Верди. Роман оперы

Слабость гения — нужда в аудитории.
SH

«Verdi: Roman der Oper» Франца Верфеля рассказывает о соперничестве итальянца Джузеппе Верди и немца Рихарда Вагнера. Два гения родились в один год и оба работали в жанре оперы, поэтому их сравнивали на протяжении всего их творческого пути. Эти имена всегда шли бок о бок, как Бах и Гендель, как Моцарт и Сальери. Чтобы понять, сколь разными, но одинаково значимыми, это были личности, достаточно послушать их произведения. Кстати, перед прочтением можно этого и не делать, ведь книга даёт исчерпывающий материал по теме. Тем же, кто знаком с персонажами не по наслышке, она даёт возможность ещё лучше понять их.

Верди вдохнул в традиционную оперу новую жизнь, а Вагнер расширил её границы. Важно, что оба – новаторы, каждый в своей нише. Символично здесь то, что музыкой итальянца восхищается друг Верди, Сенатор, представитель «старой гвардии», а музыку Вагнера боготворит его сын Итало – представитель нового поколения. Тот настолько увлечён личностью немца, что любовница Итало ревнует его и закатывает по этому поводу сцены. Однако, что не мене важно, Верди не настолько традиционен, чтобы вместе с Россини и Доницетти пылиться в собрании маркиза Гритти – этой снобистской столетней мумии, по которому они прошлись как-то с Верди. Книга насыщена контрастами, как сама жизнь: старое противопоставляется новому, успех – кризису, старость – молодости, подлость – благородству, восхищение – презрению, бедность – богатству и, наконец, рождение – смерти.

Сюжетные перепетии происходят во время творческого кризиса Верди – в его жизни был десятилетний период, когда он практически ничего не сочинял. Маэстро считал, что он – только проводник, который слышит внутри себя музыку, а его задача – записывать её. Но ни в коем случае не вытаскивать её щипцами из собственной головы – это ложь по отношению к слушателям. Есть такая поговорка среди студентов, «сначала ты работаешь на зачётку, а потом она на тебя». Верди же опасался, что публика отнесётся снисходительно к его новым творениям только лишь из-за прошлых его заслуг. Для него это было бы унизительно. А тут ещё этот всеми превозносимый Вагнер. Но конфликты с публикой и критиками, конкурентами и завистниками – ничто, по сравнению с его разладом с самим собой. Так что Великие тоже люди. Но с каким бы явлением не сталкивался главный персонаж, его реакции и поступки помогают понять значение утраченного в настоящее время слова «благородство». С исчезновением явления исчезает и его наименование, как известно.

Отдельного внимания заслуживают женские персонажи Верфеля. Он отдаёт своего рода дань Верди, героини чьих опер всегда несли в себе большую драму. Также и Бьянка, и Маргерита Децорци. Они оказались соперницами и ни одна не обрела счастья. Причину, по которой в операх складывалось так, Верфель трактует следующим образом: в тяжелой женской доле виноваты мужчины. Ой, бросьте, женщины вполне себе самостоятельно способны настрадаться. Совершенно поразительное отношение мужа к Бьянке: во всём, что с ней случилось – он винит себя. Не верится, что муж способен простить измену и причиной таковой нарекать себя. Этакий АнтиОтелло.

Под пером автора персонажи обрели плоть и кровь. Их портреты написаны будто с натуры, характеры кажутся вполне реальными, а звуки музыки – осязаемыми. Во многом это заслуга и переводчика Надежды Вольпин (гражданской жены Сергея Есенина), которая смогла передать силу слова австрийского писателя, описавшего тончайшие оттенки чувств и эмоций. Вот уж действительно – прекрасный образчик экспрессионизма. Произведение вполне себе самодостаточное явление, можно даже забыть, что речь о тех самых Верди и Вагнере, оно всё равно не потеряет своей прелести. Книга ведь о творчестве и искусстве в целом, о музыке и её многообразии в частности, о жажде признания и тщеславии, о желании творца быть понятым. Верно ли то, что где кончается музыка – начинаются эксперименты? Нужен ли музыке слушатель вообще? Нужны ли ей школы, направления, должна ли она звучать в унисон с современностью? Музыкантам и advanced listeners книга даст пищу к размышлению. К общечеловеческому в романе относится одна простая мысль: пока человек жив – он может всё. Очень печально, что иногда, чтобы понять очевидное, нужно уехать в другой город, измучить себя и стать свидетелем чьих-то страданий.

