После нескольких публичных казней на костре и выкалывания глаза у инакомыслящих на вождей снизошло откровение. Когда наступил день выборов, они приказали своим людям голосовать за Кимбу, поступая в соответствии с простой и действенной логикой: делай то, что тебе велит человек, имеющий силу и готовый на скорую ужасную расправу. Жан Кимба получил среди винду абсолютное большинство, а общее количество поданных за него голосов перевесило и всю оппозицию, и кейджу вместе взятых. Немало этому способствовало то, что число туземцев из племени винду почти удвоилось, поскольку вождь каждого селения считал своим долгом завысить заявленное число жителей. Элементарная перепись населения, проведенная колониальными властями, основывалась целиком на сведениях, предоставленных этими вождями.

Колониальные власти сами себе создали кучу проблем. Вместо того чтобы обеспечить победу своему протеже на этих первых, жизненно важных выборах, затем подписать договор о взаимной безопасности и прислать подразделение белых десантников для утверждения у власти на веки вечные прозападного ставленника, колонизаторы позволили победить своему злейшему врагу. Через месяц после выборов Жан Кимба был возведен в должность первого президента Зангаро.

Дальнейшие события развивались традиционно. Четыре оставшиеся партии были запрещены как пособники империализма, а их лидеры арестованы по сфабрикованным обвинениям. Они умерли в тюрьме под пытками после того, как добровольно передали партийные фонды освободителю Кимбе. Колониальная армия и полиция были распущены, и на смену им пришли военные формирования исключительно из представителей племени винду. Одновременно была распущена жандармерия, состоявшая при колонизаторах в основном из обученных солдат кейджу. Шесть грузовиков покинули столицу, чтобы развезти бывших солдат по домам, но доставили их в безлюдное место на берегу Зангаро. А здесь заговорили пулеметы. Таков был конец солдат кейджу.

Столичным полицейским и таможенникам из племени кейджу было разрешено остаться, но оружие и амуницию у них отобрали. Власть перешла к армии винду, и воцарился террор. Не прошло и восемнадцати месяцев после выборов, как началась конфискация поместий, имущества и предприятий колонизаторов. Экономика неуклонно сползала вниз. Среди винду не было подготовленных специалистов, которые могли бы взять на себя управление немногочисленными предприятиями и обеспечить пусть хотя бы скромную экономическую эффективность. А поместья и плантации разошлись по рукам сподвижников Кимбы. Когда колонизаторы покинули страну, на самых жизненно важных объектах появились технические специалисты ООН. Но то, чему они становились свидетелями, заставляло их рано или поздно обращаться к своим правительствам с настоятельными просьбами об отзыве из страны.

Нескольких жестоких актов террора оказалось достаточно, чтобы привести оробевших кейджу к беспрекословному повиновению. И даже за рекой на территории винду был учинен ряд свирепых расправ над вождями, пытавшимися что-то бормотать о предвыборных обещаниях. После этого винду просто попрятались в своих лесах. Их больше не интересовало, что творится в столице. Кимба и группа его приспешников, поддерживаемые набранной из туземцев племени винду армией, а также крайне непредсказуемыми и опасными подростками, организовавшими молодежное партийное движение, захватили безраздельную власть.

Некоторые методы, применяемые правящей верхушкой, были просто уму непостижимы. В докладе Саймона Эндина приводился достоверный случай, когда Кимба, взбешенный тем, что никак не мог получить свою долю в одной из сделок, арестовал и бросил в тюрьму участвовавшего в ней европейского бизнесмена. К его жене был послан эмиссар с заверением, что она получит по почте пальцы ног, рук и уши своего мужа, если не будет заплачен выкуп. Это подтверждало и письмо заключенного в тюрьму мужа. Бедная женщина собрала необходимые полмиллиона долларов у его партнеров по бизнесу и заплатила. Человек был освобожден, но, напуганный на всю жизнь, хранил молчание. До журналистов эта история так и не дошла. В другом случае двух представителей бывших колониальных властей арестовали и подвергли жестоким избиениям в армейских казармах. Их освободили лишь после солидной взятки министру юстиции, большая часть которой, очевидно, перешла к Кимбе. Вина несчастных состояла только в том, что они не поклонились проезжавшему мимо автомобилю президента.

В прошедшие после провозглашения независимости пять лет вся возможная оппозиция была либо стерта с лица земли, либо выслана из страны, и последним, надо сказать, крупно повезло. В результате в республике не осталось ни врачей, ни инженеров, ни иных сколь-нибудь квалифицированных специалистов. Всех образованных людей Кимба рассматривал как потенциальных противников.

