Глава 11

1970 год

Смех от шумного застолья в доме Левона Шахназаряна был слышен даже в отдаленных уголках Еревана. Стол ломился от яств, стены ходили ходуном от звуков дхола и зурны, а паркет трещал от веселых плясок. Календарь не обещал ни одного государственного или церковного праздника, была середина обычной недели, и еще утром гостей и его самого ждала работа. Но сейчас он пил и веселился, и таким его видели лишь второй раз в жизни. В этот день жена подарила ему второго сына, Арама. Расскажи ей кто, что Левон исполнит мужской военный танец ярхушта, она бы не поверила. А покажи кто, как ее серьезный и суровый муж сядет на шпагат и зубами поднимет с пола брошенный платок – третьего ребенка она бы родила дома!

И только двум мальчишкам не было дела до всеобщего веселья. Забравшись под стол, они рассматривали длинные ноги стройной блондинки в непозволительно коротком платье, периодически возвращаясь к несметному богатству, так неожиданно доставшемуся обоим.

Еще утром в дверь позвонили: из Москвы прилетели троюродный дядя и его жена. Анастасия, русская по национальности и богиня по призванию, впорхнула в прихожую, держась обеими руками за локоть мужа. Этот жест делал ее хрупкой и женственной, а дядю сильным и мужественным. Артур невольно почувствовал укол зависти: будь он взрослым, она непременно стала бы его! Он кормил бы ее бабушкиными конфетами, припрятанными для особых случаев, и гладил ее красивые белые локоны.

От новых, захвативших его чувств мальчик полдня провел в смятении и вел себя из рук вон плохо, пока не добился порки и одинокого заточения в спальне деда. Дав себе слово не плакать перед приходом Азата, он занялся исследованием старого сундука, в котором старик хранил то немногое, что смог спасти его отец, когда бежал из кровавых земель в 1915-м. Старинный платок, небольшой нож, фотографии, испорченные временем и событиями, и две серебряные абрикосовые косточки на красно-белых нитях. Азат так увлекся, рассматривая сокровища, что не сразу заметил склонившегося над ним деда, а рядом – своего лучшего друга.

Как взрослые, мальчики пожали друг другу руки и соприкоснулись щеками. Дед улыбнулся. Он вовсе не собирался ругать внука и не торопился спускаться вниз. Артур-старший принадлежал к поколению, которому пришлось видеть много голодных и испуганных детских глаз. Возможно, поэтому рождение очередного ангела вызывало в его сердце тревожное и щемящее чувство бессилия.

– Кнерес, папи!^[13] – произнес Артур, внутренне уже готовый к наказанию.

– Не нужно извиняться. Все мое – твое. Хотите узнать историю этих косточек?

– Да! – ответили мальчики хором и опустились на ковер прямо возле старых дедовских башмаков, повидавших больше, чем они сами.

– По традиции одна косточка должна принадлежать члену нашей семьи, а вторая – самому близкому другу. Мой отец получил ее от своего отца, а его друг – от своего. Семьи обоих погибли, и они вдвоем бежали из Западной Армении. Но по дороге друг тяжело заболел и умер. Так у отца оказались обе косточки. Он передал их мне и наказал отдать тем, кто не по крови, но душой являются братьями.

– А почему ты не подарил их папе? – спросил Артур-младший.

Он всегда много говорил, а Азат – много думал.

– Я не был готов… – Старик замолчал, словно принимая какое-то важное решение. – Но если вы поклянетесь беречь друг друга и защищать, я отдам их вам.

Мальчики вскочили с места. Их глаза заблестели, от нетерпения они не могли устоять на месте. Дед бережно надел красно-белую нить сначала на одного, затем на другого:

– Запомните: не важно, где вы будете жить и с кем. Знаете, что самое главное?

– Что? – спросил Азат.

– Чувствовать себя дома. А дом там, где может прорасти даже серебряная косточка.

Так в день рождения брата, 9 сентября 1970 года, шестилетний Артур понял две важные вещи: что ему нравятся блондинки и что означает «дом».

Глава 12

Прошла неделя. Я подружилась с Седой и ее детьми, а дядя Арам больше не замирал возле моих дверей перед уходом на работу – он тихонько стучался и, заглянув, отправлял мне воздушный поцелуй.

Если температура на улице опускалась ниже сорока, мы с бабушкой брали детей и шли в ближайший парк. Как и все местные, она старалась не выходить на улицу до захода солнца без крайней на то необходимости. По этой же причине детские парки работали до глубокой ночи. Армяне напоминали мне вампиров – не любили жару, свет и загар, только вместо крови они пили кофе. Литрами. Круглыми сутками.

Я мечтала побывать в центре города, но покорно ждала приглашения от бабушки. Терпение давалось мне с трудом, но я понимала, что только так могу заслужить доверие и вернуть себе собственную жизнь. Я пока не знала какую. Не представляла ни людей, ни себя в этом будущем, но чувствовала, что оно должно быть другим. Более того, прежняя жизнь утратила для меня все свое обаяние: в ней никто не относился ко мне так, как в этой.

И вот в один прекрасный день, когда мы переделали все дела и проводили Седу с детьми в дом ее матери, бабуля объявила, что хочет показать мне свой город. Наконец-то!

Потратив несколько часов на сборы, я впервые за все время, проведенное в Армении, почувствовала себя красивой. Светлый сарафан и легкий макияж придали моему мальчишескому виду немного женственности, и я даже улыбнулась своему отражению в зеркале.

