То ли сытость, то ли что ещё способствовало более благосклонному вниманию волка к обучению. Но он согласился повторять то, что ему показывала волчица. Хотя и продолжал ворчать.
– Не вижу, чем поможет моя шкура. Почему же мать ничего не говорила мне об этом? Краем уха я, конечно, слышал разговоры, что нас с братьями выкормила волчица. Но считал это всё злобными наветами. Оказалось вон оно что! Но раз мать не рассказывала мне о перстне, значит, не хотела превращений?
– Если бы не хотела, не отдала бы его тебе!
– Тоже верно. Но всё равно не вижу, чем это поможет.
Ему быстро надоедали многократные повторения. Он постоянно пристраивался вздремнуть «на сытый желудок». Но волчица не отставала.
– Ты просто не хочешь трудиться. Ты изнежен и избалован своими родителями до полной потери жизнеспособности! Я впервые вижу существо, которому дано так много, и, наряду с этим, с него никто и никогда ничего не требовал! – возмущалась она. – Нет ни ответственности, ни серьёзности, ни вдумчивого отношения хотя бы к себе самому! Только желание красоваться, жаловаться да напрашиваться на обслуживание! Это просто возмутительно! К тому же, ты просто …неповоротливый!
– Я неповоротливый? Ты просто бесишься, что я не обратил внимание на тебя, как на …женщину! Поэтому злобно мстишь! Но прости, ты совершенно не в моём вкусе!
Но зацепить женское самолюбие волчицы было непросто. Морда её была непроницаема, голос даже не дрогнул. Видно, неспроста она так долго скрывала себя под мужской одеждой. Выдержка у неё была что надо!
– Меня не интересует твой вкус! Я просто пытаюсь хоть немного обучить тебя самостоятельности, чтобы ссадить со своей шеи. Которая скоро хрустнет от обилия желающих взгромоздиться на неё! Ляжки, ляжки свои жирные подбери, светишь ими до горизонта! И брюхом поплотней к земле!
– Трава колкая! Ляжки ей мои не нравятся! Как ползти, если трава колкая? – обиделся он.
– Подумаешь! Колко ему! Поползаешь побольше, шкура огрубеет, не будет колко! Неженка!
– Если бы в тебе было столько достоинств, в скольких ты отказываешь мне, ты …ты давно замужем была бы! А не моталась бы возницей по ночам! В своей уродской шапке! Но что-то я не вижу, чтобы на тебя, в качестве невесты очередь стояла!
Перегрин никогда не сказал бы ничего подобного ни одной девушке, но уж больно зашпыняла его эта замухрышка. Особенно обидно было сказано про ляжки. К тому же она была …волчицей, животным. До известной степени это его извиняло в собственных глазах.
– Что ж тебя так волнует моё замужество, что даже сосредоточиться не можешь?
– Ты обманула меня! Я не знал, что ты женщина! И не хочу подчиняться женщине! Я ни за что не связался бы с тобой, если бы знал, хитрая врунья!
– Ну, конечно, ты слишком молод, чтобы уметь отличать женщин от мужчин! – ехидно влепила волчица.
– Ты ж вырядилась в уродские кожухи! Как тебя рассмотришь!
– Кому надо – рассмотрит! Ты вообще растяпа! Если бы ты проявил чуть больше осмотрительности и осторожности, ты сберёг бы жену, доверившуюся тебе, остолопу! И не бегал бы сейчас, скуля, по степи в поисках дочери! Охотиться он не умеет! Бездарь! Это не то что волк, но каждый мужчина должен уметь! – в отместку волчица стала откровенно жестокой. – Каждый мужчина должен быть …хищником, чтобы выжить! А ты…, кто ты после всего, что произошло с тобой? Женщине он не хочет подчиняться!
Она фыркнула и начала в очередной раз показывать, как лучше подползать к зверью, чтобы быть незаметным. Перегрин не очень старался, и ей пришлось пару раз грызануть его, чтобы он хоть чуть-чуть поджимался и таился. Он почти плакал.
