– Я скоро уеду. Навсегда, – объявила она брату. – Я выхожу замуж за принца соседней державы Грега. Уже идут приготовления к свадьбе, и мне все труднее надолго прервать хлопоты и церемонии, чтобы побеседовать с тобой. Сегодня я улучила момент… Нет, нет, не сочиняй торжественных пожеланий… Я знаю, что ты меня любишь, но знаю и то, что тебе мое замужество безразлично и ты с легкостью забудешь меня.

– Да нет же, Лия, – растерялся Арри.

– Да, да, – возразила Лия, и слезы заблестели у нее на щеках. – С моим будущим все ясно. Я хочу сейчас поговорить о тебе.

– Почему же нужно говорить обо мне в такой день?

– Я всегда знала, – продолжала Лия, игнорируя вопрос брата, – что твоя любовь ко мне – снисходительна. Я мало понимаю книги, над которыми ты просиживаешь ночами, мне трудно угнаться за твоими мыслями, но во мне сильно развита женская интуиция, по-своему я прозорлива, кроме того, я к тебе очень привязана. Все это помогло мне узнать самое важное о тебе. Мне известна твоя самая сокровенная тайна, дорогой брат. Я, по понятным причинам, не поведала ее ни отцу, ни Рею, никому, все узнают в свой черед, а пока не надо ничего будоражить.

Арри прикоснулся к плечу сестры.

– Какая тайна, Лия? Ты говоришь так загадочно, как будто я владею философским камнем, или знаю секрет изготовления золота, или собираюсь похитить красавицу.

– О нет, изготовление золота тебя не занимает совершенно, красавицы тоже, – Лия лукаво улыбнулась.

– Ты меня интригуешь. Что же это за тайна, о которой я сам не подозреваю?

– Я же сказала, самая сокровенная. Ты мне все не веришь.

Лия подошла к окну и указала на грандиозный огнедышащий силуэт.

– Ты мечтаешь стать служителем Храма Верховного Бога.

Арри почувствовал, как озноб разбежался по телу и течение крови на мгновение остановилось. Как сильно он недооценивал сестру! Она произнесла вслух то, что он сам для себя еще явно не сформулировал. До сих пор его глубинное воление не имело такой четкой направленности, лишь тягучая тоска заострялась и все упорнее ввинчивалась в жилы, а сестра ощутила ее и уложила в одну фразу…

Затянувшееся благостное молчание прервала Лия.

– Я знаю больше, Арри, – она заговорщически понизила голос, – я уверена, что ты будешь принят в обитель. Это кажется несбыточным, потому что ты любимый сын и твой уход может свести с ума или подвигнуть на крайние действия отца. Это может привести к волнениям в стране, случись что-нибудь с Реем. И все же ты станешь служителем Верховного Бога.

Слезы опять затуманили глаза принцессы. Ее похожие на спелую пшеницу волосы беспорядочно струились по плечам. В своем светлом горе она походила на фею из мифичного царства, озабоченную некими эфирными неполадками. Арри внимал сестре, и сам был готов заплакать. Противоречивые эмоции клокотали в груди, подкатывали к горлу, застывали и через несколько минут преобразовались в слова.

– Ты чрезвычайно удивила меня, Лия. Я не ожидал от тебя такой проницательности, я был слишком сосредоточен на себе. Ты преподнесла мне урок любви и понимания. Ты мудро переступила черту моей замкнутости, и мы получили возможность услышать друг друга, и я уже не боюсь подтвердить твое мнение, что моя привязанность к тебе несколько… ущербна, что ли. Это так. На всех измерениях моей души запечатлен образ Храма. Он захватил меня целиком и не потерпит соперников в лице друга, отца, сестры или кого бы то ни было. Да, он по-своему жесток. Я тоже жесток, потому что говорю тебе это, и я бесконечно счастлив, что могу тебе это высказать. Ты ведь потому и плачешь, и улыбаешься, что эта правда отрадна и ужасна одновременно.

– Да, – ответила Лия, – я прочувствовала на себе конкретное единство противоречий, о котором вы абстрактно рассуждали с философом… Такая вот неоднозначная конкретика и разобьет, и возвысит мое будущее…

– Ты серьезно?

– Да. Это моя тайна.

– Ты мне доверишь ее, Лия? Я очень надеюсь.

Арри выглядел сконфуженным и немного испуганным. Как незаметно выросла и повзрослела рядом с ним сестра! И вот пришла попрощаться загадочной незнакомкой, и говорит такие обескураживающие вещи.

