ПротоиерейАндрейЛоргус,
директор Института христианской психологии
Автор этой книги – необыкновенная личность и человек удивительной судьбы. Мы познакомимся с Франко Нембрини-отцом и Франко Нембрини-педагогом.
Он необыкновенно успешный отец. Но не в том смысле, что воспитал идеальных детей. Его сыновья – дети как дети, и он – отец как отец. Успешным его можно назвать потому, что он нашел в себе удивительный глубочайший дар быть отцом. Это ведь мало кому удается.
Да! Нембрини удалось стать отцом. И, глядя на него, слушая его лекции, перечитывая книги, невозможно не поверить, невозможно сказать: «Ты сам не пробовал, не знаешь» или «То, что ты предлагаешь, неприменимо». Он говорит так просто, естественно и убедительно, что его слова не вызывают никакого сомнения. Это голос пророка. Он открывает глубины отцовского чувства, отцовского понимания и отцовской миссии в самом высоком смысле этого слова, поскольку миссия отца пересекается с миссией пророка, и даже Творца. Нембрини говорит о том, что отец в семье действительно становится проводником, голосом Всевышнего.
Читая это свидетельство, важно понимать, что среда, в которой вырос сам Нембрини, не знает такого дефицита отцовства, как Россия. Катастрофы, которые настигли нас в XX веке, травма революции и геноцида 20–30-х годов, война, снова геноцид 1947 года и т. д. и т. д. оставили неизгладимый след в сердцах многих людей. Наша история лишила отцов несколько поколений.
Тема отцовства, представленная Нембрини в своей книге, чрезвычайно увлекает и дает мужчине вдохновение реализовать себя в этом качестве или хотя бы попробовать освоиться в нем. А женщины найдут здесь откровение о том, каким может быть отец, муж и мужчина сегодня. Многие современные российские мужчины не знают, что им делать с детьми. И не только потому, что росли в неполных семьях. Есть много людей, живших в условиях, в которых отец, став молчаливой жертвой матери, не имевший права на свое слово, мнение, вовсе не вступал с ребенком в близкие отношения. Недавно я разговаривал с одной женщиной, с которой мы пытались разобраться в ее отношениях с отцом. Она призналась: «У нас никогда не было разговоров о моих чувствах. Отец никогда не рассказывал мне о своих переживаниях, это запретная тема».
А для Франко Нембрини такая постановка вопроса невозможна. Дело в том, что традиционная итальянская семья – по сути дела, патриархальная и со строгими правилами – не может жить без эмоций. Для итальянцев эмоции – часть национальной культуры. Они очень темпераментные и открытые люди. Они и поют, и танцуют, и разговаривают. И конечно, дети погружаются в эти традиции с измальства – они участвуют и в переживаниях отца, и в переживаниях матери. Другое дело, что отцы бывают разные, их стиль отношения к детям различается, но это не та закрытая суровость, которая царит у нас, она совсем другая. Отцовство Нембрини – это школа эмоциональной жизни.
Книга, которую вы сейчас держите в руках, необходима отцам, сыновьям, матерям, дочерям – всем. Франко Нембрини дает разумное и жизнеутверждающее представление о том, что родительские роли не могут быть выравнены между отцом и матерью или заменены, они не могут не различаться.
Нембрини известен в своем городе Бергамо как учредитель знаменитой школы «La Traccia» (1984 г.), в которой сейчас учится около тысячи детей. Причем школа эта частная. Он создал ее вместе с другими родителями и педагогами для детей из небогатых и неблагополучных семей. Верхний город Бергамо – красивейший, замечательный, прекрасный, как все в Италии. Но вот «La Traccia» находится в небогатом пригороде. Она живет и процветает благодаря усилиям активистов-родителей и благословению местного епископа, с которым Нембрини часто советуется по многим вопросам. Хотя «La Traccia» – школа светская.
