Глава 8

Он проснулся от крика.

Сел в кровати, не понимая, во сне или наяву услышал пронзительный крик. Воображение и реальность, фантазия и факт переплелись так тесно, что вырванный из тревожного забытья Мордекай Тремейн не сразу осознал, что происходит. Крик повторился, и на сей раз беспомощное отчаяние шокировало, вернув к действительности. Включив на ощупь лампу, прищурившись от яркого света, он посмотрел на карманные часы. Десять минут третьего. Спать пришлось недолго, тяжелое мутное похмелье дремоты размывало сознание.

Пока Мордекай Тремейн натягивал халат, крик продолжался. Он вслушивался в истошные вопли и пытался уловить их смысл. Нужно было что-то понять. Прочитать какое-то послание. Несмотря на старание, определить, что происходит, не удавалось. Пробуждение оказалось слишком внезапным и резким. Разбираться в сумятице впечатлений было некогда. Вот оно, подсказывало сознание. Вот то самое «нечто», которого он со страхом ждал.

Открыв дверь и выйдя в коридор, Тремейн услышал, что весь дом ожил. Раздраженный голос спросил, в чем дело. Судя по настроению, голос принадлежал Лоррингу. Кто-то куда-то побежал. Теперь крики повторялись реже и звучали слабее, с придыханием, словно обессилев. Кричала женщина. Туман в голове Тремейна рассеялся настолько, что позволил определить хотя бы это. Шлепая по коридору, он спрашивал себя, что предстоит увидеть. Вопли доносились с первого этажа; возле лестницы открылась дверь, появился Джеральд Бичли и, услышав шаги, обернулся. Обычно красное, лицо его побледнело и осунулось.

– В чем дело? – испуганно спросил Бичли. – Что случилось? С Бенедиктом что-нибудь произошло?

Мордекай Тремейн внимательно посмотрел на него.

– Понятия не имею, – ответил он. – Что заставляет вас думать о мистере Грейме?

Во взгляде Джеральда Бичли мелькнул страх. Глаза забегали. В эту минуту он напоминал человека, только что совершившего ошибку и пытавшегося не попасть в ловушку.

– Это показалось… самым очевидным объяснением, – произнес он. – Я подумал, что все остальные давно спят.

Они спускались по лестнице. Мордекай Тремейн не смотрел на спутника. Этот испытанный метод заставлял людей говорить свободнее – или защищаясь от воображаемого подозрения, или подтверждая, что бояться им нечего.

– Хотите сказать, что предположили участие мистера Грейма, поскольку знали, что, едва все разойдутся по комнатам, он займется подарками?

– Верно, – с готовностью подхватил Джеральд Бичли. – Вам, разумеется, известен обычай Бенедикта. В сочельник он всегда ложится последним, потому что наряжает елку. Любит, чтобы утром каждый обитатель дома нашел свой подарок.

– Понимаю, – кивнул Мордекай Тремейн. – Одно странно: кричала женщина.

Он искоса взглянул на спутника. Только что обретенная уверенность покинула Джеральда Бичли так же стремительно, как появилась. На лице вновь отразились смятение и страх, а рука нервно потянулась к воротнику, слово внезапно стало трудно дышать. Тремейн подумал, что Джеральд окончательно растерялся.

На первом этаже сквозь открытую дверь лился свет. Они пересекли холл и вошли в комнату, где случилось нечто неведомое, но ужасное. Прежде всего Мордекай Тремейн увидел елку. Сейчас она показалась символом, главным действующим лицом темной трагедии – существом, наделенным разумом и способным рассказать главное.

Конечно, это было лишь впечатление, рожденное мгновенной концентрацией внимания. Уже в следующее мгновение в сознании отразилась полная картина событий. Кричала Шарлотта Грейм. Она сидела в одном из оставшихся после концерта кресел. Горе и ужас исказили ее лицо, отмеченное печатью бесконечного мучения человека, ощутившего на себе карающую руку судьбы. Она была в сером твидовом костюме, оттенявшем смертельную бледность и темные круги под страдальческими глазами. Крик позволил выплеснуть шок, но окончательно лишил сил, оставив в неподвижности.

Рядом стоял Остин Деламер. Толстяк потерял обычную напыщенность и уже не выглядел государственным деятелем, несущим на крепких плечах вечный груз забот и лишь на пару дней отвлекшимся от подписания документов исторической важности. В эту минуту он казался тем, кем был на самом деле: оплывшим лысеющим стариком, страдающим хроническим раздражением. Деламер хлопал Шарлотту по руке, напрасно пытаясь привести в чувство. С таким же успехом он мог бы выйти из комнаты: она все равно не замечала его присутствия и смотрела мимо – туда, где на полу что-то лежало. Почти под самой елкой громоздилась куча красных тряпок.

Мордекай Тремейн схватил Джеральда Бичли за руку:

– Не подходите и ни к чему не прикасайтесь!