– Ты …ты оказалась ещё ужаснее, чем я подозревал! Я думал, что ты наглый врун, …наглая врунья, а выяснилось, что ты просто – …злобная тварь! И ещё кичишься этим! Не вижу ничего плохого в том, что я оказался человеком в большей степени, чем тебе хотелось бы! И не хочу больше превращаться в животное! Больше ты меня не обманешь! У меня и так всё болит! И вообще, мне это не надо! Нашла, чем гордиться, псиной вонью!
– Моя псиная вонь тебе жизнь спасла, придурок! Забыл, что на тебя, а не на меня охотятся?
– Не напрашивайся на благодарность! Наглая попрошайка! Начну работать, расплачусь с тобой, не волнуйся! И не смей попрекать меня! – взвизгнул он. – Я не чета тебе, дикой босячке!
– Ну и ищи тогда свою дочь сам, раз я, дикая босячка, не достойна этой чести!
– М-м-м… Постой!
– Нет уж! Хватит с меня! Отвяжись! – волчица рысцой заскользила по степи, придерживаясь мест,
…над которыми ночные облака устраивали таинственные игры с лунным светом. Обычным зрением рассмотреть её реальгарового цвета шкуру было бы невозможно. Но волчьим…
Перегрин с рычаньем нагнул лобастую башку: «Похоже, я перехватил! Она, конечно, толстокожая, но есть пределы».
– Постой! Я не это имел ввиду! – и шумно шурша всем, на что натыкался, бросился за ней.
Уловив шум, она возмущённо закатила глаза: «Вот бездарь!» Но всё же остановилась. И, пользуясь случаем, основательно отчитала его. Хорошо, хоть не в словах. Всё-таки звериное общение легче переносить, особенно, когда приходится выслушивать нечто нелицеприятное!
– Не хочешь стараться – не надо! Выживай, как хочешь! Не желаешь терпеть боль – можешь продолжать скулить. Но я не собираюсь обслуживать тебя! Помочь – могу. Научить – пожалуйста. Но командовать мной – не смей! Я тебе не прислуга!
– Конечно, ты только своих братьев в прислугу можешь продавать! Подлая! – последнее слово Перегрин, пыхтя от бега, прорычал скорее про себя, совсем тихонько, но…
– Вот гад неблагодарный! Это вообще не твоё дело! – остановилась волчица.
– Нет, не уходи! – струсил он. – Я не хотел обидеть тебя. Я …я просто всегда говорю правду…
– Ты – «правду»? Ты бы лучше вспомнил правду о том, что даже мать не сочла нужным рассказать тебе о тайне перстня! – рассвирепела волчица.
– Ты хочешь сказать, что моя мать тоже превращалась… – расстроился он. Память о матери была очень дорога ему. Поэтому особенно болезненной оказалась мысль о том, что у неё был секреты такого рода.
– И судя по истёртости перстня – нередко. К тому же, был бы ты нормальным человеком, тебе не пришлось бы тайком воровать свою жену. Видимо, твой отец был прав, что ты полное ничтожество и недостоин её! Ты совершенно не способен ни к какому делу, даже к спасению самого себя! Полный болван! За что только твоя жена тебя полюбила, ведь у тебя, кроме красоты – ни единого достоинства! А одной красотой не спасёшься! – истинное наслаждение собственной жестокостью прозвучало в её обвинении совершенно по-звериному.
– Конечно! Ты у нас кладезь спасительных навыков! – запальчиво начал Перегрин, но вдруг понял, что та, на которую он нападает, в общем-то, действительно спасла, вылечила его. И довольно быстро. Но, разогнавшись, остановиться уже не мог. – Лечишь ты, конечно, …неплохо, но что толку? Ты ведь всё равно …нищая неудачница! Нищая! Только умничать да поучать умеешь, а сама – пустое место! Да ещё и злобное!
Волчица посмотрела на потрёпанную шкуру своего ученика, на перекошенный хребет и решила не отвечать. То ли вспомнила о том, что она и в самом деле «нищая неудачница». То ли поняла, что её манера «спасать» не всем может понравиться. В частности, чёртов Перегрин не знает ещё об откушенном ею по ошибке пальце. А то не так разорался бы.
Она сочла за лучшее не продолжать препирательство, а вместо этого …научить его обтрясать пыль и всякий сор особым «танаидским» способом: красивой волной, от холки до кончика хвоста. Такому красавчику это должно понравиться.
О проекте
О подписке