Если вам вздумается написать художественное произведение, посвящённое жизни и творчеству, скажем, знаменитого (да чего уж там, легендарного) композитора, вы можете пойти двумя путями. Можно, пролистав несколько словарей и энциклопедий соответствующей тематики и запасшись необходимым количеством цветистых цитат на все случаи жизни (по возможности — почерпнутых из писем и мемуаров той самой великой личности, жизнеописание которой не даёт вам покоя), накропать несколько сотен страниц, расписав не поддающиеся проверке факты и подробности из жизни композитора, перемежая эти самые подробности сюжетными линиями всех тех, кого ваш маэстро встретил (или мог встретить в принципе, это неважно) на своём жизненном пути.

Или же вы можете искренне и самоотверженно любить творчество этого почему бы не итальянского композитора, с младых ногтей заслушиваясь его музыкальными шедеврами. Вы можете вполне недурно разбираться во всяких ариозо, кабалеттах, стреттах и прочем. Да, пусть вы точно знаете, что этот ваш композитор-вдохновитель не мог встречать тех или иных персонажей или быть в конкретном месте в конкретное время — так как точно был в это время в другом, неважно: все детали, в том числе выдуманные, подчиняются общей идее и создают в своём сплаве роман с большой буквы, Роман оперы.

Вы можете выбрать любой из этих двух путей. Вот только загвоздка в том, что если ваш читатель не разбирается в музыке так же, как вы, более того, если он знаком с биографией вашей жертвы-композитора лишь понаслышке, то кроме того, что ваше сочинение вряд ли исправит эту печальную ситуацию (окончательно запутав его в хитросплетениях биографий и терминов), он, этот злосчастный читатель, ни за что не разберёт, что же перед ним: литературная поделка или значительный биографический труд.

Остаётся лишь искренне надеяться, что “Верди: Роман оперы” Франца Верфеля является примером второго, а не первого.

Прочитан роман, на который я давно заглядывалась, и который, к счастью, выпал мне в «Дайте две!». Сложно сказать, чего я от него ждала. Наверное, все-таки большей биографичности, что ли. Ее-то, на мой взгляд, там почти и не оказалось. Собственно, начинала я читать, к стыду своему, совершенно не представляя себе, кто такой Верфель. А он сам по себе личность достаточно замечательная.
Ссылка на биографию
Для меня новостью было и то, что

Верфель за несколько лет между публикацией романа и пришествием нацистов к власти успел осуществить переводы либретто трёх опер Верди - "Силы судьбы" (1925), "Симона Бокканегры" (1929) и "Дона Карлоса" (1932, для новой постановки в Вене)

(цитата из разговора)
И только когда я залезла в послесловие к роману, и прочитала там, что

Благодаря поддержке своих состоятельных родителей юный Верфель выписывал специальную литературу из Вены, приобретая, в частности, труды создателя «аналитической психологии» швейцарца Карла Густава Юнга (1875–1961), внимательно следил за публикациями Альфреда Адлера (1870–1937) и других учеников Фрейда. Изучение психоаналитических концепций было не просто фактом биографии Франца Верфеля, но и сыграло заметную роль в его творчестве, – в известной степени это относится и к публикуемому роману.

стало понятно, что роман – еще одна цитата – «фанфик хорошего качества». То есть выражение-то некорректно, поскольку фанфик пишется по литературному произведению, а тут художественный вымысел на основе реальной биографии))) Но, но… Роман – почти целиком художественный вымысел, Верфель, как я понимаю, попытался создать психологический портрет Верди. И странное дело, можно сколько угодно спорить о том, был ли Верди в жизни тем романтиком, которым, отчасти, он предстает у Верфеля, но получившийся «в общем» образ лично мне очень импонирует. Если добавить к этому «внешний колорит» в виде венецианцев (чего стоит один Андреа Джеминиано Мария Арканджело Леоне Гритти!)и Венеции как таковой, понимание музыки обоих – и Вагнера, и Верди, то получаем чудесный роман. Который тем не менее привел меня в состояние некоей растерянности.