Понятно, что невозможно составить всеобъемлющую и достоверную биографию Чингисхана. В идеале монголовед должен владеть, как минимум, дюжиной иностранных языков – монгольским, китайским, персидским, арабским, русским, хинди, урду, гуджарати, желательно также японским, польским, венгерским и множеством диалектов в тех краях, куда проникали монголы: Вьетнама, Бирмы, Индонезии, Сибири, Грузии, Азербайджана и т. д. и т. д. Человеку потребовалось бы несколько жизней для того, чтобы освоить все эти языки, прежде чем взяться за перо. Именно по этой причине историки специализируются на отдельных регионах и пишут книги о монголах и России, о монголах и Китае, о монголах в Иране, о монголах в Европе и так далее. Мне не довелось изучить ни один из этих трудных языков, упомянутых выше. Моя скромная, но все-таки обременительная задача, сводилась к тому, чтобы синтезировать исследования, уже проведенные на основных европейских языках за последние сорок лет, о Чингисхане и его сыновьях. Безусловно, в моем тексте профессионалы монголоведы найдут немало моментов, которые у них могут вызвать возражения, но я надеюсь, что мне удалось достаточно подробно осветить жизнедеятельность Чингисхана. Я концентрировался не только на кровавых кампаниях, но и попытался отобразить особенности монгольского общества, культуры, идеологии и религии, чтобы не описывать лишь нескончаемую череду битв, осад и преследований. Я в большом долгу перед всеми исследователями монголов и их истории, но прежде всего и особенно перед Полем Пеллио (представителем предыдущего поколения историков) и перед Игорем де Рахевильцем (представителем современного поколения историков).
Главными источниками информации о Чингисхане были и остаются «Тайная история монголов»[1], составленная неизвестным автором, «История завоевателя мира» персидского историка Ата-Мелик Джувейни (изложена в пятидесятые годы XIII века) и два других фундаментальных труда персидских авторов: «Компендиум хроник»[2] Рашида ад-Дина (завершен в 1307 году) и «Табакат-и Насири»[3] Минхаджа ад-Дин аль-Джузджани (завершен в 1260 году). В этих персидских трудах содержится множество бесценных сведений, которых более нет нигде, включая свидетельства очевидцев. Конечно, среди специалистов нет единого мнения относительно их добротности и надежности. Обычно предпочтение отдается «компендиуму» Рашида ад-Дина и в силу его масштабности (история Монголии является лишь частью глобальной истории мира), и потому что в нем используются китайские свидетельства, которые давно пропали. Другие эксперты обращаются к труду Джувейни, хотя отношение к этому автору противоречивое и настороженное. Критики признают ценность его сведений, почерпнутых из источников, не дошедших до нашего времени, но их настораживает вольность толкования свидетельств, предвзятость комментариев, неизбежность конфликта между ненавистью хрониста к монголам и необходимостью скрывать и маскировать ее, поскольку он находился на службе у монголов (в Иране). Его свидетельства имеют явное преимущество, потому что он был очевидцем завоеваний монголов в Центральной Азии в двадцатых годах XIII века, и ему не довелось жить в условиях монгольского ига и потому не надо было подбирать слова и выражения. Пребывая в безопасном Делийском султанате, он мог смело изливать свою желчь и ненависть – называть Чингиса «проклятием», но именно благодаря этой удаленности его хроники и приобрели уникальную ценность.
Настоящий «кот в мешке» – «Тайная история», составленная на монгольском языке после смерти Чингисхана (1227 год) в качестве официального исторического документа для царской династии, «тайная» в том смысле, что она не подлежала разглашению, обнародованию, распространению, и ее читательская аудитория ограничивалась придворными кругами. Это диковинное и загадочное произведение наполнено двусмысленной и неясной фразеологией, его загадка усугубляется таинственностью авторства. Хотя и предполагается, что автором мог быть Шиги-Хутуху, сводный брат Чингисхана, критическая тональность многих параграфов опровергает эту версию. Маловероятно, чтобы «историю» написали Тататонга, влиятельный тангутский учитель, приставленный Чингисханом к сыновьям, или великий тюркский администратор Северного Китая Чинкай, несмотря на то, что эти двое чаще всего упоминаются среди других кандидатов. Наиболее правдоподобно предположение о том, что автором был сподвижник Тэмуге, Чингисова брата, готовившегося к борьбе за власть после смерти великого хана Угэдэя. «Тайная история» является отчасти здравым историко-нравственным поучением, отчасти исторической повестью, отчасти дидактической аллегорией и отчасти агиографией, и поэтому пользоваться ею следует с чрезвычайной осмотрительностью: в ней со всей очевидностью скрываются или искажаются ключевые эпизоды жизни молодого Тэмуджина. Как только Тэмуджин трансформируется в Чингисхана, автор, похоже, теряет к нему интерес. Жизнедеятельность настоящего Чингисхана, завоевателя мира, как и его великие завоевания, отображаются конспективно. Как бы то ни было, мы прикасаемся к выдающемуся произведению. Иногда историю монголов сравнивают с эпопеей «Смерть Артура», но это сопоставление неправомерно. Во-первых, в действительности не существовало короля Артура, тогда как реальный Чингисхан не только существовал, но и оставил в истории человечества заметный след. Неуклюжая аналогия, видимо, основывается на сходстве элементов дидактики. Другие «эксперты» превозносят «Тайную историю» как «Илиаду» степей, правда, лишенную поэтического гения Гомера. Эта аналогия столь же неудачна, как и предыдущая. Если и была торговая война между Микенами и Троей, то она происходила совершенно иначе, чем в изображении Гомера. Битвы 1206 года, отображенные в «Тайной истории», не только происходили в действительности, но и, возможно, именно так, как описал их очевидец.