Годами в нем копился патологический страх перед покушением на свою жизнь, поэтому он никогда не выезжал из страны. Редко выбирался и из своего дворца, а уж если покидал его, то только под усиленной охраной. Все огнестрельное оружие любого типа было выявлено и конфисковано, включая охотничьи ружья и дробовики, что отнюдь не способствовало увеличению добычи богатой протеином пищи. Импорт патронов и черного пороха был прекращен, и охотникам племени винду, добиравшимся из глубинных районов до побережья в надежде купить боеприпасы, ничего не оставалось, как, вернувшись с пустыми руками, подальше забросить свои бесполезные допотопные винтовки. В черте города даже запрещалось носить мачете. Нарушение любого из подобных распоряжений каралось смертью.

* * *

Когда сэр Джеймс Мэнсон наконец осилил этот объемистый доклад, изучил фотографии столицы, президентского дворца и самого Кимбы, а также внимательно ознакомился с картами, он снова послал за Саймоном Эндином. Последний был в высшей степени озадачен интересом шефа к этой мрачной республике. Он даже поинтересовался у Мартина Торпа, занимающего соседний с ним кабинет на девятом этаже, в чем тут дело. Торп лишь ухмыльнулся и дотронулся указательным пальцем до кончика носа: «Держи, мол, нос по ветру…»

Он подозревал, что все это значит, но абсолютно уверен не был. Оба хорошо знали, что не следует задавать лишних вопросов, когда у шефа зреет новая идея, и ему требуется информация.

На следующее утро Мэнсон стоял на своем излюбленном месте у окна с зеркальными стеклами и, ожидая Эндина, наблюдал за суетящимися внизу пигмеями.

– Имеется два момента, о которых я хотел бы знать поподробнее, Саймон, – начал сэр Джеймс без предисловий и возвратился к столу, где лежал доклад Эндина. – Ты упоминал о каких-то волнениях в столице то ли шесть, то ли семь недель назад. Я уже слышал об этих событиях от другого человека, очевидца. Он говорил, что ходили слухи о попытке покушения на Кимбу. В чем там дело?

Эндин облегченно вздохнул. Все это он знал из собственных источников, но сведения показались ему слишком незначительными, чтобы включать их в доклад.

– Всякий раз, когда президента мучают дурные сны, начинаются аресты, и распространяются слухи о покушении на его жизнь, – сказал Эндин. – В действительности это лишь означает, что ему нужны оправдания для расправ. Тогда, в январе, это был армейский командир полковник Боби. Мне рассказывали, что между ним и Кимбой возникла ссора, поскольку последнему показалось, что Боби надул его в одной из совместных афер. Для больницы ООН прибыла партия лекарств и наркотиков. Армия конфисковала их и половину украла. Дело это организовал Боби, который и продал украденный товар на черном рынке. Часть выручки должна была достаться Кимбе. Главврач больницы заявил президенту протест и указал истинную стоимость украденного. Цифра оказалась гораздо больше той, какую называл Боби.

Обезумевший от гнева президент велел арестовать Боби. Охрана перерыла весь город, хватая кого ни попадя.

– А что случилось с Боби? – задал вопрос Мэнсон.

– Он исчез. Сел в джип и, доехав до границы, пересек ее пешком, а машину бросил.

– К какому племени он принадлежит?

– Наполовину винду, наполовину кейджу. Скорее всего, появился на свет в результате набега винду на селение кейджу лет сорок назад.

– Доводилось ему служить в колониальной армии? – поинтересовался Мэнсон.

– Он был капралом в жандармерии, так что имеет кое-какую элементарную подготовку. Незадолго до провозглашения независимости его выгнали за пьянство и недисциплинированность. Когда к власти пришел Кимба, он сразу же взял Боби к себе. Ему нужен был хотя бы один человек, который мог бы отличить ствол винтовки от приклада. Во времена колонизации Боби причислял себя к кейджу, а при Кимбе божился, что он винду.

– Почему Кимба его держал? Что, Боби поддерживал президента с самого начала?

– Как только Боби понял, откуда дует ветер, он пришел к Кимбе и поклялся ему в верности. Он оказался прозорливее губернатора, не верившего, что Кимба выиграет выборы. Кимба даже назначил Боби командовать армией, поскольку ему казалось, что будет лучше, если репрессии против его противников кейджу будет осуществлять наполовину кейджу.

– Как он выглядит? – спросил Мэнсон задумчиво.

– Здоровый парень, – ответил Эндин, – настоящая горилла. Туп, но обладает звериной хитростью. В общем, вор у вора украл.

– Коммунист? – продолжал выспрашивать Мэнсон.

– Нет, сэр. Полностью аполитичен.

