Только наука может постигнуть царство божие и нравственный мир как единую идею, и она признает, что время работает в пользу того, чтобы это единство осуществилось.
Все развитие учения, разумение, наука о божественном вполне принадлежат церкви: она должна определять, и миряне должны только просто веровать; их обязанность есть повиновение, основанное на вере, без собственного разумения. Это отношение обратило веру в объект внешнего права – и в дальнейшем дошло до принуждения и до костров.
Известная потребность в защите конечно существует во всяком благоустроенном государстве; всякий гражданин знает свои права и знает, что для безопасности имущества вообще необходим общественный порядок.
В то время как у европейцев существует множество отношений и они представляют собой комплекс сложных отношений, в магометанстве индивидуум оказывается лишь этим индивидуумом и притом в превосходной степени, жестоким – коварным, храбрым, великодушным в высшей степени.
Однако вся эта масса исключается из нашего обзора потому, что она до сих пор не выступала как самостоятельный момент в ряду обнаружений разума в мире. Здесь нас не касается, произойдет ли это впоследствии, так как в истории мы имеем дело с прошлым.
Конечно дикарю совершенно неизвестны очень многие бедствия и страдания, но это имеет лишь отрицательное значение, между тем как свобода по существу дела должна иметь утвердительное значение.
История высокообразованной Восточной римской империи, где, как следовало бы думать, дух христианства мог бы быть понят в своей истинности и чистоте, представляет нам тысячелетний ряд беспрестанных преступлений, слабостей, низостей и проявлений бесхарактерности, ужаснейшую и поэтому всего менее интересную картину.
Сначала христианская религия держала себя вдали от государства, и ее развитие касалось догматов и внутренней организации, дисциплины и т. д. Но теперь она стала господствующей, она стала политической силой, политическим мотивом.