Теперь несколько слов о транслитерации и использовании названий и имен. Англизирование языков Центральной Азии и Дальнего Востока всегда сопряжено с трудностями, и методы с годами изменялись. Бэйпин стал Пекином, потом Бэйцзином, и этот лингвистический вариант вряд ли можно считать окончательным. Можно посочувствовать редактору одной газеты, спросившего своего корреспондента на Дальнем Востоке: «Как долго лететь из Пекина в Бэйцзин?» Что касается англизирования имени великого завоевателя, то правильно было бы его называть Чингис Ханом (Chingis Khan), но поскольку в англоязычном мире он всегда был Дженгис Ханом (Genghis Khan), то я избрал именно этот вариант, поскольку для меня предпочтительнее жанр научно-популярной, а не сугубо академической литературы. В целом же, в сфере ономастики мне вряд ли удалось соблюсти правильность передачи имен и названий в той степени, которая удовлетворила бы лингвистов; чаще всего я руководствовался принципами благозвучия. Для большей ясности в написании имен dramatis personae[4] я составил глоссарий главных персонажей. Я безмерно благодарен Тимоти Мею, профессору университета Северной Джорджии, за помощь в разрешении проблемы с написанием монгольских имен, названий племен и кланов.
Ни один автор не способен создать книгу, опираясь лишь на собственные силы. Соответственно, мне доставляет удовольствие особо отметить участие в ее создании и поблагодарить нижеследующих лиц: Уилла Сулкина, предложившего мне написать книгу, а также его коллег и преемников в издательстве «Бодли хед» Стюарта Уилльямса, Уилла Хаммонда и Эмми Франсис, которая вела весь процесс от начала до конца. Я также благодарен дочери Джули, разыскавшей редчайшие книги о монголах, профессору У. Дж. Ф. Дженнеру за помощь в изучении китайских географических названий, древних и современных, д-ру Генри Хауарду, Биллу Доноху и Антони Хипписли – за превосходное редактирование, корректуру и составление карт. Как всегда, я всем обязан своей жене Полин, бесподобному редактору, критику, другу и интеллектуальному соратнику. Да хранит Вас Бог!
Фрэнк Маклинн, Фарнем, Суррей, 2015
Багдад в 1257 году все еще был одним из главных центров ислама. Столичный город аббасидского халифата продолжал пользоваться благами былого величия и славы, сохранившимися со счастливых времен конца VIII – начала IX века. Аль-Мансур, второй халиф, основавший династию Аббасидов и правивший в 754–775 годах, заложил основы, но все подлинные чудеса свершились при Гаруне аль-Рашиде, пятом халифе, царствовавшем в 786–809 годах. Он превратил Багдад в город-сказку, чьи дворцы, мечети и здравницы изумляли гостей и принесли ему всемирную известность. Пожалуй, самым удивительным и вызывавшим всеобщее восхищение был Дом мудрости, крупнейшая в мире библиотека – с научно-исследовательским институтом и переводческим бюро. В Доме мудрости имелось уникальное собрание манускриптов и книг, и при нем сформировалось научное сообщество, занимавшееся исследованиями в самых разных областях: в астрономии, математике, медицине, алхимии, химии, зоологии, географии, картографии. Но меньше всего он напоминал Лос-Аламос или МТИ (Массачусетский технологический институт) той эпохи: строгость и академизм Дома мудрости красочно будоражило многоцветье базаров и рынков с их крикливыми торговцами, заклинателями змей и гадалками. Багдад Гаруна аль-Рашида был именно таким, каким он изображен в сказках «Тысячи и одной ночи». При Гаруне и его ближайших преемниках Багдад превзошел Кордову, став самым большим городом в мире, но к XIII веку он уступил пальму первенства по численности населения Мерву и другим великим городам Хорасана{1}. Тем не менее, хотя славные времена остались в прошлом и с конца X века Багдад переживал упадок, один исламский путешественник, посетивший город примерно тогда же, когда происходило норманнское завоевание Англии, восторженно писал:
«В мире нет города, равного Багдаду по богатству и деловой активности, численности ученых и знати, протяженности его округов и пределов, огромному количеству дворцов, обитателей, улиц, проспектов, аллей, мечетей, купален, причалов и караван-сараев{2}».
