас такой супер, сука, особенный.

– Мам, прекрати! – я протиснулась мимо нее, прорываясь в сторону санузла, чмокнув на ходу в макушку двузубо и беззаботно лыбящуюся Любку. – Я тебе сто раз объясняла в чем состоит мой план!

– А я тебе сто один раз ответила, что твой план – полная ерунда и самообман. Не сможешь ты связаться с мужчиной ради денег.

– Угу, ради денег не смогу, а ради больших денег – запросто. Мам, ты вокруг глянь! Хорош в облаках розовых витать и земли грязной не касаться!

Нет, в современные Золушки я не метила, о прынцах на золотых каретах не мечтала и даже иллюзий насчет замужества удачного не строила. Похрен мне на сказки, средства передвижения и печати в паспорте. Пристроиться в любовницы к богатому, а, главное, реально щедрому мужику – вот моя первоначальная цель. А дальше перспектива собственного бизнеса, независимость, никакой больше нищеты, гребаных швейных монстров, сбора банок‑бутылок, мытья машин‑подъездов и раздачи листовок. И натуральный сок по утрам за завтраком в высоком красивом бокале, а не сраный химозный «Yupi» – один пакетик на полтора литра и стаканы граненые потом хрен отмоешь от красителя.

– Да все я понимаю, Лиза. Но вот говорю тебе – зря все это. Я вас на свою голову не так воспитывала, и от природы мы вот такие, к новой жизни не приспособленные, – упорствовала мама.

– Значит, приспособлюсь! – огрызнулась я, заскакивая в ванную и принимаясь яростно драить зубы щеткой.

– Ага, чего же ты тогда Вазгена с его подкатом с лестницы спустила, если готова под мужиков с деньгами приспосабливаться? – продолжила гнуть свое родительница из коридора.

– Мам, ну ты блин, сравнила! – выкрикнула Ирка, что сейчас как раз и отбывала свою смену‑каторгу за монстро‑машинкой, привычно и почти не глядя уже отстрачивая переднюю полочку голубой болоньевой куртки. – Вазген – шаромыга и нищеган по сравнению с теми мужиками, на которых наша Лизка нацелилась. Там настоящие ведь олигархи и денежные мешки, которые и могут себе позволить не только простую охрану, но и вот такую типа эксклюзивную. Такие на рынках не торгуют и просто так по улицам и паркам не шастают. К таким даже в клубе фиг близко подойдешь! Та же охрана на дальних подступах по одежке и голодным глазам засечет и никакого кина романтичного не выйдет. Пересечься можно только если в обслугу куда пойти в отель или типа того. Но в хорошие места можно только по‑свойски или за мзду пристроиться, и опять же к официантке или там горничной что за отношение? А тут – личная охрана. Звучит же, не то, что поломойка или принеси‑подайка. Эх, я бы тоже пошла! Там же уже на подлете жизнью роскошной так и пахнет небось.

– Я тебе пойду, умная какая! Школу закончи сначала, потом о мужиках думай. – строго прикрикнула мама, и Любка поддержала ее одобрительным вяком.

– Ага, как куртки до ночи строчить я – взрослая, а как мечтать жизнь счастливо устроить – фиг, и думать не смей, – огрызнулась сестра. – Молодость, мамуля, товар скоропортящийся, а конкуренция среди желающих причаститься к роскошной жизни страшно высока.

– Ой, девоньки мои, да как будто счастье в жизни на деньги хоть когда покупалось! – вздохнула, как обычно, мама.

Угу, не в деньгах, как же, просто в их количестве и постоянном источнике. Сама вот по любви все да по любви, и что, много ли счастья повидала? И сейчас, как посмотрю прямо счастья этого у нас – хоть лопатой греби. Из всех удач в жизни только и есть, что квартира своя трешка, пусть и старый жилфонд и двести лет без ремонта. Спасибо папахену нашему, что от щедрот своих невдолбенных ее маме при разводе без боданий отдал, само собой, с нами двумя мелкими в придачу и отправился искать себя, творческая, блин, личность. Правда, до сих пор является иногда напоминать о своей щедрости и выклянчить деньжат на пропой, потому как художником он оказался из разряда тех, кого не признают гениями при жизни, и от этого себя ему крайне жаль. А жалеть себя сподручнее не на трезвую голову.

– Все, я помчалась! – вбежала я на кухню с уже собранной сумкой на плече. – На сколько – точно не знаю, начальство позже все сообщит.

– Лизка, ну хоть бутер‑то съешь! – кинулась ко мне мама и сунула в руки мелкую, что тут же с энтузиазмом обслюнявила мою черную водолазку на плече. – Щас я тебе сделаю.

– Ну мама‑а‑а! – взвыла я, закатывая глаза к потолку в трещинах и разводах. Три месяца назад соседи сверху чуток топили.

Любка только лучезарно мне улыбнулась, и я не смогла не улыбнуться ей в ответ, хоть и мыслями была уже в пути. Наша же ты кареглазочка‑смугляночка мелкая, наказание и подарочек, мало же было мамуле нас двоих, ага‑ага. Надо было еще с этим Мурзой сойтись. Неделю всего овощами на рынке отторговала, словила попытку повесить недостачу и его. Годик бабской радости с молодым и горячим любовником, у которого еще и руки не из жопы, а потом – на тебе в расплату за это известие, что доки у него не в порядке, потому и поехал после облавы на мигрантов на родину, где у него семья, оказывается, и у мамы он обретался, чтобы на аренде жилья экономить. Тяжелые тогда выдались для нас с Иркой деньки. Мама месяц почти пластом лежала, то рыдала, то молчала часами. Мы ее вообще одну не оставляли, боялись, мало ли что. А когда она наконец отошла, то стало понятно, что беременна и что‑то делать с этим поздно. Вот она, вся эта гадская любовь вам до копейки. Так что, на хрен мне не сдалось вот такое счастье, мне лучше деньгами, надежнее будет.