Излишнее предупреждение. Бичли застыл, едва войдя в комнату, и теперь стоял возле двери, пытаясь что-то произнести, но издавая лишь нечленораздельные звуки.

Мордекай Тремейн шагнул к елке, посмотрел вниз, на пол, окинул цепким взглядом смятый красный балахон, красный колпак с отороченными белой каймой краями, длинную белую бороду, нелепо перекосившуюся и сползшую на щеку.

Щеку мертвеца. На красной шубе темнело багровое пятно. Оно просочилось сквозь одежду, когда пуля пробила сердце. Тремейн склонился и осмотрел отверстие – обесцвеченное по краям, немного неровное, совсем маленькое. Пуля вошла прямо под сердцем, хотя и значительно ниже.

Сознание тупо твердило одно и то же: это Санта-Клаус. Наступила рождественская ночь, и он явился. Вот только сейчас неподвижно лежит под елкой. Его убили.

Убили? Это еще предстояло доказать. Мордекай Тремейн осмотрелся, но оружия поблизости не заметил. На полу, возле руки, что-то сверкнуло. Он осторожно поднял блестящий осколок, взглянул вверх и увидел, что один из маленьких колокольчиков разбит. Скелетик игрушки печально висел на нижней ветке, напоминая о трагедии.

Несмотря на то что исполнители гимнов оставили очевидные следы своего присутствия, пол вокруг елки сохранил относительную чистоту. Тремейну удалось заметить четыре отпечатка между деревом и телом. Они будто остались от предмета, передвинутого на пару дюймов под давлением, и располагались, образуя почти правильный квадрат. А между телом и французским окном протянулась линия мокрых следов.

Все, кто собрался в комнате, молча наблюдали за происходящим. Мордекай Тремейн ощущал на себе испуганные вопросительные взгляды, однако никто не произнес ни слова. Тишину нарушил Остин Деламер. Он откашлялся и неуверенно произнес:

– По-моему, следует вызвать врача.

– Врач не сможет вернуть мертвого к жизни, – возразил Мордекай Тремейн.

– Значит, он… мертв?

– Да.

В холле раздались голоса, и скоро в комнате появились еще люди. Процессию возглавил профессор Лорринг. Рассерженный, он ворвался с видом человека, несправедливо лишенного сна, и сразу бросился в атаку:

– Что, черт возьми, здесь происходит? Подняли дикий крик среди ночи! Я…

Мордекай Тремейн выпрямился.

– Оставайтесь на месте! – велел он. – Все до одного!

Твердый голос и командный тон настолько контрастировали с мягкой внешностью, что в любом случае заставили бы подчиниться. Но сейчас вошедшие увидели под елкой неподвижную фигуру и растерялись. Лорринг побледнел. Его взгляд метнулся к дереву, словно что-то отыскивая.

– Это… убийство?

Враждебность мгновенно исчезла. Он превратился в испуганного человека и посмотрел на Тремейна так, как будто искал утешения.

– Ответ на данный вопрос сможет дать только полиция, – ответил тот.

– Полиция? – воскликнула Розалинда Марш.

– Конечно, – подтвердил Мордекай Тремейн. – Придется сообщить о том, что случилось. Вам… не нравится это?

Она вздрогнула и отпрянула, в глазах мелькнуло выражение загнанного зверя. Но уже через мгновение ее поведение резко изменилось. Мисс Марш набросилась на Тремейна с яростным негодованием:

– С какой стати мне должно это нравиться? Вы пытаетесь в чем-то меня обвинить?

– Нет-нет, что вы! Простите, если неудачно выразился.

Слегка отступив перед неожиданным напором, он так скромно и мирно стоял под елкой в сползшем на кончик носа пенсне, что мисс Марш немного успокоилась. Тремейн по очереди посмотрел на каждого, кто остановился около двери. Гости подумали, что он сбит с толку и не знает, что делать дальше. Трудно было представить, что в эту минуту скромный джентльмен хладнокровно запоминает внешность и манеру каждого, пытаясь проникнуть в мысли и извлечь максимум полезной информации.

Настало золотое время, краткий период, когда убийца – если присутствовал здесь, на месте преступления, – мог совершить ошибку и выдать себя.

Джеральд Бичли не пошевелился с того момента, как вошел в комнату, и не проявил к присутствующим ни малейшего интереса. Его внимание сосредоточилось на елке и распластанной на полу фигуре. Взгляд метался между двумя точками, а лицо казалось обескровленной тенью и выражало болезненную смесь страха и замешательства.

За ним стоял Эрнест Лорринг. В отличие от отрешенного, замкнутого в себе Джеральда Бичли ученый проявлял острый интерес к окружающему. Он подался вперед в той же агрессивной манере, с какой отвергал любые попытки завязать разговор. Казалось, профессор нападал, чтобы сгладить первые, самые страшные моменты предательства. Сейчас он выглядел воинственным, хотя и растерянным орлом, озабоченным поиском жертвы. Больше всех Лорринга беспокоил Остин Деламер, по-прежнему стоявший возле Шарлотты Грейм и, словно в забытьи, сжимавший ее безвольную руку.