– Конечно, я все расскажу тебе. Несомненно, я каким-то уголком рассудка понимаю твою всеохватную одержимость Храмом, но я не до конца ее разделяю. Меня святилище не зовет. Нет, я остаюсь на этой стороне; как всякая женщина вью свое гнездо. Не скрою: мне тревожно; однако со мной все просто, и речь не обо мне. Выслушай меня с участием. Я не могу истолковать, я не сознаю, откуда мне это известно, но я знаю наверняка следующее: у меня будет сын, одаренный и привлекательный, его отец будет гордиться им, окружающие будут любить его, и больше всех я. Но никто ничего не сможет поделать, он покинет семью и родину, чтобы стать рыцарем отвергнутого всем миром Верховного Бога. Вот увидишь, все так и будет. Нервы мои леденеют, когда мне чудится, что мой сын заявит мне что-нибудь вроде того, что произнес ты: любовь к Храму исключает любовь к матери. Но ты только подумай, Арри! Священный монстр уже отнял тебя и отнимет потом самое дорогое мне существо, то есть я лишусь наиценнейшего, но я продолжаю благоговеть перед этим исполином и считать, что он на все имеет право.

Лия сквозь слезы улыбнулась.

– Вот такая судьба дарована одной странной принцессе.

– Самой прекрасной на свете принцессе, – прошептал Арри.

Рей знал, что сестра нередко засиживалась у младшего брата до утра, и был очень уязвлен, когда она, уезжая, сказала ему, старшему, лишь несколько, правда, действительно искренних и сердечных фраз. За что все любят этого недотепу Арри, который никак не выйдет из детского возраста? Его увлечение Храмом переходит границы нормального, и в итоге он плохо ориентируется в окружающей обстановке. Бесспорно, это самое фантастическое и манящее сооружение из всех возведенных на земле, но оно не может заменить жизнь и вообще плохо в нее вписывается. Арри не будет королем, но он будет великим принцем, а это тоже накладывает кое-какие обязанности, и выполнять их нужно как следует, а пока его брат даже на балу не умеет вести себя подобающим образом, и все ему всё прощают как невинные детские шалости. Но он уже не ребенок! Пора бы иметь представление о мировой политике, о светском обхождении, о таящихся угрозах повседневности, наконец. Как можно проводить весь досуг под гипнозом полыхающих стен? На что он надеется?

Рей, вместивший в себя практически все ценимые в обществе достоинства, понимал, что отец им очень доволен, но видел и другое, то, что любит он больше всех младшего брата, а потом – Лию. Рею с раннего детства внушали, что в большинстве случаев он должен поступать не по желанию, а так, как требует его положение, что будущему монарху нужно владеть своими чувствами и следить за каждым своим шагом. Рей постиг эту науку в совершенстве и смирился с тем, что внутреннюю жизнь надо подавлять во имя внешней, которая на виду у всего королевства, да и всего мира. Придворные учителя не могли им нахвалиться, все обязательные для его ранга дисциплины давались ему легко. Он недолюбливал астрологию и философию за их расплывчатость, но и тут усвоил все, что ему надлежало. Образцовый престолонаследник охотно копил знания, надеясь, что они помогут реализовать мечту, издавна лелеемую в душевных тайниках.

Со всем пылом юношеского упрямства Рей верил, что его дерзновенные планы осуществятся: в отдаленной пока перспективе, когда он получит корону, он непременно завоюет Вселенную, он будет властелином всех четырех сторон света. Правда, из анналов принцу было известно, что до сих пор это никому не удавалось, кроме того, никто не знает, сколько еще неоткрытых земель благоденствуют или прозябают под сенью своих идолов. Он станет первопроходцем, выполнит особую миссию, и его увенчает яркая слава открывателя и победителя. Великим полководцам прошлого не хватало, по его мнению, глубины мышления, они действовали порой слишком поспешно и полагались на инстинкт и везение там, где были необходимы способность к анализу, здравое чутье и строгий расчет. О, нужно учитывать потенциальные риски, нужно загодя проработать в уме все возможные ситуации и предусмотреть способ одоления самых каверзных препятствий. Рей любил подолгу разбирать с учителем истории эпизоды знаменитых сражений и походов и давать оценки действиям успешных и неудачливых военачальников. Промахи последних – он все больше убеждался в этом – зависели от недостатка знаний и неумения ориентироваться в обстановке, что бы там ни говорил о судьбе учитель философии.

Рей стремился постичь как можно больше в области геометрии, истории, географии, особенно же его интересовали военное искусство и политика. Музыка, танцы, светский этикет? Они тоже пригодятся будущему властелину ойкумены. Принцу нравились беговые лошади, бурные реки, охота, различного рода состязания. Он молился лишь богу войны и богине победы. Пусть сотня косноязычных жрецов колдует в мелком ареале Верховного Бога, на которого нельзя положиться. Ни одного трепета в груди и под черепом не посвятит он безликому кумиру. Весь жар юного поклонения он отдает богине победы. Она защитит его в будущем, ведь она покровительствует ловким, горячим и отважным.