В Бергамо Франко Нембрини стал личностью номер два после всемирно известного Гаэтано Доницетти, оперного композитора. Профессор филологии и яркий проповедник христианства, который толкует Данте не просто как филолог, но как пророк, Нембрини дал замечательный пример успеха религиозной педагогики в школе – классической по содержанию и глубоко христианской по духу. При том, что делает он это очень оригинально. Он обращается к простому человеку – к ребенку, его матери, которая, может быть, вовсе не имеет образования, к водителю, который проезжает мимо по трассе, к подросткам, которые вообще в школу не ходят… Нембрини проводит свои беседы в самых разных, неакадемических аудиториях. Он приходит туда, куда его зовут. Кстати, сегодня он приобрел широкую известность далеко за пределами родной Италии благодаря телевизионным передачам, в которых толкует Данте и… сказку о Пиноккио. Эти телесериалы стали классикой нового телевизионного жанра.
Известность Франко Нембрини в России связана не только с его книгами. Он неоднократно приезжал в Россию. В 2015 году Нембрини побывал в Кемерово, в гимназии, с которой «La Traccia» дружит давно, где получил благословение от Святейшего Патриарха Кирилла на «дружбу и сотрудничество на благо молодежи» и на воспитание детей «в первую очередь в той христианской нравственности, которая является неизменной и вечной»[1].
Франко Нембрини – удивительный пример органичного христианства XXI века. Он – ученый, филолог, современный итальянец, европеец, у которого религия и наука, религия и политика, религия и семья, религия и общественная жизнь никогда не расходятся. Настолько органично они проникают друг в друга.
Необыкновенная харизма Нембрини помогает ему находить удивительные слова. И так поворачивать и слово, и фразу, чтобы убедить человека, что тот слышит Слово Божие. Кстати, первое время после окончания института Нембрини несколько лет преподавал религию, поскольку не получил место как филолог. Он раскрывает все культурное наследие как проповедь. Да, в Италии это немудрено, потому что там каждая колонна, каждая площадь и каждый камень свидетельствуют о христианстве или о том, что было до него. И как легко представить себе на этом фоне Франко Нембрини – плоть от плоти, кость от костей римлянина, настоящего римского проповедника, поэта, по сути дела, пророка, поскольку то, что он временами говорит, звучит как предсказание. Ведь для того, чтобы проповедовать сегодня, когда антиклерикализм моден и популярен, требуется смелость пророка.
Нембрини принадлежит к числу итальянской научной элиты. Будучи профессором филологии, он стал народным учителем, педагогом такого масштаба, как известные в России Макаренко или Сухомлинский. И в этой области ему тоже принадлежит открытие. Его педагогика это педагогика личности, свидетельства и встречи. Встречи учителя и ученика, двух личностей, стоящих перед Богом. Когда я читаю его тексты, отчетливо чувствую страх Божий, ощущаю трепет Нембрини перед каждым учеником, его взглядом, его вопросами. В книге он описывает, как пришел в класс, который его, молодого учителя, еще не знал, и один из самых трудных учеников, который всегда портил все уроки, вдруг прочитал наизусть целую главу из Данте. Это был обычный, что называется, девиантный подросток. И с такими ребятами, со своими сыновьями и с сыновьями соседей Нембрини проводит свои поразительные уроки, уроки-проповеди, разбирая поэзию «итальянского Пушкина» Данте. Делает он это на примерах из жизни, нашей жизни, настолько виртуозно, так сильно, что искусство педагогики превращается для него во встречу с личностями учеников и слушателей. Причем стать ими может любой. Школа Нембрини – открытая. Обучая и воспитывая, Нембрини убеждает собою: он и есть воспитание.
Что в этой книге еще может быть важно для современного читателя? Она дает яркий пример того, что педагогика – это прекрасное дело, которому стоит посвятить жизнь, ведь она может стать проповедью, миссией, величайшим служением, которое прекрасно удается мужчине. И как было бы замечательно, если бы эта книга попала в руки абитуриентов педагогических факультетов или мальчиков, которые выбирают будущую профессию педагога, и творчество Франко Нембрини вдохновило бы их стать учителями… философии, химии, физики, математики… Любой урок может стать пророческим, таким же истинным посланием, как слова Франко Нембрини.