Вдруг Деламер понял, что за ним следят, посмотрел на Лорринга и густо покраснел. Сначала Тремейн ожидал услышать резкое замечание: политик внезапно изменил позу и даже открыл рот, но так и не произнес ни слова. Что бы он ни собирался сказать, в последний момент передумал и лишь нахмурился.

Розалинда Марш пришла в себя. Теперь она вновь выглядела холодной красавицей, готовой бесстрашно воевать за свое место под солнцем. Присутствие убитого человека нисколько ее не расстроило. Опытная, лишенная сомнений светская львица давно научилась бесстрастно принимать трагедию.

А вот та особа, от которой можно было ожидать спокойного отношения к событию, отреагировала непосредственно и эмоционально. Люси Тристам вошла в комнату вслед за Напьерами. Она тяжело дышала, будто бежала по коридорам. Увидев на полу неподвижную фигуру Санта-Клауса, она резко остановилась, судорожно вздохнула и схватилась за горло, а затем покачнулась. Тремейну даже показалось, что сейчас она упадет, однако Люси вцепилась в дверной косяк, чтобы не упасть, и осталась стоять.

Напьеры держались так, как и должны были вести себя разбуженные среди ночи, ничего не понимающие люди. Оба были в халатах, муж – с растрепанными волосами, жена – с сеткой на голове. Обычная, ничем не выделявшаяся супружеская пара средних лет, неожиданно попавшая в эпицентр непредвиденных событий и растерянно ожидавшая руководства ума.

И все же Мордекай Тремейн не смог бы поклясться в справедливости первого впечатления. Нечто в поведении Гарольда Напьера и его жены не вписывалось в общую картину. Да, они были рядовыми, неприметными провинциалами и выглядели соответствующим образом, но Тремейн ощущал диссонанс. Некое ускользающее, с трудом уловимое, не поддающееся определению качество намекало на скрытую за фасадом ординарности сложность.

Беглый обзор не позволил углубиться в подробности, поскольку продолжался лишь пару секунд, пока шок и растерянность удерживали полусонных людей возле двери в ожидании конкретного распоряжения. Он получил набор образов, заброшенных в сознание в торопливой последовательности, подобно поспешно сделанным фотографиям.

Потрясенные люди начали понемногу приходить в себя. Первым обрел дар речи Лорринг:

– Что же теперь делать? Если Грейм убит, не лучше ли сразу поставить в известность полицию?

Его голос прозвучал резко, почти грубо, но прежде, чем Мордекай Тремейн успел ответить, в дверях появился встревоженный Николас Блейз в халате, с зачесанными назад волосами. Увидев Тремейна, он сразу направился к нему:

– Что случилось? Какие-то крики…

Мордекай Тремейн стоял перед телом, а сейчас молча отошел, открывая обзор. Блейз посмотрел вниз, увидел красный балахон и бороду.

– Нет…

Он в ужасе отшатнулся, медленно повернулся туда, где находились остальные, холодно, пристально, безжалостно посмотрел на каждого, а потом перевел взгляд на Тремейна.

– Это случилось, Мордекай, – произнес Блейз дрожащим голосом. – Все-таки случилось. Хотел предотвратить, но опоздал…

Горечь и отчаяние перехватили его горло. Секретарь замолчал, усилием воли взял себя в руки и заговорил снова, теперь уже вполне уверенно:

– Дело за вами, Мордекай. Сейчас, когда вы здесь, необходимо немедленно заняться…

– Полиция…

– Знаю, что придется вызвать местных детективов, но они прислушаются к вашему мнению и последуют вашим советам. Только вы поможете им найти убийцу.

– А если мое вторжение в расследование не вызовет понимания? – уточнил Тремейн.

– На каком основании? – удивился Блейз. – Совершенно необязательно объявлять ваше имя. Если честь раскрытия преступления достанется офицерам, они не станут возражать. – Он схватил Тремейна за плечи. Пальцы вонзились цепко и глубоко, словно когти хищной птицы. – Вам известно, почему я вас сюда пригласил. Я боялся за Бенедикта. Спасти его так и не удалось, но по крайней мере еще не поздно отправить убийцу на виселицу!

Николас Блейз, забыв обо всех, в эту минуту видел одного лишь Тремейна.

– Вы сделаете это, Мордекай? Бенедикт лежит здесь, потому что какой-то негодяй надеется остаться безнаказанным…

– Это не мистер Грейм, – тихо сообщил Мордекай Тремейн.

Николас Блейз не сразу понял смысл слов – до такой степени его захватили эмоции.

– Не… Бенедикт?

Он опустился на колени возле убитого, склонился, чтобы рассмотреть лицо, протянул руку и убрал бороду.

Все увидели, как секретарь отпрянул, и услышали его ошеломленный вздох.

– Боже милостивый, – прошептал Николас Блейз. – Это Джереми Рейнер!