Его родина процветает, здесь развиты науки, ремесла, искусства, армия не ведает себе равных, но на свете много политических и племенных образований, которые закоснели в варварстве. Он принесет туда цивилизацию, везде устроит гражданское общество с позиций разума и в конце концов докажет отцу, пусть и после его смерти, а самое главное, Лии, насколько он превосходит брата, этого мечтателя-неудачника. Лиино государство войдет в его империю, а Арри, начиненный нелепыми фантазиями, будет выглядеть весьма невзрачно. Рей утешал себя таким образом, но, будучи умным юношей, сознавал, что, наверно, и тогда взаимная симпатия Лии и Арри не ослабеет; он может подчинить их себе, но никого нельзя заставить полюбить. Какая общая тайна их связывает, почему они держат его на расстоянии? Чем так притягивает людей ничуть не стремящийся к этому Арри? Рей злился на брата, понимая, что не вправе этого делать, ведь тот даже не пытался с ним соревноваться, или в чем-то мешать ему, или хоть как-то его задевать. Рей догадывался, что, будь Арри старшим, он охотно отказался бы от трона, он не властолюбивый и не считает брата-престолонаследника ни врагом, ни соперником. Арри не завоевывал Лию, она фатально попала под влияние его личности, он вообще мало что замечает и ко всему равнодушен.

Временами Рей чувствовал угрызения совести от несправедливого отношения к Арри и тогда решал, что в своей будущей всемирной державе он даст великому принцу покой и полную свободу: никто не посмеет ему докучать, пусть читает свои запылившиеся трудные фолианты и трепещет от каждой метаморфозы Храма. А сам Храм как непревзойденное достижение человечества всегда будет символом величия его столицы и его королевской власти; неважно, что там царит абстрактный Верховный Бог, он не воздействует на благоразумных индивидов и ни в чем ему не помешает. Так размышлял юный наследник короны, вдохновленный грядущими битвами и победами, предвкушая лавры и беспримерное могущество. Однако тихо звенящая, безотчетная грусть вливалась порой в его безоблачные настроения, уколы неведомых стихий царапали изнанку груди, не сильно, едва ощутимо, и все же это были зародыши смуты, их должно уничтожать на корню.

…

За свадьбой Лии последовали другие увеселения, королю вдруг захотелось немного развлечь сыновей, к которым он был неизменно требователен. Гулянья удались на славу, без принужденности и натуги, музыканты не фальшивили, повара не подвели, цветы не завяли преждевременно, дамы были нарядными и довольными. Наблюдая за Реем, король гордился, что вырастил достойного преемника. Младший сын опять принес ему огорчения, он присутствовал лишь на вводных церемониях и затем сразу же уходил к себе.

– Эти празднества задуманы и ради тебя тоже, – упрекнул его государь с обидой.

– Ты полагаешь, папа, что каждому приятно лицедействовать на казенных игрищах?

Король не стал спорить, не раз он уже проигрывал неучтивому отпрыску словесные поединки. Кто внушает ему дикую, перевернутую логику?! Надо срочно поговорить с учителями. Надо проверить, что он читает, зачем он надолго уединяется с философом. Король раздражался, а спустя какое-то время получил сокрушительный удар: Арри попросил освободить его от официальных обязанностей.

– Ты в своем уме?! – закричал оскорбленный отец. – Ты принц, это твое предназначение, ты не можешь вести себя, как простой мастеровой.

Арри побледнел, глаза обездвижились и будто затянулись пленкой льда. Он молча ушел.

Врач назойливо приносил ему лекарства, но упрямый монарший сын их отвергал, спокойно повторял, что здоров и ни в чем не нуждается. В его окне, то даря галактики, то отнимая всё, шевелились контуры и бездонности Храма, и каждый жест таинственной субстанции был противовесом тому, что Арри вынужденно наблюдал вокруг себя ежедневно. Как несносны отстоявшиеся в веках традиции и условности! Как трудно сознавать, что великолепнейший дворец стал его тюрьмой. Неслаженные звуки придворной маеты сплавляются в монотонный, надоедливый гул, от которого нельзя отшатнуться, который воображает себя голосом жизни. Он не может затронуть лишь Храм, не в состоянии посягнуть на него, не имеет права… Неприкосновенная твердыня беседует с Арри, навязывая свой язык, свои приемы, обращаясь к каждому и ни к кому; ее язык не изучаемый, и тем не менее весть льется прямо в душу, захватывает всю ее, и только этот томящий плен парадоксально и невнятно сходствует с подлинной свободой…

