Обстановка в пансионате была полной противоположностью комфорту в «Премьер Отеле». Удушающе затхлый запах старых половиц и древней мебели с порога сбивал с ног, как и непроглядный туман, источаемый пыльным креслом даже если на нём никто не сидит. Скрипучая, прогибающаяся кровать, постель с ароматом нафталина и духота, мерзкая, навязчивая духота этих старых стен, даже несмотря на открытое настежь окно. Можно было часами вымораживать эту комнату вечерней прохладой, но всё было бестолку – мало того, что вы задыхаетесь, так ещё и задыхаетесь полностью окоченелым от холода. Но для Адриана это был тот самый желанный вызов, которого он ждал с самого приезда в Ниццу. Эта небольшая встряска уже зажгла в нём интерес перед новыми делами. Но Адриан Фавро никак не мог предположить, что новое дело свалится ему на голову буквально в тот же вечер…
Самым лучшим решением было ночевать с открытым окном – потому Фавро лишь слегка задёрнул занавеску и улёгся на кровать в том же костюме, в котором проходил весь день, лишь слегка ослабив галстук. Пиджак пришлось развесить на спинке убого старого стула – он слишком сковывал в плечах, не позволяя подложить руки под голову. Над кроватью висели чудаковатые часы с намертво закрытым окошком – видимо, кукушка скончалась по естественным причинам ещё в прошлом веке. Но этот звонкий грохот часового механизма был воистину настоящим испытанием на прочность. Выслушивая раздражающий стук, Адриан не мог позволить себе встать с кровати и снять часы прочь – он слишком хорошо устроился, обустроив тело между старых скрипящих пружин, и шелохнись он хоть на миллиметр, этот баланс будет нарушен, а несколько рёбер получат довольно неприятную пощёчину металлическими прутьями кровати. Так прошло три с четвертью часа, пока не зашумела колыбельная дождя.
Глубоко за полночь, застывший в положении горельефа Адриан уже не слышал ни мерзкого грохота старых часов, ни исторических ароматов старой мебели – он просто растворился в пространстве. Пока нечто, а точнее, некто не нарушил эту идиллию. На письменном столе, стоявшем практически под открытым окном, опрокинулись сразу несколько пузырьков с шариками от моли и клопов, и с отрезвляющим дребезжанием разлетелись по всему шероховатому полу. Адриан резко открыл глаза и по инерции слегка шевельнулся, что вызвало тупую боль в затёкших мышцах. В тёмной, лишь слегка освещаемой светом луны комнате показался немного согнутый силуэт человека и послышалось тяжёлое дыхание…
– Не глупи, иначе пристрелю! – приказал возбуждённый голос незнакомца.
Адриан осторожно приподнялся, пытаясь рассмотреть непрошенного гостя в лучах ночного светила, но всё, что он смог увидеть, это лишь внушительное дуло пистолета, мокрые, растрёпанные волосы и горящие от ярости или даже от страха глаза. «Здесь одно из двух – либо начинающий домушник, либо наркоман со стажем», подумал Адриан.
– Что тебе нужно? Если деньги, то ты плохо шарился, они в верхнем шкафчике. Забирай, я не жадный. Ну а если что другое – то ты ошибся адресом, друг.
– Это ты подавал объявление в «Вечернюю Ниццу»?
Ненадолго впав в ступор, Адриан выдавил:
– И?
– У меня есть срочное дело. – торопливо продолжил незнакомец, не отводя оружия.
– Чёрт, кажется, я дал объявление не в той газете…
– Слушай меня внимательно: Адия Урфе. Урфе, Адия. Запомни это имя!
– Провалами памяти не страдаю. Меня больше интересует, зачем мне его знать?
– Ты должен её защитить. Любой ценой! Если с ней что-нибудь случится, всё равно что, запомни – я убью тебя! Убью, где бы ты не находился! Запомни это – для меня не существует замков и дверей!
– Это я уже понял, что ты предпочитаешь входить через окна. Слушай, друг, ты бы объяснил толком что тебе от меня нужно?!
Незнакомец очень сильно торопился, словно за его голову было назначено баснословное вознаграждение, а гончие ищейки спущены с цепей. Действительно, спустя мгновение на улице отдалённым эхом доносились октавы полицейской сирены – возможно, колокол звенел именно по этому типу.
– Не смей меня обмануть! Не смей, иначе… Полиция найдёт твой холодный труп!