Обогнув парк, мы вышли на Саят-Нову – одну из центральных улиц. Привыкшая к скудным пейзажам из окон квартиры, я удивилась красоте и ухоженности улиц по ту сторону парка. Везде были высажены цветы, дома из всевозможных оттенков розового туфа отремонтированы, яркие витрины магазинов и салонов красоты заманивали обеспеченных местных жителей и впечатлительных гостей города.

Мы дошли до шумного перекрестка и влились в поток туристов. В этой разношерстной толпе я тут же почувствовала себя своей, особенно радуясь русской речи, то и дело долетавшей до моих ушей. Для меня было откровением, что столько людей предпочли эту страну другим, более популярным маршрутам. Но глаза не лгали: удивленные лица и восхищенные взгляды подделать невозможно!

Оставив за спиной здание Оперы, мы направились к Каскаду. У подножия огромной многоуровневой лестницы, соединяющей верхнюю и нижнюю части города, раскинулась великолепная площадь с безупречно выстриженными газонами, фонтанами и причудливыми скульптурами. Тут же стоял каменный исполин – архитектор Александр Таманян, склонившийся над планом города, делом всей своей жизни.

Бабушка с воодушевлением рассказывала о достопримечательностях. Возможность поделиться тем, что ей дорого, оживила ее, сделав нас почти ровесниками: глаза ее блестели, поступь казалась легче, а спина приобрела былой благородный изгиб.

Я разглядывала окружающее меня великолепие и с трудом верила в то, что слышала от моего личного гида: оказывается, этого грандиозного сооружения могло и не быть! Несчастья – землетрясение, развал СССР, массовая эмиграция, бедность, – одно за другим обрушившиеся на страну, поставили проект под угрозу. Но много позже американский бизнесмен армянского происхождения Джерард Гафесчян подарил Каскаду вторую жизнь, возобновив строительство и превратив полукилометровое сооружение в центр современного искусства и одно из самых прекрасных мест Еревана.

Обойдя всю площадь и сквер, мы подошли к входу слева от лестницы. Прохлада выставочного зала объяла нас, придав сил для продолжения экскурсии. На узком эскалаторе мы поплыли вверх, мимо творений молодых скульпторов. Веер в руке у бабушки задвигался быстрее.

– Ты не устала? – спросила я.

– Нет, дорогая, еще немного – и мы у цели.

На очередном ярусе меня ожидала потрясающей красоты гигантская орхидея, сделанная Майли Кристи в 1962 году. А наверху в наших глазах отразились переливы тысяч кристаллов Сваровски. Мы снова оказались под открытым небом, и передо мной открылся панорамный вид города и та самая гора, изученная до мельчайших подробностей за дни заточения. Каскад вдруг стал для меня чем-то важным. И хотя его вершина так и не была достроена, это не мешало ему быть символом города, уникальным и узнаваемым. Как Колизей для Рима или Саграда Фамилия для Барселоны.

Я делала снимки на старый цифровой фотоаппарат бабушки (свой я разбила еще в Москве и уже не раз пожалела об этом), стараясь понять, почему на глаза наворачиваются слезы. В какой момент я стала сентиментальной?

Мы присели на скамью, замаскированную под каскадную ступеньку, и бабушка вынула из сумки гату, испеченную Седой ранним утром. Этот слоеный пирожок казался в приготовлении столь примитивным, что обещанный незабываемый вкус вызывал сомнения. Но, надкусив его нагретую, тающую во рту корочку, я поняла, насколько обманчивой может быть простота. Кто бы мог подумать, что сложные и изысканные десерты затмит обычная гата. Седа была права, уверяя, что весь секрет именно в простоте.

Мнением Седы я дорожила, пожалуй, больше всего. В этой женщине сочетались грация и нежность, ум и естественность. Она напоминала спокойное море, глубина которого была ведома лишь ей одной. Я ела творение ее рук, мечтая стать хоть немного похожей на нее.

– Тут так красиво! Спасибо, что привела меня сюда, – повернулась я к бабушке с набитым ртом.

– На здоровье. Когда твой отец был маленьким, я часто водила его сюда. Тогда тут все было по-другому.

Я хмыкнула, обхватив руками острые коленки:

– Не представляю папу маленьким. Мне кажется, он всегда был жестоким и злым!

– Ты ошибаешься, – вздохнула бабушка.

Я вдруг поняла, что причиняю ей боль.

– Прости. Наверное, он был хорошим сыном…

Бабушка смотрела вдаль, словно пыталась вспомнить, так ли это. Наконец грустная улыбка слабым светом озарила ее лицо.

– Он был очень хорошим другом.

Я осознала, что не знаю об отце ничего. Каждая наша нечастая встреча делала меня, ребенка, абсолютно счастливой. Но годы шли, и к тринадцати, когда я переехала к нему, мы стали абсолютно чужими друг другу людьми. У меня было все, о чем мог мечтать подросток: безлимитная карта, полная свобода действий. Мне же было нужно внимание, и я делала все, лишь бы вызвать у него хоть какие-то чувства…

Я поспешила сменить тему, пока образовавшаяся между мной и бабушкой трещина не превратилась в пропасть:

– А дальше мы куда?

– Давай навестим маму Седы. Ей что-то совсем плохо.

Мне хотелось остаться здесь, но возразить я не рискнула:

– Хорошо.

Мы спустились по ступенькам и собрались поймать такси у подножия Каскада. Вдруг я услышала радостный возглас бабушки.