Город впечатлял своим великолепием даже тех, кого раздражала столица Аббасидов, как, например, Ибн Джубайра, арабского путешественника, прибывшего из мавританской Испании и сообщавшего в 1184 году:
«Здесь изумительные рынки, большие пространства и население, пересчитать которое не сможет никто, кроме Господа. Здесь три соборные мечети… Общее число мечетей, в которых по пятницам читаются молитвы, в Багдаде достигает одиннадцати… Купален в городе несть числа{3}».
В мастерских города изготавливались превосходные шелковые и парчовые ткани, в Италии славилась особая золотая «багдадская» парча, а по всей Европе была известна ткань из шелка и хлопка «аттаби», носившая название одного из городских кварталов. В Багдаде покупались в основном предметы роскоши: полотна, шелка, хрусталь, стекло, мази и снадобья; город, возможно, уже и находился в состоянии упадка, но его богатства вызывали зависть.
Параллельно Багдаду создалась репутация города, родившегося под несчастливой звездой, и он действительно подвергался бедствиям голода, пожаров и наводнений. Массовый голод здесь случился в 1057 году, попытки мятежей предпринимались в 1077 и 1088 годах, неоднократно происходили конфликты на религиозной почве, не говоря уже о многочисленных бедах, вызывавшихся буйством огня и воды. Большие пожары отмечены хронистами в 1057, 1059, 1092, 1102, 1108, 1114, 1117, 1134, 1146 и 1154 годах. В 1117 году в Багдаде произошло землетрясение, потопы зафиксированы в 1106, 1174 и 1179 годах. Народные бунты вспыхивали в 1100, 1104, 1110 и 1118 годах, а в 1123 году конфедерация бедуинов чуть не захватила город: его спасли подкрепления, присланные тюрками-сельджуками{4}. Различные пророки и прорицатели истолковывали все эти несчастья как предвестники неминуемой катастрофы, которая окончательно разрушит Багдад. То же самое предвещало и очевидное снижение квалификации халифов. Аль-Мустасим, ставший халифом в 1242 году в возрасте тридцати одного года, не отличался дальновидностью и трезвостью ума, был человеком бездеятельным, любил предаваться удовольствиям, наслаждаться обществом женщин, музыкой и театром. Подобно многим другим индивидуумам такого сорта, отсутствие способностей он компенсировал непомерной спесью и претензиями (без каких-либо на то оснований), чтобы играть роль верховного правителя. Аль-Мустасим раздражал придворных, прежде всего главного визиря, в коридорах власти зрело недовольство и вынашивались замыслы его свержения. Особенно возмущало его упорное нежелание замечать угрозу, исходившую от монголов, загадочных племен, появившихся с востока и уже четыре раза (в 1236, 1238, 1243 и 1252 годах) направлявшихся в сторону Багдада, но не напавших только из-за того, что их отвлекала какая-нибудь другая более доступная и близкая пожива{5}.
Однако в 1257 году возможность монгольского нашествия уже нельзя было игнорировать: над халифатом нависла, если выражаться языком XX века, «угроза прямая и явная»». Монголы неумолимо надвигались, и на этот раз их ничто не отвлекало, они не проводили маневры и не блефовали. Хулагу, внук Чингисхана, брат великого хана Мункэ, будущий китайский император Хубилай и еще один амбициозный представитель рода Ариг-буги шли войной на арабский халифат. Мункэ приказал Хулагу аннексировать те районы исламской Азии, которые еще не принадлежали монголам, и пройти по западному исламскому миру до самого Египта. Хулагу командовал самым многочисленным за всю историю монгольским воинством. Согласно одному средневековому источнику, его армия насчитывала 150 000 человек, и до настоящего времени эти данные не представляются неправдоподобными{6}. Хулагу напал вначале на исмаилитов-ассасинов, самых жестоких и устрашающих противников в мире ислама. Ассасины, военно-политическое ответвление исмаилитов-низаритов, в сущности исламские сектанты, создали собственное «государство» в крепости Аламут на северо-западе Персии. Исмаилиты, повиновавшиеся лишь великому магистру ордена Старцу Горы, готовили из своих приверженцев профессиональных ассасинов, убийц «великих и могущественных», которых они умерщвляли публично, при стечении народа, ужасая и стращая всех одним своим именем. Боялся их великий вождь сарацин Саладин, от их кинжалов погибли многие крестоносцы. Но в декабре 1256 года они повстречались с еще более устрашающей силой. Монголы Хулагу напали на Аламут, разрушили вроде бы неприступную крепость и навсегда покончили с ассасинами. Полагают, что побудительным мотивом была угроза, опрометчиво высказанная магистром ордена в адрес Хулагу{7}.
О проекте
О подписке
Другие проекты