На этой весьма поэтичной ноте мокрый и взлохмаченный бандит скрылся в том же окне, оставив обескураженного Адриана в не ведомстве своей судьбы.
До утра Фавро не сомкнул глаз. В его голове постоянно прокручивались слова незнакомца с пистолетом. И отнюдь не угрозы волновали Адриана, а имя. Имя, вверенное ему под защиту.
Ко времени завтрака к пансионату с шумом и треском подъехала старенькая машинка – Конте прибыл как нельзя кстати.
В «Мимозе» была обустроена замечательная деревянная терраска с видом на зелёный садик. Старенькие столики, хлипкие стульчики-прищепки, затёртые, но выстиранные скатерти – всё это больше походило на антураж дома престарелых, нежели на туристический отель.
Прежде всех дел – добротный, чёрный кофе и несколько подгорелых, но аппетитно смазанных лимонным джемом тостов в компании с презрительно прищуренной яичницей-глазуньей.
– Конте, я звонил в «Премьер Отель», мне сказали, что ты ещё вчера съехал. Теперь кутишь в служебных апартаментах?
– Какой там чёрт, Фавро! Эта сволочь из Департамента подложила мне самую настоящую свинью, отправив меня на черновую работу в участок рядовым комиссаром. Как оказалось, из всех привилегий мне положены лишь 20 франков и ржавое корыто. Пол дня вчера провозился с машиной, чтобы просто сдвинуть её с места! Проехав метров сто, двигатель заглох с концами, да ещё и как назло, прямо перед носом выезжавшего на всех парах Шаболо. И тот конечно же не мог стерпеть, чтобы не съязвить напоследок…
– Я бы может сейчас похохотал над твоими злоключениями Конте, но у меня и своих пригоршня. Моё веселье началось после полуночи и длится до сих пор.
– Неужели, уже нашёл дело себе по нутру?
– Скорее оно меня нашло. Вчера ночью в мой номер ввалился какой-то тип с сумасшедшими, дикими глазами, и размахивая стволом приказал мне стеречь какую-то Адию Урфе.
– Предоплату оставил? – подшутил комиссар.
– Смешно, но плата за это дело – моя собственная жизнь. Он грозился прикончить меня если с неё упадёт хоть ресница.
– Адриан, ты уверен, что он не какой-нибудь бродяга или наркоман? Судя по твоему рассказу, больше смахивает на такого…
– Нет, Конте, я могу отличить обкуренного не адеквата или проспиртованного забулдыгу от человека, попавшего в задницу. Вот он как раз в полнейшем заду, Конте. Я более чем уверен, что он беглец. Но причём здесь эта Адия…
– Справки о ней не наводил?
– Справочное бюро не даёт мне никаких данных без лицензии, будь они прокляты! А время идёт, чёртово время… Нет, я не переживаю за свою жизнь, меня волнует тот факт, что чья-то жизнь именно сейчас висит на волоске, и её спасение целиком и полностью зависит только от меня. Право, Конте, просто…
– Просто это эксклюзив, который может оказаться тебе не по зубам, Адриан. И не нужно вовлекать меня во всю эту муть – мне не интересно. Ни капли. Помогать не стану. У меня своих дел по самый край, и всё благодаря этой мрази Шаболо, чтоб он сдох.
– Понятно, понятно. Просто я думал, что мой ныне официально трудоустроенный друг мог бы хотя бы адресок подкинуть, так по старой дружбе…
– Ладно, адресок разузнаю. Но это последняя уступка, мсье Эркюль Пуаро. Дальше извольте справляться сами.
– Не рассчитывай Конте, что я упомяну тебя в своём завещании.
– Не дави на жалость, старый друг. Хотя я рад, что у тебя появился азарт к жизни. К обеду адрес будет перед твоим носом, при условии, что моя новая колымага не разложится на четыре части по пути в участок…
Чертыхаясь, Конте выехал с приличной автострады на узкие дорожки улиц южного городка. Его Пежо едва тянуло 60 километров в час, что невыносимо играло на и без того расшатанных нервах. Как и пробки, которые оказались похлеще чем в Париже. Вместо привычных двадцати минут к участку он добрался за полтора часа – злой и вспотевший. Новый костюм увы, начал терять своё былое очарование…
Участок №14 располагался в самом сердце Старой Ниццы, по улочке Святого Франсуа, 18. Но ужасы транспортной развязки на этом не закончились: следующим испытанием было найти парковочное место.
