Часом позже Анна заехала на почти безлюдную парковку. Она заглушила мотор и открыла дверцу, бросив быстрый взгляд на тихую гладь серого моря, видневшуюся между «Кафе у пристани», общественными туалетами и другими приземистыми строениями. Едва ее голова показалась выше уровня распахнутой дверцы, как ветер подхватил и разметал ее волосы по лицу. Она не обратила на них внимания, слишком занятая своими мыслями о последних мгновениях своего путешествия.
Проезжая по узенькому тупиковому отвороту, ведущему к пляжу, она наткнулась на их со Спенсером бунгало – перелатанное и с пристройками, но вполне узнаваемое.
Это место отлично подходило для сегодняшнего дня. Все вокруг было полно воспоминаний о Спенсере; даже эта парковка, приютившаяся среди кочующих холмиков песка, кружащего и вихрящегося под струйками морского бриза. В памяти всплыла картинка. Он стоит у автомата и кроет его на чем свет стоит за то, что тот никак не желает глотать его пятьдесят пенсов. А неподалеку от кафе был песчаный склон, по которому он нес ее на руках с самого пляжа, потому что она только вытерла ноги и не хотела снова испачкать их в песке.
Она вздохнула. Уже не хватало сил терпеть, чтобы отправиться бродить по округе, раствориться в потоке тех счастливых воспоминаний. Как же ей их не хватало!
Анна обернулась на звук подъехавшего автомобиля – древнего, но словно не тронутого временем «ровера» Гейл и Ричарда со Скоттом и Терезой на заднем сиденье. Они припарковались в ряду напротив, возле кафе. Анна поставила машину на сигнализацию и направилась к ним.
Вот из «ровера» появилась Гейл – в нарядном черном платье и удачно подобранном жакете, прическа будто бросала вызов ветреной погоде (как ей это удалось? Шеллак?) – и с деловитостью генерала проследила, как Ричард достал из багажника холщовую сумку и переобулся в резиновые сапоги.
– Привет, – подходя, поздоровалась Анна.
– О, здравствуй! – чуть заметно улыбнулась Гейл. – Ты здесь.
С этими словами она оглядела наряд невестки: джинсы, темно-зеленый джемпер и бессменное черное пальто. Ее брови оценивающе дрогнули. Стилю Анна предпочитала комфорт, но даже реши она пойти сегодня в чем-то более торжественном, точно не выбрала бы все черное. Ей не хотелось одеваться так, словно она снова отправлялась на его похороны.
Наконец остальные тоже вышли из машины, поприветствовав Анну объятиями и поцелуями. Ричард и Скотт были в темных костюмах, а Тереза – в сдержанном платье цвета древесного угля в стиле своей свекрови. Их внешний вид явно не подходил для прогулок по пляжу. Анне забыли что-то сообщить? В чем дело?
– Ты взял сумку, Ричард? – спросила Гейл.
– Так точно, – ответил Ричард, приподнимая сумку чуть выше, чтобы жена удостоверилась.
Она кивнула, затем повернулась и зашагала в сторону дюн, возвышавшихся на дальнем конце парковки, ничуть не смущенная неуместностью своей обуви.
– Хорошо, – одобрила она. – Пошли. Первая остановка – «наша» полянка для пикника в дюнах.
«Вот как, – подумала Анна, – у них есть план». Ну конечно. Тот, в создании которого она не участвовала ни словом, ни делом. Что ж, у Анны тоже был план, и не менее важный. Она приосанилась и поплотнее закуталась в свое пальто.
– Вообще-то… Гейл! – позвала она.
Гейл обернулась, недоумение на ее лице мешалось с раздражением.
– Пока мы не ушли, давайте сходим к одному бунгало – небольшому такому, желтому – на обочине? Просто в нем мы со Спенсером…
– Может, позже, – отрезала Гейл, отворачиваясь и продолжая свой путь. – Если время останется… – бросила она через плечо. – Мы ведь не хотим садиться ужинать слишком поздно?
– Ужинать? – эхом переспросила Анна.
– Когда вернемся домой. Я приготовила сэндвичи и волованы. Ричард ведь писал тебе на электронку, помнишь?
Анна раскрыла было рот, но ответить было нечего. Она помнила, что открывала письмо, но, признаться, лишь наспех пробежала по нему глазами, ухватив лишь место и время встречи. Она привыкла, что Ричард, бывало, много говорил не по делу.
Наверно, неправильно было на это сердиться, но в ту минуту она почувствовала вспышку раздражения, потому что ее списали со счетов. Гейл словно забыла, что в этот день не она одна вспоминала Спенсера. Анна судорожно подбирала слова, чтобы выразить свои мысли и при этом не прозвучать чересчур стервозно, как вдруг вспомнила свой телефонный разговор с мамой. Контроль был для Гейл способом справляться со своими переживаниями. Ничего личного, она не должна об этом забывать.
