3

Она выдохлась, пока бежала через лес к шоссе, и вынуждена была остановиться, чтобы перевести дух. Как ни странно, шум дороги успокаивал: осталось недолго.

Она растерла ладонями голые ободранные ноги, похожие на две былинки под джинсовой юбкой. Десятки мелких царапин от ежевичных колючек успели подсохнуть.

В нескольких метрах от пункта уплаты дорожного сбора нашлось место, показавшееся ей максимально безопасным; собираясь проголосовать, она вытянула руку и подняла большой палец, подав универсальный знак автостопщиков. Она пригладила длинную густую челку и одернула черную футболку. Лучше бы вырез был еще скромнее, но у нее не было возможности рыться в чемодане в поисках подходящей одежки.

Уже через несколько минут рядом с ней притормозила первая машина. Водителю оказалось не по пути, и он быстро скрылся из виду, забрав с собой частицу надежд, растворенных в воздухе этого странного утра.

Вдалеке, над острым гребнем гор, стояло холодное солнце, и молодая женщина на несколько мгновений закрыла глаза, подставила лицо бледному свету дня и сделала глубокий вдох, чтобы насладиться запахом выхлопных газов и горелой резины, приправленным ароматами леса ее родного края.

* * *

– Здравствуйте, куда направляетесь? – спросил мужчина, сидевший за рулем белой машины, перегнувшись через пассажирское сиденье.

Глубоко посаженные глазки, рот куриной гузкой – он смахивал на ночного грызуна; черные волосы с проседью на висках и круги под глазами, напоминающие выцветшие на желтой бумаге кляксы, свидетельствовали о жизни, полной забот, и хроническом недосыпе.

– Мне нужно в Тон, так что, если вам по пути и вы меня хоть немного подбросите, будет здорово, – ответила она не слишком уверенно.

– Мы поступим лучше – довезем вас до места! Мне придется сделать небольшой крюк, но я переживу. Не оставлять же вас одну на обочине.

Он улыбнулся, показав мелкие, тесно прижатые друг к другу зубы.

В кабине воняло табаком; порядок здесь явно наводили спустя рукава. Водитель торопливо убрал с сиденья стопку скрепленных листков и пластиковую коробку, – скорее всего, он брал с собой бутерброды, чтобы быстро перекусить в пути.

Она почувствовала, что добрый самаритянин рассматривает ее пустым, ледяным взглядом тускло-зеленых глаз, и внутренне поежилась. Она не стала отвечать на его улыбки, ограничилась коротким «спасибо», пристегнулась и уставилась на летящую навстречу асфальтовую ленту.

Повисшее молчание нарушали только гул мотора и выпуски новостей из включенного радио.

На дорогу смотри, придурок, подумала она.

– Если хочешь пить или есть, скажи, не стесняйся. Я с пяти утра за рулем, так что скоро сделаю остановку. Нужно передохнуть.

Она отметила неожиданный переход на «ты», и внутри у нее все сжалось, а в горле пересохло.

– Я Жеральд, а тебя как зовут?

– Жюли, – соврала она, не отводя взгляда от пейзажа за окном.

– Ладно, Жюли, скажи, если что понадобится.

Она кивнула и застенчиво одернула юбку.

* * *

Усталость победила, и она задремала, прижавшись щекой к холодному стеклу, не замечая, что ремень больно врезается в шею. Она открыла глаза, когда машина неожиданно остановилась рядом с выросшей как из-под земли заправкой – металлическим вонючим чудищем, к которому стекаются на водопой люди-рабы.

Дверца мягко захлопнулась, она посмотрела вслед водителю, входящему в магазинчик, и подумала, что он ничем не отличается от окружающих: дешевая белая рубашка, самые обычные джинсы, черные тупоносые ботинки. Безликие зомби курсировали между колонками и туалетом, не обращая внимания друг на друга. Она протяжно вздохнула, и стекло запотело.