На старой маленькой площади рядом с участком был разбит привозной базарчик с бравурной трескотнёй арабских торгашей и женщин, зазывавших прикупить улов дня.
В попытке сделать разворот Конте несколько раз обнесли южным диалектом, и столько же раз прямо перед носом увели свободное место. Но напористость комиссара взяла верх над ситуацией, и он всё же поставил свою телегу на площади, подперев палатку какого-то араба. Обматерившись себе под нос, он направился к участку, где перед Конте предстали все прелести плотной застройки. Сам участок был зданием о двух этажах, зажатым с двух сторон более серьёзными противниками в лице шумного почтового отделения и гудящей небольшой поликлиники. Наступая на землю, в пятки ощутимо отдавалась какая-то дрожь, то ли от топота галдевших посетителей ярмарки, то ли от визга ненавистной бор машины, жужжавшей на всю улицу благодаря открытым окнам на втором этаже поликлиники.
Внутри здание было каким-то чересчур консервативным, от него веяло архивом или библиотекой муниципалитета. По коридору ходили коллеги Конте с высокомерным видом в относительно солидных костюмах, и большинство из них почему-то не считали нужным снимать солнцезащитные очки в помещении. Конте продолжал чертыхаться, и без остановки продвигался к своему кабинету, проходя лабиринтами стенок и заграждений, часто обтирая спиной стены и задевая локтями проходящих.
Наконец, отыскав свой кабинет, комиссар попал сначала в предбанник, где с важным видом сидел его секретарь. Довольно тучный и унылый мужчина лет сорока, с короткой тёмной стрижкой неспешно, но достаточно ритмично стучал пишущей машинкой, не подымая глаз по сторонам.
– Очень хорошо. Так это мой секретарь, – издал мысли в слух комиссар.
– Добро пожаловать. Рад знакомству. – сухо и вяло отчебучил секретарь, после и вовсе на уровне ультразвука процедил сквозь зубы своё имя.
– Как-как?! – переспросил комиссар, рассчитывая если не на конструктивный диалог, то хотя бы на видимость делового знакомства.
Но секретарь лишь слегка вздохнул, и оторвав одну руку от машинки, указательным пальцем постучал по карточке на столе, где было выбито его имя: «Эрик Каррель».
Мысленно послав Карреля к чёрту, комиссар решил попытать удачи дальше. Но уже прямо с порога он впал в оцепенение: за его столом сидела молодая, нет, даже очень юная мадемуазель, которая раскладывала папки и прочие документы. Увидев Конте, она встрепенулась, как воробушек от капель дождя, подскочила с места и сразу замялась, покраснев и опустив глаза.
Это была тоненькая, худенькая девчонка в длинном серо-голубом плащике, в острых туфельках на маленьком каблучке-рюмочке. Её каштановые с лёгкой золотинкой волосы не знали ни балаяжа2 ни краски и были убраны в строгий, но элегантный пучок, что безусловно добавляло ей несколько лет.
– Простите, то есть, здравствуйте, мсье, то есть, комиссар Госс Конте, извините, мне просто было удобно сортировать документы сидя за столом. Я хотела, чтобы к вашему приходу всё было на своих местах…
Юной особе было настолько неловко, что это чувство передалось самому Конте – у него вспотели ладони.
– Всё в порядке… Я полагаю, вы практикантка, новенькая здесь. А как там мой помощник, уже на месте?
Девушка остолбенела, округлив глаза:
– Вы имеете в виду кого-то конкретного? – немного заикаясь, пролепетала она.
– Да, этот, как там его… Вик. Где он бегает?
– Ви… Вик?!
– Ну да, этот, Вик-тор, или как там его, словом, мсье Дюкетт.
Мадемуазель отложила папки в сторону и смущённо поправила ладонью волосы:
– Извините, но… по документам указано Виктуар Дюкетт…
– Да плевать как там его по паспорту! Где он шарахается?!
– Нигде не шарахается…
– Как? Стало быть, совсем не пришёл?
– Пришёл. Он здесь. И он – не совсем он… Но здесь – перед вами… – едва слышно ответила мадемуазель.
Это был нокаут дня: Конте был раздавлен.