Анна на мгновение замерла, одолеваемая внутренней борьбой раздражения с состраданием, и наконец расслабила плечи. Несмотря на то, что было непросто вынести высокомерие Гейл, она сумела сдержаться и не вспылить. Но не стоило обманываться, она во что бы то ни стало собиралась добраться до того желтого бунгало, и пусть Гейл делает что хочет.
Анна шумно выдохнула – слабое средство против разыгравшихся нервов, – затолкала кулаки в карманы и поплелась следом за растянувшейся тонкой ниточкой группкой, направлявшейся к большой дюне, которая вечно грозила поглотить западный рубеж парковки.
Следующий час Анна провела, казалось, вне собственного тела – происходящее она видела точно в фильме, немного издалека. Иначе этого было не вынести. Гейл играла роль главной скорбящей, хоть все остальные переживали не меньше нее. Анна же изображала преданную приятельницу, которой полагалось стоять возле Гейл, пока та произносила речь на том самом месте, где они любили, бывало, собраться семьей на пикник: пока они писали Спенсеру послания на кусочках бумажек, скатывали их в трубочки и засовывали в бутылку, которую затем зарыли в песок там, куда указала Гейл.
Анна была бы рада посвятить своему тексту больше двух минут, отпущенных Гейл, потому что, глядя на пустой листочек искусственного пергамента (для Гейл не существовало полумер), она никак не могла собрать мысли в кучу. Она тупо смотрела на него, в оставшиеся десять секунд нацарапала: «Я тебя люблю» – и поспешила запихнуть бумажку в бутылку. Искренне. Но не очень-то красноречиво. Да и не похоже на то «прощай», мысли о котором не давали ей покоя. Как с таким можно торопить?
После они отправились к следующей остановке, знаменательной для всех, кроме Анны и Терезы, беременной уже пятый месяц, которая безропотной утицей переваливалась с одного холма на другой. На ее фоне любые возражения Анны были бы крайне неуместны.
Отрешившись от голоса свекрови, точно он был частью окружавшего шума, подобно воплям чаек, она попыталась отыскать в своем сердце то укромное местечко, где могла бы поговорить со Спенсером, высказать ему то, что собиралась. Она уже было настроилась, как вдруг Гейл хлопнула в ладоши и объявила:
– Ну что ж, думаю, настало время самого важного момента этого дня, того, зачем мы решили прийти сюда в этом году… Ричард, сумка у тебя?
Ричард, который с самого прибытия едва ли сказал хоть слово, кивнул. Внимание Анны снова привлекла холщовая сумка-шоппер в его руках. Он так и таскал ее всю дорогу. Так что же там было?
Он передал сумку Гейл, та запустила руки внутрь и с благоговейным видом вынула оттуда небольшую оловянную урну. Ту, что с крышечкой. Ту, что используют для…
Нет. Не может этого быть.
– Так. Когда кончится отлив, мы выйдем на берег, – объяснила Гейл, – и тогда Ричард и Скотт смогут развеять прах над морем.
Прах?
Анна решила, что, должно быть, ослышалась, хоть урна в руках Гейл и говорила об обратном, но она не успела об этом подумать, потому что Гейл добавила:
– Это ведь подходящее место, правда? – Гейл обвела всех взглядом, встречая согласные бормотания и кивки. – Будь у него выбор, он бы и сам предпочел оказаться здесь.
С этими словами она перевела взгляд на Анну.
– Прах? – едва слышно повторила Анна единственное слово, крутившееся теперь в голове.
Гейл кивнула.
– Прах Спенсера?
Тереза беспокойно взглянула на свекровь, затем на своего мужа. Скотт был занят разглядыванием забытого в песке пластмассового совочка и, судя по всему, не горел желанием поднимать глаза.
– Да, – чуть приосанившись, подтвердила Гейл.
– Но ведь прах Спенсера хранится в саду памяти крематория!
– Твоя половина – да, – ничуть не смутилась Гейл, – наша половина здесь… – она мягко похлопала по урне, – и мы собираемся развеять его в этом месте, где мой сын был больше всего счастлив и радостен.
Их половина?
Анна так и стояла с открытым ртом, в то время как остальные члены семьи спускались вниз по склону дюны по направлению к пляжу. Они уносили с собой часть ее мужа. Часть, о существовании которой она и знать не знала!
Она мысленно вернулась в те туманные дни после роковой аварии, в то время, когда она едва ли могла что-то соображать. Многое из того, чем следовало заняться, на себя тогда взяли Ричард и Скотт: встречи с похоронным бюро, разбирательства с наследством. Они вполне могли, не предупредив ее, забрать часть праха себе, вот только зачем? И почему это скрыли от нее?
