Цитаты из книги «Вторая жизнь Уве»

Хочете не хочете, а выполняйте

Мало кто решился бы вернуть эдакую прорву денег, – улыбнулась она Уве. – Мало кто знает, что такое совесть, – отбрил ее отец, взял сына за руку, резко развернулся и пошел обратно на работу. Они прошли метров двести вдоль железной дороги, когда Уве, кашлянув, осмелился спросить отца, почему тот ничего не рассказал про портфель и Тома. – Мы не из тех, кто закладывает других, – ответил отец. Уве кивнул. Дальше пошли молча. – Я хотел взять деньги себе, – наконец прошептал Уве и крепко сжал отцовскую ладонь, словно боялся, что тот бросит его руку. – Знаю, – сказал отец, еще плотнее сжимая его ладонь. – Просто я знал, что ты вернул бы кошелек, а такой, как Том, – не вернул бы, – сказал Уве.

Ведь мы всегда надеемся, что еще успеем что-то сделать для другого. Сказать ему нужные слова.

Вот это Йимми, это котик, это мы с Патриком. А вот это ты, – поясняет Парване. И тычет в середину каракулей. Сам рисунок черный. Весь, и только фигура посередине бушует всеми цветами радуги. Желтый, красный, голубой, зеленый, оранжевый и фиолетовый, все в кучу. – Для нее ты самый прикольный на свете. Поэтому тебя она всегда рисует яркими цветами, – объясняет Парване.

Вот она и сражалась. Билась за то хорошее, что разглядела в них. За детей, которыми ее обделила судьба. А Уве сражался за нее. Потому что чему-чему, а этому Уве учить было не надо.

«Какое важное дело можно поручить человеку, коли он даже прийти вовремя не сумел»,

Вы любите читать? – восторженно спросила она. Уве неопределенно покачал головой, но, похоже, ее это ничуть не смутило. – А я обожаю! – поспешила сообщить она. И пошла пересказывать содержание книжек, снова вернувшихся к ней на колени. А Уве тотчас понял, что до самой смерти готов слушать ее рассказы о том, что она обожает. В жизни он не слыхал ничего чудесней ее голоса. Он всегда звучал так, будто она вот-вот рассмеется. А уж если рассмеется, то, чудилось Уве, будто пузырьки шампанского заиграют. Сам он боялся слово сказать – выставить себя неучем и дураком. Но все оказалось не так страшно. Она любила болтать, Уве – помалкивать. Впоследствии Уве предположил, что именно это имеют в виду, говоря, что они с женой дополняют друг друга. Годы спустя Соня призналась мужу, что когда он подсел к ней в вагоне, то показался ей малость чудным. Угрюмым и неотесанным. Но у него были широкие плечи и большие бицепсы, бугрившиеся под рубашкой. А еще – добрые глаза. Он слушал, как она рассказывала, и ей нравилось его смешить. К тому же ездить каждое утро на учебу – такая скукотища, а так, в компании, куда веселее. Она училась в пединституте. Каждый день садилась на поезд и, проехав несколько десятков километров, пересаживалась на другой, а затем на автобус. Всего полтора часа пути не в ту сторону, куда надо Уве. Когда они в первый раз вместе вышли на станции и дошли до автобусной остановки, она поинтересовалась, куда он, собственно, едет. Уве вдруг сообразил, что всего в пяти километрах отсюда стоит воинская часть, в которую его собирались направить, не подведи его порок сердца. И машинально соврал, сам не зная зачем: – А я на службу вон еду. – Он неопределенно махнул рукой. Она радостно кивнула: – Ну, тогда увидимся в поезде на обратном пути. Я домой еду в пять! Уве не нашелся что ответить. Он-то знал, что из гарнизона никого не отпускают в пять, но она-то, может, не знает? А потому просто пожал плечами. И она села в свой автобус и уехала. Уве прикинул, что такой расклад непременно сулит ему прорву неудобств. Но делать нечего. Он развернулся, отыскал знак, указывавший направление в центр университетского городка, куда занесла его нелегкая, – в двух часах пути от его дома. И пошел пешком. Через сорок пять минут расспросов разыскал единственного в округе портного, степенно постучался и поинтересовался, возьмется ли тот отутюжить ему рубаху и брюки и сколько на это уйдет времени. «Минут десять, если подождешь», – был дан ему ответ. – Тогда я зайду в районе четырех, – сказал Уве и вышел. Он пешком вернулся на станцию, улегся на лавку в зале ожидания и закемарил. В четверть четвертого снова пешком дошел до портного, подождал, сидя в туалете в одном исподнем, пока портной погладит рубашку и брюки, потом полтора часа ехал с Соней в поезде до ее станции. А потом еще полчаса обратно – на свою станцию. На другой день все повторилось. И на третий. На четвертый станционный кассир растормошил Уве, заявив, что спать на станции не положено, чай, не побродяжка. Уве ответил, что все прекрасно понимает, но тут дело касается женщины. Услыхав это, кассир кивнул и с того дня позволил Уве спать в багажном отделении. Кассиры тоже хоть раз в жизни да влюбляются. Так Уве и катался три месяца кряду. Пока ей не надоело: хоть бы поесть куда пригласил. И она пригласила сама. – Завтра в восемь вечера буду ждать тебя здесь. Надень пиджак и своди меня в ресторан, – без лишних церемоний приказала она, сходя с поезда в пятницу вечером. Ну коли так, значит, так.

Уве кивает. Тут из гостиной к нему, усы в сливках от торта, важно выплывает кошак.

Мы ведь в большинстве своем живем тем, что будет. Через день, через неделю, через год. Но вот вдруг наступает тот мучительный день, когда понимаешь, что дожил до таких лет, когда впереди не так уж и много, гораздо более – позади. И теперь, когда впереди у тебя так мало, нужно искать что-то новое, ради чего и чем теперь жить.

Странная штука – смерть. Пускай многие всю жизнь проживают так, будто никакой смерти нет вовсе, добрую половину наших дней именно смерть служит одной из главных мотиваций нашего существования. Чем старше становимся мы, тем острее осязаем ее и тем упорнее, тем настойчивей и яростней цепляемся за жизнь. Одни просто не могут без того, чтоб не чувствовать вседневного присутствия смерти, иначе не ценили бы ее противоположность.