Цитаты из книги «Медвежий угол»

Беньи всегда искал самых острых физических ощущений, потому что они вытесняют другие чувства. Адреналин, вкус крови, колотящая боль вызывали приятный шум в голове; он любил сам себя пугать, потому что, когда страшно, невозможно думать ни о чем другом. Он никогда не резал себе запястья, но понимал, зачем это делают. Иногда он так хотел ощутить боль и сфокусироваться только на ней, что специально ехал на поезде в другой город, за много километров, дожидался темноты и отыскивал самых отпетых хулиганов, чтобы подраться, лез на рожон, пока им ничего не оставалось, кроме как всерьез его отколошматить. Потому что, когда по-настоящему, адски болит снаружи, не так больно внутри.

– Эй, парни, знаете, что говорит на прощание одна лесбиянка-вампир другой? Юниоры удивленно подняли глаза. Бубу ухмыльнулся: – Увидимся через месяц!

40 Есть одна старая поговорка, которую любят повторять все тренеры. «Когда один человек идет в лес, а другие идут за ним – это лидерство. А если он идет в лес один – это прогулка».

Адреналин, жажда на грани ужаса ринуться в пропасть, чтобы взлететь или рухнуть в тартарары, –

что для достижения цели нужны смирение и упорный труд.

Это вещь серьезная, хотя и мелочь. Важно знать, что есть те, кто тебя не оставит.

Ана держала палец на спуске, но не звонила. Много лет спустя она прочитает в одной старой газете про исследование, которое показало: за физическую боль отвечает тот же участок мозга, что за ревность. Ана сразу поняла, о чем речь. Вот почему ревность причиняет такую сильную боль.

Летом в трещины камней затекает вода, а при минусовых температурах влага превращается в лед, и камни крошатся. Таким стало ее детство, детство младшей сестры умершего старшего брата. Детство, которое было одной-единственной, бесконечной отчаянной попыткой не растекаться, не попадать в трещины своих родителей. Когда растешь бок о бок со смертью, знаешь, что для разных людей она очень разная, но для родителей смерть в первую очередь – это тишина. В кухне, в прихожей, в телефонной трубке, на заднем сиденье машины, в пятницу вечером, в понедельник утром, завернутая в наволочку и смятые простыни, спрятанная на самое дно коробки с игрушками на чердаке, на маленькой табуреточке у раковины, под мокрыми полотенцами, которые больше не валяются на полу в ванной. Повсюду дети оставляют за собой тишину. Мая отлично знает, что эта тишина может быть как вода. Если впустить ее слишком глубоко, она замерзнет, превратится в лед и разорвет наши сердца. Уже тогда, в полиции Хеда, она знала, что переживет это. А мама и папа – нет. Родительские раны не заживают. Какой это невероятный, немыслимый позор, что жертва чаще всего испытыва

Басист проснулся от стука в дверь. Открыл в одних штанах. Беньи засмеялся. – Это ты в таком виде кататься собрался? – Я тебя вчера весь вечер прождал, мог бы позвонить, – грустно прошептал басист. – Прости, – сказал Беньи. И басист простил его. Хотя и неохотно. Но как можно не простить того, кто так на тебя смотрит?

Курила Рамона, а от рака умер Хольгер. «Не болезнь, а сплошная ирония», – беззаботно говорил Хольгер. Рамона никому не позволяла говорить, что он умер, – предпочитала формулировку «он от меня ушел», потому что видела это так. Как измену. Теперь, когда его больше не было, она стояла в снегу голая и беззащитная, словно дерево без коры.