Моим родителям, Дарио и Клементине, которые дали мне жизнь, а вместе с ней ощущение ее величия и красоты
Клементине Маццолени, моей учительнице, которой я обязан страстью к литературе и преподаванию
Отцу Луиджи Джуссани, который придал этому ощущению и этой страсти твердость и непоколебимость веры
Споры о «реформе Моратти»[3] не стихают, а, напротив, лишь накаляются. Но, если мы спорим о школе, нужно четко понимать, о чем идет речь: главный школьный вопрос – воспитание. Трагедия же нашего времени состоит в его отсутствии. Важно, чтобы по крайней мере те взрослые, на ком лежит ответственность за воспитание, сознавали: быть может, мы первое поколение, столь драматично столкнувшееся с проблемой традиции, то есть передачи из рода в род знаний, ценностей, обретенных истин и положительного восприятия жизни. Ныне это чудо воспитания, благодаря которому в счастье и несчастье, в радостные и трагические моменты истории мир двигался вперед, уже не воспринимается как нечто очевидное, не происходит само собой.
Конечно, на то есть причины. Например, медленное, но верное разрушение нынешней культурой представлений об отце. А ведь это основа основ: воспитание возможно там, где в первую очередь присутствует взрослый. Разрушено представление о Боге как воплощении понятия отцовства, к которому причастен или стремится быть причастным каждый человек. После уже естественным образом разрушилось и все остальное. Место Бога заняли великие идеологии, призывавшие жить надеждами или устремлениями коммунизма. Но при этом человек обнаружил, что ему нечего сказать – ни доброго, ни разумного – собственным детям. Как говорит неподражаемый Вуди Аллен: «Бог умер, Маркс умер, да и мне что-то нездоровится». В одной фразе через запятую – три этапа уничтожения идеи отцовства. Все мы, а особенно наши дети, выросли на «Микки-Маусе»: это мир дядюшек и тетушек, как правило, одиноких, где невозможно встретить ни одного отца. Вот культура, выпестовавшая идею о том, что отцовство исчезло.
Отправная точка – воспитание. Отец Джуссани[4] недавно сказал: «Если бы кто-нибудь занялся воспитанием народа, всем было бы лучше». Из этого и нужно исходить. Так пора бы уже кому- нибудь из взрослых, засучив рукава, решительно заявить: «Я хочу изобрести его, хочу сам заняться воспитанием». Нужно, чтобы каждый пытался это делать, присматриваясь к тем немногим людям, к тем ситуациям, отдельным примерам, где мы наблюдаем воспитание в действии.
Сам я смотрю, прежде всего, на своих отца и мать, поскольку рядом с ними расцвела моя жизнь. Мы жили в непростых условиях. К сорока годам у моего отца начался рассеянный склероз, и болезнь сопровождала его до самой смерти. Он с трудом передвигался, из-за чего потерял работу. После он устроился в школу присматривать за детьми и стал важной шишкой… Так что я действительно сын своих родителей!
Какие воспоминания я храню о своем покойном отце, помимо игры в карты и его рассказов о дружбе с отцом Джуссани, которого он знал лично и безмерно уважал? С детства у меня сохранилось очень яркое воспоминание: вечером, когда мы укладывались спать, он приходил к нам в комнату прочитать молитву. В нашей квартире была спальня для мальчиков и спальня для девочек, и у нас, в мальчишеской комнате, стояли две трехъярусные кровати. Так вот, я очень живо помню, как отец входил в нашу комнату и, встав на колени, начинал: «Отче наш…» Меня это всегда поражало, поскольку отец был не из тех, кто любит читать проповеди. Он вообще не отличался разговорчивостью. Когда он пытался говорить по-итальянски, то получалось очень забавно: мы выросли в Бергамо, итальянский для нас не родной язык[5] – не каждый его учил и не каждый им владеет. Мой папа плохо знал итальянский и, беседуя с отцом Джуссани, смешил его до слез своим произношением. Так что, когда отец, без каких-либо вступлений и лишних слов, опускался на колени, чтобы прочитать «Отче наш», мы, дети, воспринимали это как нечто совершенно естественное. Отец вырастил нас, просто-напросто призывая – без открытого призыва – смотреть на вещи так, как он сам на них смотрел. «Мы с вами, ребята, – говорил он, – плывем в одной лодке, и единственное, что вам необходимо, – двигаться в верном направлении. Я пытаюсь – и мне хорошо. Так действительно хорошо живется, следуйте за мной – и, возможно, вы тоже станете взрослыми».