А может, они все же обсудили это с ней. Спроси они, что она думает, если пригласить на похороны циркачей и розовых слонов, она наверняка могла ответить: «Хорошо… как хотите…»
Остальные тем временем успели спуститься с дюны и уже почти скрылись из виду. Анна пустилась вдогонку, но протоптанный песок начал скользить, пересыпаясь и увлекая ее за собой. Напоминало попытку подняться по нисходящему эскалатору. Она заставила себя на мгновение остановиться, перевести дыхание, затем, чуть сменив траекторию и стараясь ставить одну ногу четко перед другой, наконец дошла до самого верха дюны.
Там она обнаружила дожидавшуюся ее Терезу, и они вместе продолжили шагать, не спуская глаз с видневшихся вдалеке остальных членов семьи Барри. Камбер-Сэндс был из числа тех мелководных пляжей, которые отлично годятся для летних семейных выездов, потому что во время отлива море мельчает по самый горизонт, оставляя за собой небольшие прогретые солнцем лужицы, в которых могут плескаться детишки. Однако в такой день, как сегодня, отлив предвещал им долгую и ветреную прогулку к волнам.
– Ты правда не знала? – осведомилась Тереза, пока они догоняли остальных.
Анна покачала головой.
– Вот свинья, – пробормотала Тереза.
Анна бросила на нее удивленный взгляд. Она ни разу не видела и не слышала ни одного намека на то, чтобы ее невестка делала что-то, противоречившее линии партии, и это замечание было ей по душе. Даже очень.
Сегодня Гейл в самом деле вела себя по-свински. Анна с этим уже смирилась, перестав обращать внимание на все эти колкости и резкости в попытках быть той невесткой, какой бы ее хотел видеть Спенсер, – доброй и отзывчивой, снисходительной к печалям других женщин, – однако в последние полчаса стало предельно ясно, что это была игра в одни ворота.
Спенсер обожал свою маму, но все же прекрасно понимал, когда она бывала неправа, поэтому если ему и хотелось видеть в своей жене кого-то, кроме любящей невестки, то это девушку со стержнем. Он всегда призывал ее быть тверже, учиться стоять за себя.
Подстрекаемая этой мыслью, она решительно направилась к небольшой группе людей, стоявших на мелководье, куда добегали всплески затихающих волн. С каждым шагом пламя негодования разгоралось все жарче. Тереза утомленно тащилась следом, изо всех сил стараясь не отставать.
Сначала Анна решила просто налететь на Гейл и все высказать, но потом вспомнила слова Спенсера и Габи о ее привычке до последнего сдерживать в себе эмоции, а потом разражаться их невразумительным извержением. Ключевое слово здесь – «невразумительным». Так не пойдет. Ей было важно, чтобы до Гейл дошло, чтобы она поняла, что было неправильно так вычеркивать ее из сегодняшних планов.
Подойдя к семье своего мужа, Анна пристально взглянула на Гейл и уже открыла рот, чтобы начать. В этот самый момент Ричард открутил крышку урны, и готовые вылететь слова тут же застряли в горле, прерванные болезненным уколом в груди – столь же мощным, сколь и внезапным.
В шум бушевавшего ветра вмешался пронзительный вой – не похожий на крик отчаяния, он звучал дико и грубо.
Анна решила, что, должно быть, проиграла свой внутренний бой, что в тот момент, когда с урны сняли крышку, закипавшие в ней эмоции, с которыми она так старательно пыталась совладать, накрыли ее подобно накатившей волне. Она поспешила зажать свой рот рукой, заметив, как съежившаяся рядом Гейл опустилась на мокрый песок. И тут Анна осознала, что послышавшийся звук исходил не от нее самой. Это была ее свекровь, воплощение хладнокровия и самообладания.
Соленая вода с песком беспощадно губили шикарный наряд Гейл, которая едва ли обращала на это внимание. Ее занимали попытки отдышаться в перерывах между сотрясавшими ее рыданиями. Одной ладонью она уперлась в песок, и кончики ее пальцев, постепенно утопая, вскоре совсем в нем увязли.
Анне хотелось схватить Гейл за руку и поднять ее на ноги, заставить прекратить издавать эти ужасные звуки. «Нет, – хотелось прокричать ей, – это не ваш момент. Это был не ваш муж. Он был моим! Это рядом со мной было то место, где он был счастлив, а не на этом мокром грязном пляже. Это я приносила ему радость!»
Ричард и Скотт попытались было помочь Гейл подняться, но она отбилась от их рук и продолжила свои хриплые рыдания. Анна смотрела вниз, на маму Спенсера, и ей вдруг вспомнились слова того странного ночного телефонного разговора в Валентинов день.
Когда жизнь внезапно и неожиданно меняется, мы горюем о том, что уже прошло и больше никогда не повторится. Это очень по-человечески…
«Так и есть», – напомнила Анна себе, находя опору, силу в словах, услышанных в день, когда все шло из рук вон плохо. Они помогли ей найти почву под ногами и вернуться в реальность. Что бы Гейл сегодня ни натворила, она человек. И она заслуживает сочувствия.
Медленно и осторожно она опустилась на колени возле Гейл, обняла ее за плечи и крепко прижала к себе.
О проекте
О подписке