В давние-стародавние времена жили-были в одном скифском селении отец с матерью и сынок маленький. И был он – ох, какой непослушный да любопытный! Вечно совал нос в чужие дела!
Станут его ругать. А у него на всё один ответ: «Да ну вас!»
Так его и прозвали Дану.
…Отправляется их сосед на охоту. А беспокойный парнишка тут как тут:
– Ты куда? Ты зачем? Ты когда вернёшься?
Много раз ему объясняли, что нельзя идущему в дорогу задавать вопросы, тому удачи не будет. А Дану будто не слышит.
Разжигает мать огонь в очаге, чтоб лепёшек напечь. А Дану тут как тут – с советами подоспеет:
– Ты не так делаешь! Ты лучше вот этак, по-другому!
А сам так в огонь и норовит свалиться. Однажды мать едва успела затушить вспыхнувшую на нём одежду. А сама сильно-сильно обожглась!
Беда с ним, да и только!
А то как-то вечерком весенним приветил отец из жалости одного бродягу бездомного. Накормил его и отдохнуть позволил в тенёчке под домом. Бедняга как шёл, так и свалился от усталости. Весь серый, пыльный, в крови запёкшейся, волосы клочьями, одежда – обрывками. Будто волки его драли.
А Дану улучил момент, когда заснул путник, и решил полюбопытствовать, а чем это его сумка наполнена? Зацепило его то, что бродяга-бедняк, а сумка – большая и новёхонькая!
Не раз говаривали ему родители:
– Нельзя трогать чужое добро! Схватишь чужую судьбу! Потом не отвяжешься!
А он и тут не послушался.
Развязал мальчик бродягину сумку, а там ничего не видно. Темно и пусто. Тогда он голову-то туда и сунул, чтоб рассмотреть хорошенько.
И …провалился в неё!
Закричал он от страха что было сил.
Так с криком и шмякнулся рядом со старичком-ворчуном, на серого бродягу подозрительно похожим.
А тот как рыкнет на него по-волчьи:
– Чего орёшь-то? На вот, цепляй да иди, куда все пошли!
Только хотел мальчик сказать ему, что тот ошибся, и никуда он, Дану, идти не обязан, как старичок волчью маску ему на лицо напялил. Та и приросла.
Чувствует Дану, что всё тело у него чешется. Руками потрогал, а там …шерсть густая волчья проросла! А сзади, на копчике, даже больно стало. «Наверное, ударился, когда падал», – подумал мальчик. Потёр копчик, а там, о, ужас! …волчий хвост виляет из стороны в сторону!
И сам он весь – уже вовсе не мальчик, а настоящий волчонок!
Ужаснулся Дану: «Да что же это такое! Ведь это не я! Я совсем не такой!»
Тут понял он, что правы были родители, когда предупреждали его не трогать чужих вещей. Не послушался он, вот и схватил чужую судьбу на себя.
А старичок не нарадуется:
– Ну, я пошёл, – говорит, – выручил ты меня, Дану! Не чаял я избавиться от моей звериной доли. Никак не могу жить среди волков. Измучился! А тут ты сам и вызвался на моё место!
Подпрыгнул и исчез. Тут ещё темней стало, будто сумку кто-то сверху завязал крепко-накрепко.
Что же теперь делать-то?
Смотрит Дану, сидят поодаль волки. Глядят исподлобья, зубы скалят, шерсть на загривке дыбят. Видимо, его дожидаются…
А в это время отец с матерью обыскались своего сыночка.
Они и не обратили внимания, что сумка старого бродяги за одну ночь из новой превратилась в обтрёпанную. А сам он, наоборот, приосанился и помолодел, будто от серой пыли отряхнулся.
Они даже не заметили, как он ушёл. Не до того им было. Сына искали, с ног сбились. День ищут, другой. Нет, как нет!
Только с тех пор стали появляться по ночам вокруг их дома следы волчьи. И скотина пропадать стала: то кур хозяйка недосчитается, то и вовсе овца исчезнет.