– Взяточник? Будет сотрудничать за деньги?

– Естественно. Сейчас ему, должно быть, не очень хорошо живется. Вряд ли он смог много прихватить с собой из Зангаро. Большие деньги там только у президента.

– А где он сейчас? – задал очередной вопрос Мэнсон.

– Не знаю, сэр. Живет где-то в изгнании.

– Хорошо, – проговорил Мэнсон. – Разыщи его.

– Мне нужно будет увидеться с ним?

– Пока нет, – сказал мэнсон. – Есть еще одно дело. Доклад прекрасный, очень подробный, но не освещена военная сторона. Я хочу иметь полное представление о том, как поставлено дело с охраной президентского дворца и поддержанием порядка в городе. Какова численность войск, полиции и особых телохранителей президента, где они размещаются, степень их подготовки, боевой опыт, вооружение, имеющиеся резервы, где находится арсенал, есть ли бронетехника или артиллерия, обучают ли армию русские, какое сопротивление смогут оказать войска в случае нападения. Одним словом, все.

Эндин удивленно посмотрел на своего шефа. В его мозгу засела фраза «в случае нападения». Хотел бы он знать, что, черт возьми, затевает старик. Но лицо сэра Джеймса оставалось бесстрастным.

– Это означает, что мне придется там побывать?

– Возможно. У тебя есть паспорт на другое имя?

– Нет, сэр. Но, видите ли, я вряд ли смогу собрать эту информацию. Она требует определенных специальных знаний, а я совершенно не разбираюсь в военном деле.

Мэнсон оказался снова у окна и посмотрел на Сити.

– Понимаю, – сказал он тихо, – чтобы составить такой доклад, потребуется солдат.

– Где же нам взять военного, которого можно было бы отправить в Кларенс для сбора нужных сведений?

– Есть такие люди, – ответил Мэнсон. – Их называют наемниками. Они сражаются за тех, кто им платит, и платит хорошо. Я готов к этому. Так что найди мне наемника, инициативного и неглупого. Лучшего в Европе.

* * *

Кот Шеннон лежал на кровати в номере небольшого отеля на Монмартре и наблюдал за поднимающимся к потолку дымком сигареты. Он бездельничал. За несколько недель, прошедших со времени возвращения из Африки, Шеннон потратил большую часть полученных денег, мотаясь по Европе в поисках новой работы.

В Риме, у знакомых католических священников он узнал, что требуется послать людей в Южный Судан – оборудовать там взлетную полосу для доставки по воздуху продовольствия и медикаментов. Ему было известно, что в Южном Судане действуют три различных группы наемников, помогая неграм в гражданской войне против арабского Севера. В Бар-эль-Газаре два британских наемника, Рон Грегори и Рип Керби, осуществляли небольшую операцию по минированию дорог. На юге, в провинции Экватория, Рольф Штайнер обучал в тренировочном лагере искусству войны туземных солдат, но уже несколько месяцев о нем не было известий.

К востоку, на верхнем Ниле, четыре израильтянина организовали гораздо более эффективное обучение негров, снабдив их советским оружием, в больших количествах захваченным Израилем у Египта в 1967 году. В военных действиях, ведущихся в трех провинциях Южного Судана, принимали участие значительные силы суданской армии и ВВС, поэтому египтяне вынуждены были сосредоточить в районе Хартума пять эскадрилий своих истребителей. Это, несомненно, мешало Египту противостоять Израилю на Суэцком канале.

Шеннон побывал в израильском посольстве в Париже и минут сорок беседовал с военным атташе. Последний вежливо выслушал его, вежливо поблагодарил и еще вежливее проводил. Офицер заявил, что в Южном Судане на стороне мятежников нет израильских военных советников, и поэтому он ничем не может помочь. Шеннон не сомневался, что записанная на пленку беседа будет послана в Тель-Авив, но ни на что не рассчитывал. Признавая, что у Израиля первоклассные летчики и хорошая разведка, Шеннон был уверен, что они плохо понимают чернокожую Африку и вряд ли смогут помочь обеспечить победу.

Кроме Судана, мало что оставалось. Ходили слухи, что ЦРУ вербует наемников для подготовки антикоммунистических формирований в Камбодже, а пара шейхов в Персидском заливе, желая избавиться от засилья британских военных советников, ищет наемников, готовых взять на себя их личную охрану. Все эти истории вызывали у Шеннона сомнения, ибо ни ЦРУ, ни арабам он не доверял.

Вне Персидского залива, Камбоджи и Судана перспектив не было вообще. В ближайшем будущем он предвидел наступление отвратительно мирных времен. Оставался шанс получить работу телохранителя у одного европейского торговца оружием, опасавшегося за собственную безопасность и нуждавшегося в хорошей защите.