Целебное воздействие Храма заключалось не в том, что он возвращал воспаленную психику к обычным стандартам, скорее, он отводил от них, разрывал закосневшие лимиты и очерчивал вышины, на которых нейтрализуются и болевые пороги, и спазмы блаженства. Иногда он пробивал едкими лучами сокровенные залежи человеческой сути так, что возбужденный участок глубины грозил уничтожить поверхность. Арри видел, что невозможно исследовать и выразить его взаимоотношения с Храмом, они наличествуют как непреложная данность, они просто есть, и в свете этого бытия растворяется все…

Едва почуяв прилив бодрости, своевольный принц снова подолгу бродил в окрестностях святилища, заходил, когда можно было, внутрь, с жадной внимательностью исподтишка наблюдал за служителями. Кто они? Сколько модусов у их неофициального статуса? Их положение несоизмеримо с чинами, иерархиями, рангами. Неужели сбудется предсказание Лии и он на равных войдет в уникальный орден, станет частью не вовлеченной в миропорядок системы? Как мучительно, с каким ликованием мечтается об этом! Но как это возможно? Нет никого, кто бы мог подсказать ему, что предпринять, как поступить. Отчаянье Арри достигало порой угрожающего накала, томление опасно загущалось, он не видел выхода из тупика, а совсем небольшое расстояние между дворцом и сияющей крепостью аномально равнялось бесконечности или безнадежности.

Никому вне обители не известно, что на самом деле представляет собой священное братство, чем руководствуются адепты безликого Бога при наборе пополнения. Экзаменатор из Храма объявляет претенденту лишь результат (принимают его или нет), никогда не аргументируя причину отказа. Некоторые неудачники говорили впоследствии, что с ними обращались вежливо, но по сути они ничего не поняли, ни требований, предъявляемых к испытуемым, ни своих промахов. А те редкие счастливчики, которых забирает святыня, выбывают из социальных отношений, становятся недосягаемыми и словно забывают язык сограждан.

И все же неопределенным способом из неведомых источников кое-какая информация просачивалась наружу. Практически доказанным считалось следующее: каждый вступающий в обитель отрекается от отечественных богов во имя чужого Верховного Бога, кроме того, он отрекается от семьи, родины и всех своих прежних привязанностей. Затем новичка подвергают нескольким жестоким испытаниям, от которых можно погибнуть, и наконец он дает страшную клятву и обязуется во всем беспрекословно подчиняться Уставу Храма и его предстоятелю. В большом количестве распространялись и иные сведения, не столь достоверные; говорили, например, что на территории святилища вырыто подземелье, где, возможно, приносятся человеческие жертвы, что в библиотеке хранятся рукописи великих магов и колдунов, благодаря которым служители искусно прельщают народ, что они могут не спать неделями, могут подниматься в воздух и вызывать из могил покойников.

Слухов было много. Арри обсуждал их порой с учителем философии и риторики, тот заговаривал иногда со служителями и они не отказывались побеседовать с ним. От своего старшего друга принц узнал, что все приверженцы Верховного Бога безвыездно живут за оградой обители, их численность – приблизительно сто человек, одни умирают, другие приходят на смену, больше половины – иностранцы; они книжники, знают науки и множество языков, образ жизни – скромный. У них есть слуги, которые убирают Храм, официальные и прочие помещения, готовят еду, доставляют предметы обихода и все необходимое. Эти расходы составляют лишь мизерную часть от тех доходов, что приносит в казну уникальный шедевр зодчества. Учитель мудрости поведал юному подопечному и то, что он неоднократно пытался добыть у служителей хотя бы общие заповеди религии Верховного Бога, но они неизменно повторяли, что религии в ее традиционном понимании в обители нет. Ученику и учителю оставалось лишь строить гипотезы о таинствах святилища, и заключения их подчас принимали некомфортную для интеллекта форму.

У старого умудренного человека с некоторых пор все чаще усугублялась тревога, он видел, что юноша обладает недюжинными способностями и огромной волей, которая не умещается ни в какие границы. Философ преподавал свою науку в течение многих лет и принцам, и сыновьям вельмож, она была в моде, вернее, та ее часть, которая могла восприниматься заурядным рассудком. Однако для детей царствующих особ это был лишь положенный, но побочный аспект образования, куда более важными считались география, история, не говоря уже о военном деле и искусстве дипломатии. Ученый боялся доложить королю, что его младший сын всецело поглощен идеями метафизики и уроки далеко вышли за рамки обычной программы. Арри стал компетентным собеседником, более того, нередко он раздвигал устоявшиеся диапазоны мышления своего учителя.