Цитаты из книги «Ночь нежна»

Станете старше – сами узнаете, какие страдания испытывает тот, кто любит. Это адская мука. Лучше уж быть молодым и бездушным, чем любить

простить унижение – значит сделать его навсегда частью своей жизни, отождествить себя с тем, что тебя унизило,

Люди, которые ей нравились, в основном бунтари, будоражили ее, однако общение с ними было ей вредно – она искала в них жизненную силу, делавшую их независимыми, стойкими, способными к творчеству, но искала напрасно, ибо секрет их силы таился в детских борениях, о которых они и сами уже забыли.

Дайверы проводили свои дни так, как это было принято у людей древних цивилизаций: они извлекали максимум из того, чем располагали, и полностью отдавались смене ощущений

Через день-другой Дик постарается изгнать из памяти образ Розмари, чтобы он не оказался навечно замурованным в их доме, но пока ему не хватало сил сделать это. Порой бывает труднее лишить себя му́ки, чем удовольствия, а воспоминание еще владело им так властно, что оставалось лишь притворяться. Это было нелегко, потому что в настоящий момент Николь, за долгие годы так и не научившаяся распознавать и справляться с симптомами приближающегося приступа, его раздражала.

С Диком так интересно! Пассажиры в шезлонгах на палубе глазеют на нас, какая-то женщина пытается разобрать, что мы такое выпеваем. Но Дику вдруг надоедает петь, ну что ж, Дик, шагай дальше один. Увидишь, это будет совсем другое дело, дорогой: атмосфера станет гуще, пробиваться сквозь тени от шезлонгов и сырой дым пароходной трубы будет трудней. Ты почувствуешь, как твое отражение скользит по глазам тех, кто на тебя смотрит. Ты больше не будешь защищен, но я думаю, это правильно: чтобы оттолкнуться от жизни, надо сначала к ней прикоснуться.

– Вы не понимаете. Признаться честно, я вообще ничего такого не слышал. «Не знал, не пробовал, не нюхал ничего, кроме разгоряченных девиц в духоте тайных уголков», – мог бы добавить он. Молоденькие служанки, которых он знавал в Нью-Хейвене в 1914, целовались, упершись руками в грудь мужчины, чтобы оттолкнуть его сразу после поцелуя. И вот теперь этот едва избежавший гибели обломок крушения дарит ему сокровенную суть целого неведомого континента…

«Господи, неужели я – такой же, как все? – не раз вопрошал себя Дик, проснувшись среди ночи. – Неужели такой же?» Для социалиста подобные вопросы были бы малоинтересны, зато они давали обильную пищу для размышлений тому, кто избрал одну из самых редких профессий на земле. Суть в том, что вот уже несколько месяцев в нем шел процесс расщепления цельного мира юности, когда человек решает, стоит или не стоит умирать за то, во что он больше не верит. В Цюрихе, глухими ночами, когда сон не шел к нему, он поверх рассеянного света уличного фонаря смотрел, бывало, на чью-то подсобку на другой стороне улицы и думал о том, что ему хотелось бы быть добрым, быть сердечным, быть смелым и мудрым, но это отнюдь не легко. И еще он хотел быть любимым, если это не повредит его планам.

Для социалиста подобные вопросы были бы малоинтересны, зато они давали обильную пищу для размышлений тому, кто избрал одну из самых редких профессий на земле. Суть в том, что вот уже несколько месяцев в нем шел процесс расщепления цельного мира юности, когда человек решает, стоит или не стоит умирать за то, во что он больше не верит. В Цюрихе, глухими ночами, когда сон не шел к нему, он поверх рассеянного света уличного фонаря смотрел, бывало, на чью-то подсобку на другой стороне улицы и думал о том, что ему хотелось бы быть добрым, быть сердечным, быть смелым и мудрым, но это отнюдь не легко. И еще он хотел быть любимым, если это не повредит его планам.

он разделял иллюзорные представления о вовек не иссякающих силе и здоровье, об изначальной доброте, лежащей в основе человеческой природы; то были иллюзии целого народа, их породила ложь многих поколений фронтирских матерей, убаюкивавших своих младенцев под фальшивую колыбельную, в которой утверждалось, будто за пологом повозки никаких волков нет.