Через несколько минут вернулся Жеральд с двумя стаканчиками из серого картона с логотипом АЗС. Висевший на правом запястье синий пластиковый пакет мерно покачивался в такт шагам.

– Кофе? – спросил он, садясь в машину.

– Спасибо, не стоило беспокоиться, – тихо ответила она.

– Берешь один – второй за полцены, так что я не сильно потратился.

– Спасибо, – повторила она, беря у него стаканчик.

– Ты чем по жизни занимаешься? – поинтересовался он.

Ее пустой желудок завязался в болезненный узел. Мысленно она готовилась к подобным вопросам и понимала, что, если промолчит, это покажется странным, но не успела продумать, что отвечать, – все силы уходили на то, чтобы справиться со страхом, терзавшим душу, и усталостью от бесконечной поездки.

– Я студентка.

– Вот оно что… Понятно. А я с учебой развязался в третьем классе^[2].

Он переключил скорость, но руку с широкого центрального подлокотника не убрал, уселся поглубже и опустил плечи. Девушка напряглась, а он, кажется, чувствовал себя все свободнее.

– К родителям возвращаешься? От приятеля?

Вопрос подействовал, как удар током, и ей стоило неимоверных усилий это скрыть. Как лучше ответить? Сказать, что у нее есть мужчина? Даже дурак поймет, что она врет, потому и выглядит такой беззащитной. А если скажет, что едет домой, этот тип посчитает ее маменькиной дочкой. Ладно, сейчас главное – не показать, что она одиночка, пусть думает, что кто-то ее ждет. Не имеет значения, что по старому адресу, возможно, давно никто не живет…

– Собралась навестить родителей, – наконец сообщила она, наплевав на то, что теперь он решит, будто она в свободном полете, и продолжит приставать с нескромными вопросами.

Машина ехала мимо поросших лесом холмов и зеленеющих полей. Время как будто замедлилось, минуты уподобились песчинкам часов, оказавшихся в невесомости.

– Ты, похоже, редко голосуешь на дороге?

Какого черта он лезет к ней с разговорами? Всякий раз после очередного вопроса она закрывала глаза и прижималась щекой к окну, давая понять, что не расположена к общению.

Футболка на груди слегка сползла – ничего такого, но придурок все чаще косился на вполне скромный вырез. Она поправила футболку и сказала:

– Угадал.

– Ты красотка и одета… вызывающе… Нужно быть осторожней.

Что он там лепечет?! Неужели кого-то могут соблазнить джинсовая юбка чуть выше колена, несвежая бесформенная футболка и грязные кеды на исцарапанных ногах? Она никогда не поверит, что подобный, с позволения сказать, стиль одежды возбуждает мужиков и они расценивают его как приглашение к действию!

Она молча поднесла к губам картонный стаканчик в попытке спрятать лицо.

– Хорошо, что тебе попался я, а не какой-нибудь урод.

Он повернул к ней крысиную мордочку, забыв о правилах безопасности, и положил руку ей на бедро. Прикосновение влажной ладони обожгло кожу, точно кислотой, и от ярости у нее перехватило дыхание. Водила все не убирал руку, секунды превращались в столетия, сердце девушки, назвавшейся Жюли, рвалось из груди, и, когда он гнусно ухмыльнулся и подмигнул, она выплеснула кофе ему в лицо.

Он заорал, его рот перекосила гримаса боли, растопыренные пальцы пытались стряхнуть обжигающую жидкость.

Машина вильнула влево.

Шедший на обгон грузовичок зацепил их бампер, автомобиль резко развернуло, и он пробил ограждение центральной разделительной полосы.

Безоблачное небо стремительно опрокинулось им под колеса, асфальтовая лента оказалась над головой. Они перевернулись несколько раз; все, что лежало на полу, приклеивалось к потолку, как ржавые железяки, притянутые магнитом. Волосы молодой женщины то вставали дыбом, то падали на лицо. Ремень безопасности то душил ее, то отпускал. Сейчас все будет кончено, это точно.