Услышав, что Шеннон был в Париже, и зная его опыт и реакцию, тот послал к нему своего человека. Не отвергнув предложения, Шеннон все же не был убежден в необходимости его принять. Торговец оружием попал в затруднительное положение из-за собственной глупости. Он переправлял партию оружия одному из подразделений ИРА^[28] и стукнул британским властям, где это оружие будет получено. Последовал ряд арестов. Ирландцам удалось дознаться, откуда произошла утечка информации. Они пришли в бешенство. Торговцу требовался телохранитель, чтобы обезопасить себя, пока страсти не улягутся, и дело не будет предано забвению. Один лишь факт того, что Шеннон взял на себя защиту этого человека, мог бы охладить много горячих голов и заставить большинство профессиональных убийц убраться подобру-поздорову. Но ирландцы были просто бешеными псами, да к тому же недостаточно осведомлены о достоинствах Шеннона. Поэтому стрельба будет непременно, и вряд ли французской полиции понравятся истекающие кровью трупы на улицах. Кроме того, будучи протестантом из Ольстера, Шеннону не очень хотелось браться за эту работу. Вопрос пока оставался открытым.

Уже прошло десять дней марта, но погода была сырой и прохладной. Каждый день шел дождь, и только необходимость могла выгнать человека на улицу. Шеннон как только мог экономил оставшиеся у него деньги. Он дал номер своего телефона как минимум десятку людей, которые могли бы им заинтересоваться, и теперь ждал, убивая время за чтением бульварных романов в гостиничном номере.

Шеннон лежал, уставившись в потолок, и думал о доме. Не то чтобы у него был теперь свой дом, но это слово лучше всего подходило к местечку на границе Терона и Донегала, откуда он происходил.

Шеннон родился и вырос вблизи небольшой деревушки Каследерг, расположенной в графстве Тирон, но лежащей на границе с Донегалом. Дом его родителей стоял в миле от деревни на склоне холма, обращенном к Донегалу.

Его отец имел собственное льняное производство и являлся главным землевладельцем прихода. Он был протестантом, а почти все местные рабочие и фермеры – католиками, и поэтому молодой Карло не имел товарищей. Он завел себе друзей среди лошадей и стал ездить верхом раньше, чем сумел взобраться на велосипед. В пять лет у него был собственный пони, и он еще помнил, как ездил на нем в деревню покупать за полпенни шербет в кондитерской старого мистера Сэма Гейли.

В восемь его отправили в общеобразовательную школу в Англию по настоянию матери, которая была англичанкой и происходила из зажиточной семьи. Следующие десять лет он учился быть англичанином и намеренно старался изжить в себе речь и манеры уроженца Ольстера. Каникулы он проводил дома в одиноких прогулках верхом по насквозь продуваемым ветром с Северной Атлантики вересковым пустошам.

Шеннону было двадцать два года, и он служил в чине сержанта в Королевских ВМС, когда его родители погибли в автомобильной катастрофе на дороге в Белфаст. После похорон он продал почти обанкротившееся предприятие, запер дом и возвратился в Портсмут.

Это было одиннадцать лет назад. Он дослужил оставшийся срок в морской пехоте и вернулся к гражданской жизни. Перепробовав несколько занятий, он устроился клерком в лондонский торговый дом, имеющий широкие интересы в Африке. После года испытательного срока он хорошо разобрался в торговых делах и секретах банковских прибылей. Еще через год его назначили на должность помощника управляющего филиала компании в Уганде. И оттуда, не сказав никому ни слова, он однажды сбежал в Конго. Последние шесть лет Шеннон вел жизнь наемника, часто оказываясь вне закона. В лучшем случае его называли солдатом удачи, в худшем – наемным убийцей. Пути назад у него уже не было. И вопрос был не в том, что он не мог получить работу где-нибудь еще, воспользовавшись, наконец, другим именем. Он всегда мог бы наняться водителем грузовика, охранником или, на худой конец, разнорабочим. В действительности он уже не мог жить иначе. Он не смог бы сидеть целый день в конторе, смотреть в окно и вспоминать джунгли, качающиеся пальмы, запах пота и пороха, переправы на джипах вброд через реки, пронзительный страх перед атакой и дикую животную радость от сознания того, что остался жив. Вспоминать все это и возвращаться к гроссбухам и ежедневным поездкам на службу в переполненных пригородных поездах было выше его сил. Он знал, что извел бы себя. Яд, впрыснутый Африкой в кровь, остался в нем навсегда.

Шеннон лежал на кровати, курил и размышлял, какой будет следующая работа.