Что такое? Дело небывалое! Неужели дикие звери до того осмелели, что в человечье селенье не боятся захаживать? И собаки ведь молчали, не лаяли! Как такое чудо быть может?
Неужели это злые звери Дану унесли?
Тогда отец решился на крайность: решил обыскать всю степь, чтобы хоть косточки сыночка отыскать, да похоронить по скифским обычаям. А заодно волков отстрелять, волчьи стаи от дома отвадить.
Позвал он на помощь двух друзей-приятелей. Настоящих друзей ведь много быть и не должно, иначе дружба цену теряет. А те уж дали ему совет: призвать на помощь всех жителей селения. Втроём ведь всю степь не охватить.
Забил отец быка, сварил его мясо, а шкуру расстелил на площади посреди селенья. И сел на неё с заломленными руками, о горе своём рассказывает.
Сразу собрались вокруг все соседи. Каждый, кто мог помочь в поисках мальчика, подходил, брал кусок мяса и, встав одной ногой на шкуру, клялся привести на подмогу своих друзей и родственников. Ведь подобная беда могла случиться с каждым.
Всю степь скифы обшарили, под каждый куст заглянули. Нескольких волков подстрелили насмерть. А одного отец Дану ранил в ухо, но тому удалось уйти.
Но не нашили ни единого следа пропавшего мальчика.
Так прошло несколько лет.
Дану охотился в степи вместе с волчьей стаей. Лучшие куски отдавал вожаку и старым волкам, сам довольствовался их объедками. Но если с добычей не везло, получал от голодных волков основательную трёпку. Иногда удавалось избежать расправы, утащив для них из родительского сарая курицу или даже овцу. Благо, собаки его узнавали, не лаяли. Но всё равно это было очень рискованно.
С трепетом в сердце вспоминал мальчик, как однажды отец, не ведавший, кто перед ним, чуть не пристрелил его. Стрела вонзилась в ухо. И ему пришлось вырвать её, визжа от боли.
Зато раз в полгода, весной и осенью, в равноденствие, когда уравнивались день и ночь, звериное и человечье, – Дану разрешалось, взяв сумку из волчьей шкуры, человеком пройти в родное селенье. А вернуться он должен был с сумкой, полной еды для своей стаи.
Хотел было Дану подойти к родителям и помощи попросить. Но как представил, что сменится день, и он в волка превратится прямо на глазах отца и матери, – так сразу отказался от этой мысли. Да и чем они могли ему помочь? Сам виноват, надо было слушать, что ему говорят, а не отмахиваться: «Да ну!»
Можно было, конечно, найти другого «кормильца стаи». Но для этого надо было отыскать желающего влезть в эту шкуру вместо Дану. Это было непросто. Ведь таких любопытных и бесцеремонных, как он сам, в скифских краях немного.
Так и жил Дану по волчьим законам. Мёрз под зимними ветрами, выл на луну, тоскуя по дому, шёл на поиски добычи, когда гнал голод.
И вот однажды в курятнике одной старухи он попал лапой в капкан.
Старая женщина уж было замахнулась ножом, желая прикончить ночного воришку, но присмотревшись, вдруг и говорит:
– А ведь ты не волчонок! Кто ты, несчастный? Говори уж! Я волчью речь понимаю!
В ответ Дану, подскуливая от жалости к себе, рассказал ей свою историю, пожаловавшись на несправедливость судьбы, на злой случай.
– Нет, – отвечала ему мудрая женщина, – это несбывшиеся мечты родительские отзываются в твоей судьбе таким образом. Это последняя попытка наставить тебя на ум-разум.
– Я уже наставлен на ум-разум! – взвизгнул по-волчьи бедняга. – Как я раскаиваюсь в своём безрассудном поведении! Только как же мне теперь избавиться от волчьей шкуры и вернуться в родной дом? Прошли годы, а я так и не нашёл ни одного желающего заглянуть в мою сумку, когда под видом старого бродяги выхожу к людям.
О проекте
О подписке