По лестнице вниз я неслась, жуя и оттирая салфеткой трикотаж на плече. Пятно оттираться не спешило, Любка у нас если уж метила – то наверняка, зараза. Ладно, под курткой кто там увидит‑то!

– Оба‑на! Ерохина бежит! А ну стопэ, красотуля! – преградил мне дорогу Колька Соленый – наш местный кандидат в ряды серьезного криминала.

Уже отчалился за угон по малолетке, вернулся недавно и корчил из себя авторитета перед ровестниками, баланды не нюхавшими и малышней, высиживая на корточках часами, поигрывая дешевыми четками и засирая все шелухой от семок, запиваемых крепким пивом.

– Съ*бись с дороги, дебил, недосуг мне, – огрызнулась без церемоний, пытаясь обойти его.

– Слышь, а ты че дерзишь мне, бессмертная чели? – взмахнул он граблями с растопыренными корявыми пальцами с несколькими синюшными партаками на них. – Я же хоть и не обидчивый, но могу и разозлиться!

– И что? – я посмотрела на него прямо и шагнула вперед, вынуждая попятиться. – Мне начинать бояться?

Я и раньше‑то всегда знала на каком районе живу и как вести себя с такими вот героями у*банскими. Они вежливое за трусливое принимают, а доброе – за слабое, и хамство и понты для них все.

– Смелая, да? Что типа научили тебя в этой конторе твоей руки‑ноги ломать и по яйцам бить и бесстрашная совсем стала? – Колька попятился, но совсем с дороги не ушел.

– А я и до конторы много чего умела или у тебя ранний склероз?

Получал он от меня, давно правда, еще в шестом классе, но от души, даже родителей наших в школу вызывали, потому как при свидетелях вышло. Девочки‑ромашки из меня как‑то изначально не выходило, всегда знала, что папа‑старший брат‑просто добрый дядя ниоткуда не придет и меня не защитит, так что драться за себя и за Ирку никогда не стеснялась и дважды не думала ударить или нет.

– Слышь, Ерохина, ну че ты сразу залупаешься? – пошел на попятную Соленый. – Я же поговорить хотел. Чисто по‑людски.

– Нет у меня ни времени, ни желания с тобой разговаривать! – я ломанулась вниз по лестнице.

– А зря! Пристроилась раз на хлебное место, Ерохина, надо значит начинать отстегивать в общак районный, – заорал он мне вслед. – Чтобы пацанов наших правильных на зоне взгревать и все такое.

– А они нам чего в этой жизни хорошего сделали? Хер тебе по всей морде вместе с твоими пацанами! – отмахнулась я, хлопая подъездной дверью.

– У себя уже? – спросила у Никонорова на проходной, влетая вихрем в офис «Ориона».

– Привет! Ага, только пришли с Камневым, беги, – мотнул он головой в сторону коридора и окликнул: – Лиз! Круто выглядишь сегодня.

Я только кивнула из вежливости. Не слепая, вижу что ему и кое‑кому еще из местных парней нравлюсь, чай не уродка же. Но увы и ах, рядовые охранники не те мужчины, что смогут и меня саму, и моих родных вытащить из нищей жопы в долбанную дольче виту.

– Ксюха, привет! – поздоровалась с Бобровой, что как раз положила в рот шоколадную конфету целиком, отчего щека у неё смешно отторырилась, и девушка молча мне помахала проходить в кабинет Боева.

– Андрей Федорович, можно? – сунула я голову внутрь.

– Давай‑давай, заходи, Ерохина! – ткнул мне на кресло для посетителей один из совладельцев охранного агентства, где я до сих пор обучалась.

Вчера он же поздно вечером позвонил мне на домашний и велел утром явиться в офис с вещами на несколько дней для начала прохождения стажировки.

Сейчас же он сидел, приложив бутылку запотевшей минералки к голове, смотрел на меня краснющими глазами, а выхлоп от него я учуяла даже со своего места. Видать вчера кто‑то знатно залил за воротник. Парни из старой гвардии «Ориона» говорили, что Боев классный дядька, любит и пошутить, и выпить‑погудеть от души иногда сам и другим праздник устроить, но я его за время обучения в «Орионе» ни пьяным, ни особо фамирьярничающим не видела. Вообще создалось впечатление, что от нашей женской группы будущих тельников он нарочно держался подальше.

– Так, сейчас я тебя быстренько ознакомлю с объектом охраны, и потом тебя Колесов в темпе отвезет к нему в гостиницу, пока он не оклемался и не передумал.

Я изумленно моргнула и огляделась.

– А… Я одна работать буду?

– Ну естес–с‑стно, Ерохина, не тупи! Ты же типа девушку бизнесмена изображать будешь, совмещая это с осуществлением функций личного телохранителя. К чему, собственно, и готовилась. Корнилов сказал, что ты уже вполне готова. Какие‑то проблемы?

– Нет, – мотнула я головой.

Страшно конечно до уссачки и неожиданно, но Корнилов нам как раз и говорил, что основное достоинство классного личного охранника – это способность мгновенно подстраиваться под обстановку и характер объекта, не прогибаясь, однако, под него в ущерб работе и не отвлекаться на собственные эмоции или зажимы. И если именно я сейчас здесь, то это значит, что Михаил Константинович действительно счел меня уже готовой к реальным испытаниям, и облажаться нельзя ни в коем разе. Второго шанса могут и не дать. Ну что, сладкая житуха, жди, я уже встала на лунную дорожку к тебе! Счастливый билет сходу не жду, не совсем же наивная, но первый пошёл, как говорится.