Мы выросли с представлением об отце как о великом человеке, и это представление осталось с нами навсегда. Когда я видел, как он «трюхает» по дорогам на своем велосипеде (слава Богу, болезнь протекала у него с длительными периодами ремиссии, позволявшими ему иногда садиться за руль велосипеда, даже если нажимать на педали стоило ему нечеловеческих усилий), он казался мне королем.
Я смотрел на него – и мой отец, в сравнении с другими, был царем Вселенной. Я смотрел на него и понимал, что его жизнь – воплощение мудрости. Он обладал таким взглядом на вещи, о каком не мог мечтать ни один из университетских преподавателей, пытавшихся впоследствии объяснить мне, что такое воспитание. Отец доходил до сути вещей. Об этом свидетельствовало все: как он вел себя, как он пел, как играл в карты, как обращался за столом с нами, детьми, и с нашими друзьями, которые приходили в гости. Можно было поспорить, что он разбирается во всем, умеет объяснить, что есть добро и зло, радость и боль, почему люди умирают, зачем нужно трудиться в поте лица, почему стоит жить и что ожидает нас в конце. Он сам показывал пример того, как нужно жить, оставаясь в мире с самим собой и со всем миром, никогда не отрекаясь от ответственности, не отворачиваясь от вызовов со стороны реальности. И когда в детстве я смотрел на него, то говорил себе: «Вот каким я хочу быть, когда вырасту». Я смотрел на своего отца и говорил: «Господи, я хочу быть, как он. Не знаю, буду ли я богатым или бедным, стану ли преподавателем, чем стану заниматься, когда вырасту, знаю только, что хочу быть вот таким человеком – обладать вещами, зная, Кому они принадлежат на самом деле». Ведь именно благодаря этому отец был хозяином любого положения.
А теперь прибавьте к этому еще и мою маму! Дочь простых крестьян, она всю свою жизнь провела в заботах о семье, почти не выходя из дома а как иначе, если у тебя десять детей, родившихся за одиннадцать лет, – и практически непрерывно была беременна: то на сносях, то в больнице. Когда же она умерла в 1985 году, умерла очень молодой, мы обнаружили у нее в шкафу шкатулку с запиской: «Если вы когда-нибудь найдете эти вещи, не выбрасывайте их. Это История внутри истории мира». Знаете, что было в той шкатулке? Вырезки из газет, относящиеся к Церкви: папа Иоанн, канонизация того или иного святого… Она сохраняла их и периодически просматривала, вспоминая историю Церкви – так, как сама понимала ее, читая «Христианскую семью» и другие подобные газеты. Помню вырезку из «Эха Бергамо»: «Избран папа Иоанн XXIII, уроженец Бергамо». Вот она, «История внутри истории мира». С таким сознанием жила крестьянка, окончившая три класса школы.
И вот, хвала Господу, я вырос в семье таких родителей. Для меня всегда было очевидно, что значит воспитание: не нотации и не постоянная обеспокоенность. Это человек, который живет. Проблема воспитания – не в молодежи, не в детях, не в учениках, студентах или школьниках. Это твоя проблема: воспитание – твоя способность или неспособность предоставить личное свидетельство. Кем бы ты ни был, где бы ты ни был, нужно лишь, чтобы твои дети могли видеть твое свидетельство о том, что ты уверен в жизни. И этого вполне достаточно.
О проекте
О подписке