Скрежет металла, панические вопли, брызги стекла разлетаются в стороны, жизненно важные органы сжимаются и расправляются. Потом становится очень тихо – на этот раз смерть прошла мимо, даже струйка крови на лбу вроде бы не предвещает тяжелых увечий.

Сначала звон в ушах не давал понять, что происходит вокруг, но вскоре она уловила голоса мужчин и женщин – одни ужасно возбужденные, другие очень спокойные, почти механические, как у роботов.

Она повернулась к водителю и вскрикнула от боли. Грудь Жеральда несколько раз содрогнулась, голова была опущена, как у тряпичной куклы, но он дышал.

Смятая крыша машины касалась ее макушки, разбитое окно напоминало ощерившуюся пасть адского пса. Капля крови упала с правого уха на ручку двери. Она наконец поняла, что машина – вернее, то, что от нее осталось, – лежит на боку.

Завывание сирен ударило по ушам, сине-красные вспышки проблесковых маячков замерцали в осколках, засыпавших кабину.

Прибыла кавалерия.

Вместо облегчения она почувствовала так хорошо знакомый ей страх.

4

Образы, разбуженные на сеансе у доктора Катарини, по-прежнему цеплялись за мозговые извилины, подобно ядовитым водорослям, опутавшим погибающий коралл.

Подъезжая к дому, Максим окинул взглядом травянистый участок соседа, престарелого и одинокого любителя копаться в земле.

И тут же резко затормозил посреди узкой дороги, тянувшейся между зданиями, вышел из машины, перелез через изгородь и, встревоженно хмурясь, медленно зашагал по идеально подстриженной траве к железяке, покрытой ржавчиной, красной, как марсианская почва. Вытащил из-под ближайшего деревца массивную подпорку и воткнул ее в центр железяки. Две острые челюсти с леденящим душу щелчком захлопнулись, и деревяшка переломилась.

– Эй, какого черта вы делаете на моей земле?! – крикнул появившийся из дома старик. Он шел прихрамывая и возмущенно жестикулировал.

Максим медленно повернулся, дожидаясь, когда тот приблизится, чтобы можно было разговаривать, не повышая голоса.

– Кто вы такой? – недовольно буркнул сосед.

– Можете объяснить, что это? – Максим указал на ржавую хищницу.

– Не ваше дело! Да еще подпорку сбили и…

– Я задал вам вопрос, – перебил Максим. – Что это?

– Капкан на лис. Мерзкие твари таскают у меня птиц из курятника! – Старик нелепо изогнулся и указал рукой на загон с клетками.

– Я вижу за вашей спиной еще один. Сколько их всего?

– Что вы ко мне прицепились, а? Давайте уходите, не устраивайте скандала.

Максим прищурился и посмотрел в глаза куриному защитнику?

– У вас есть разрешение на установку капканов?

– Я на своей земле – что хочу, то и делаю. А вы что, из полиции?

Максим достал из внутреннего кармана удостоверение и помахал им перед носом собеседника. Тот разинул рот, и на оплывшем от удивления лице обозначились мелкие трещинки и морщины.

– Эти проклятые рыжие твари душат кур! У меня нет права защищать свое имущество?

– Так вы получили разрешение префектуры? – поинтересовался Максим и убрал удостоверение.

– Ну…

– Даже если бумажка имеется, – продолжил Максим и присел на корточки, – ловушки должны быть разрешенных моделей, а эти…

– Ладно, ладно, я все понял, – проворчал старик. – Уберу.

Максим поднялся, сунул руки в карманы и посмотрел по сторонам, чувствуя на себе опасливый взгляд соседа, явно прикидывающего, какое еще нарушение может отыскать въедливый инспектор.

– Очень хорошо, спасибо, – наконец произнес Максим, прошел по траве к деревянным воротам, отпер их и бросил через плечо: – Я живу совсем рядом, в доме на опушке.

Старик что-то проворчал в бороду. Он все понял без лишних объяснений.