В кабинете нависла тишина. Юная мадемуазель Виктуар Дюкетт скованно и растерянно стояла, не шевелясь и не дыша, а Конте облокотился об стол, чтобы не рухнуть на ватных ногах. Глянув на свою помощницу, он понял, что нужно соображать быстрее, пока она сама не грохнула в обморок от волнения.
– Что ж, мадемуазель Дюкетт… Приношу свои извинения, я не ожидал, что на этой должности окажется дама…
– Но вы можете звать меня Вик, если вам так удобнее! – мадемуазель Дюкетт практически закричала в полный голос.
– Хорошо, хорошо! Скажите… Вы уже успели где-нибудь поработать?
– Н-нет, комиссар, два месяца назад я окончила университет Ниццы по специальности следователь-криминалист. Опыта у меня нет, кроме теории, но я… Я… Я очень надеюсь, что… Что вы не будете разочарованы в моих знаниях и… Комиссар, если вам нужно, я покажу вам свои дипломы!
– Довольно, довольно! Я верю, что вы достаточно… квалифицированы. – внезапно комиссар почувствовал прилив жара и потребность выругаться на недавнего нового знакомого. – Извините, мадемуазель Дюкетт, но мне нужно выйти на минутку. Позвонить. По важному делу.
Дюкетт дрожащими руками на лету сняла телефонную трубку:
– Я могу помочь вам соединиться с коммутатором, или скажите номер и я соединю вас!
Конте попал впросак: не скажет же он этой девчонке что хотел проветрить свои мозги, изрядно выругиваясь за сигаретой?! Что делать – придётся импровизировать на ходу…
– Спасибо конечно, но… Это… международный звонок. Заказной. Матери. Да, звонок матери.
– Она живёт далеко? – не отставала с расспросами Дюкетт.
– Да, мадемуазель Дюкетт, очень, очень далеко…
– А ваш отец?
«Господи, зачем ей мой отец-то сдался?! Прицепилась ко мне как репей!», накалялся Конте, пытаясь вырваться на свежий воздух.
– Отец? А отец ещё дальше, мадемуазель Дюкетт…
– Как жаль! Я живу со своей матерью, мой отец умер, но есть ещё дядюшка во Фрежюсе и двоюродная тётка кузины во Флоренции. Поэтому я немного понимаю вас. Для меня будут поручения на время вашего отсутствия?
– Нет, пока… нет! Отдохните… Я скоро вернусь.
Сверкая пятками мимо тучного секретаря, который, кажется, намертво прирос к своему стулу и пишущей машинке, Конте даже перепутал дорогу к выходу. Но мсье Каррель пришёл на помощь. Как всегда, не отрываясь от своего выстукивания, он пару раз щёлкнул пальцем, чтобы привлечь внимание комиссара, после указал ему большим пальцем нужное направление.
Выйдя на улицу, Конте пребывая в холодном поту, перекрестился…
«Какой матери-то я звонить собрался?! Идиот, полнейший придурок! Нет, полнейший придурок это Шаболо, чтоб он сдох в сию же минуту! Подсобил гад! В таких условиях я за пару часов дойду до ручки! Одного не пойму – чего я так себя повёл, как сопливый мальчишка? Ну девчонка в кабинете, ну жирдяй в коридоре, ну разлагающаяся повозка на четырёх колёсах. И что? Да ничего особенного! Бывало и похуже, только в этот раз видимо придётся всё тянуть на себе…».
Выкурив четверть пачки сигарет, Конте пошёл обратно, словно на плаху. Тянувшееся за ним табачное амбре тут же распространилось по всему кабинету, и молоденькая криминалистка сразу заподозрила, что здесь что-то не в порядке…
– Простите, комиссар…
– А? – словно током шарахнуло Конте.
– Вы дозвонились своей матери в Австралию? Всё в порядке? Если это что-то личное, можете не отвечать…
– Нет, нет! Всё в порядке. Спасибо, Вик, то есть, мадемуазель Дюкетт.
– Вы готовы к рассмотрению заявлений?
– Что?
На самом деле, Конте задумался, с чего она упомянула Австралию.
– Заявления, комиссар. Через час у нас, то есть у вас, приём граждан. Из Департамента нам уже передали все документы. Вот они, – мадемуазель Дюкетт указала на шесть томов дел, переданных по указке Шаболо. – Можем начинать?
Отвыкший от всей этой рутины Конте бессознательно вздохнул:
– Да. Можем начинать, мадемуазель Дюкетт…
О проекте
О подписке
Другие проекты