Шины скрипнули по гравию стоянки, и тут Монсо увидел хозяйку своего дома, женщину с подсиненными седыми волосами и задиристым характером. Она за словом в карман не лезла и вечно появлялась в самые неудачные моменты, а ее лексикон мог шокировать добродетельных обывателей.

– Надо же, вот и вы наконец! – сказала она и пошла к нему, тяжело опираясь на трость.

Максим подозревал, что этот аксессуар ловко дополнял арсенал якобы беззащитной бабульки, позволяя ей казаться еще уязвимее, хотя летними вечерами, орудуя лопатой, она могла бы дать фору мужику-огороднику.

– Вы не на службе? – поинтересовалась она.

Тон недовольный – она сочла, что он ответил недостаточно быстро.

– Покормлю кошек и поеду.

– Вот что я вам скажу, мой милый: если бы о людях вы заботились так же хорошо, как о бродячих котах, стали бы матерью Терезой, ей-богу!

– Вы не слишком любите моих коллег-жандармов и меня в том числе, а ведь мы всего лишь делаем свою работу.

– Легавые… Мне больше по душе «Врачи без границ» и волонтеры, помогающие бездомным, ясно?

Максим усмехнулся: она обожала отпускать шпильки, зато, получая месячную плату за его двушку, бывала вполне довольна и полицейское жалованье не критиковала.

Хрустальный звон колокольчика сообщил о появлении рыжего кота. Пройдя между ногами Максима, он вопросительно поднял хвост, оставив на черных форменных брюках шерстяной след.

– Это Гарфилд, зверюга Денуайе. Вы его подкармливаете?

– Я всем рад, – ответил Максим.

Он тряхнул связкой ключей, дав понять, что разговор окончен, и не торопясь пошел к двери. Гарфилд нырнул в дом через кошачий лаз, который Максим соорудил, преодолев упорное сопротивление старухи.

– Господин Монсо! – Она взмахнула палкой, чтобы привлечь его внимание, словно не надеялась, что он услышит ее хрипловатый голос. – Хотела предупредить, что сегодня рано утром к вам приходила женщина.

Он вставил ключ в скважину и обернулся:

– Ну и?..

– Кажется, ей было… не по себе. Я бы сказала, что она была в панике. Что у нее не все ладно. Впрочем, я не врач, диагнозов не ставлю.

Максим попробовал повернуть ключ и обнаружил, что замок открыт.

– И вот еще что. Я ее пожалела и впустила к вам.

Он озадаченно нахмурился и чуть склонил голову к плечу:

– Но…

– Она вас искала! – Старуха не дала ему договорить. – Назвалась вашей сестрой, а поскольку вы похожи как две капли воды, сомнений у меня не осталось.

Слово сестра подействовало, как удар хлыста. У Максима помутилось в глазах, сердце загрохотало в висках, точно военный барабан, кровь отлила от рук и ног, и тело стало омерзительно ледяным. Домовладелица еще что-то говорила, но в ушах у Максима шумело так, словно вокруг головы метался рой обезумевших пчел.

Он неверной рукой толкнул дверь – медленно, как делает человек в испуге. Если старуха сказала правду, следующий шаг перенесет его на край бездны прошлого и отбросит на двадцать лет назад. Его сестра. Элоди. Теперь незнакомка. Иначе и быть не может, ведь их последняя встреча закончилась трагично. Готов ли он к такому испытанию сейчас, после сеанса у психиатра? Все приложенные усилия пойдут прахом, если он позволит чувствам захлестнуть душу, и демоны детства будут рвать его в клочья изнутри.

Максим попытался сделать дыхательное упражнение; он так крепко цеплялся за ручку двери, что побелели костяшки.

Голос домовладелицы возвращался постепенно, как волна, предвестница прилива:

– Вам плохо, господин Монсо?

По его щеке скатилась капля пота.

– Все в порядке, мадам Фаржас, со мной все в порядке, – солгал он.

– Ну и хорошо, оставляю вас с сестрой, не стану больше докучать.

Еще один удар кинжала в живот.