Редактор Ирина Симонова

© Филипп Зеленый, 2018

ISBN 978-5-4474-8750-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мантикор

«4-я Космодесантная бригада ВКС,

она же «Мантикор».

Эмблема: красная крылатая кошка

на черном фоне.

Последняя оставшаяся в строю

бригада с четным номером.

В настоящее время несет службу

на Мантикоре и Бусинке.

Доукомплектование личным

составом по списку F.»

Из открытых сетевых источников.

– Огненных котов, как и волков, сожрала Мантикора.

До нее их можно было встретить в пабах и трюмах,

после нее – нет. Плевать на то, что пишут в Сети.

Она сожрала их и их души, они стали призраками.

Переформирование? Зачем это мертвецам?

Сержант N, 5-я КДБ ВКС «Грифон»

В экстренные моменты все происходит слишком быстро. Слишком быстро, чтобы думать. Потому солдата и заставляют оттачивать свои действия до автоматизма, чтобы, когда будет нужно, тело среагировало само, без всякого вмешательства разума. Ну, или почти без всякого вмешательства.

Дремать в уютном салоне междугороднего экспресса было непривычно. Я почти забыл это ощущение. Нет, не комфорта. Его хватало и там, за небесами. А вот именно этого ощущения покоя и безмятежности. Когда основными проблемами являются котировки ресурсов и предвыборные соревнования. Когда никто не пытается убить тебя посреди сна, или пока ты идешь из душа. Никто не измывается над твоей кармой, и завтрашний день будет похож на сегодняшний, и ты проснешься в своей уютной постели рядом с женой, или на диване в окружении пустых бутылок, а не посреди выжженной равнины в кровищи и кишках своего мастера-наставника, проигравшего свой последний эрзац-поединок с лордом.

Я чувствовал себя сопливым курсантом в самоволке, да и, по сути, являлся им. Во всяком случае, официальным мой отпуск не был ни на секунду. По версии для верховного начальства, я находился в лазарете. По версии для лазарета – в курорт-профилактории. То есть в закрытом ****юшнике высшего класса, болтающегося на орбите Мантикоры.

Собственно, этот бордель и был последним местом, куда наша братия могла попасть при самом удачном раскладе. Никого из котов не выпускали с планеты, сначала – под предлогом карантина, а потом уже и без предлогов. Хоть мы и пытались сто раз доказывать, что даже штурм-охотники не имеют особых бонусов за небесами Мантикоры. А чего уж говорить про нюхачей? Дурацкий рефлекс – слышать Зов и ощущать След Заклинателей. Вот, по большому счету, и все, что отличает тебя от обычного «Коли» с десантно-штурмовым излучателем Свахильсона наперевес, прибывшего сюда с учебки. Материалов по Мантикоре – уже два линкорных трюма, так что прибывающее пополнение проинструктировано не хуже тех, кто здесь живет постоянно. Проинструктировано-то оно проинструктировано, только есть рефлексы, которые можно получить и закрепить, лишь встретившись с кем-нибудь из демонов лицом к лицу. Ну и, конечно, если останешься в живых после такой встречи.

Одним словом, пришлось поднапрячься и дать на лапу представителю Пси-корпуса, чтобы он некоторое время смотрел в другую сторону во время штатных проверок. Ага, нас даже для похода в бордель пломбируют печатями и проверяют. Хотя уже сто раз было доказано, что никакого воздействия на людей мы произвести не можем, в отличие от этих патентованных мозгоклюев из пси-корпуса, которые следят за нами, как наседка за цыплятами.

Документы были даже почти не поддельные, потому как за пределами Мантикоры нашей четверки уже давно не существует, не удивлюсь, если и нас тоже. Но мне нужно было вырваться на Землю, хоть на недельку, хоть на три дня. Бывают такие поводы, когда надо.

Я хотел увидеть отца. Увидеть в последний раз, потому что два раза такие фокусы не проходят. И второй раз мне уже не вырваться. В письме он держался молодцом, но я видел выражение глаз сестры и понял, что если не вырвусь сейчас, потом возвращаться будет уже некуда. И не к кому.

Дисбат мне не грозил – на Мантикоре для этого есть дозор, он же – караул. Когда ты – это приманка, и ты просто сидишь и ждешь, когда тебя начнут жрать. А потом – как повезет. Как хорошо и быстро сработают штурмовики и загонщики. Пока везло. Но нас обычно туда не отправляли, нюхачи – такие, как я, – сидят на подстраховке. На случай, если автоматика не сработает, а срабатывает она далеко-о не всегда.

В общем, перебил чип, махнулся с одним парнишкой куртками и оказался капралом Федоровым, из орбитальных технарей, в отпуске по ранению. Больше всего нервничал, когда брал билет на орбитальной станции над Свободной, не знал, как покажет себя перепрограммированный чип. Кодировал я его почти на коленке. Однако, все прошло гладко. И шло хорошо вот до этой самой минуты. Когда я услышал Зов.

Если бы я спал, я бы, наверное, умер, как минимум, от страху. Если бы я бодрствовал, наверное, тоже, ибо списал бы все на расшалившиеся нервы. Но я был обколот несоображайкой и прихлопнут ментальными печатями по категории А. Когда приличный ментат не может даже палец на ноге почувствовать внятно. Мы уж сколько раз говорили, что от этой дряни – один туман в голове, ан нет – положено, значит, положено.

…Путь в шаттл идет через шлюз ментального контроля. Где стальной истукан с милым голографическим личиком медсестры вкалывает ампулу несоображайки, и, пока ты приходишь в себя, хлещет сверху типовую ментальную печать такой силы, что конь про копыта забудет. Никакой тебе тонкой настройки, зато силища зверская. Надо же было как-то применять халявные варлонские гипноизлучатели – и вот, пожалуйста, придумали! Неделю после этого ходишь, как во сне, все пресное и безвкусное. Хотя, казалось бы, куда уже больше. Короче, вата ватой. Но было это четыре дня назад. Не могло меня еще отпустить – просто по-любому!

Я это все к чему рассказываю, к тому, что был бы бодрый – ни за что бы не поверил, а может быть, и не услышал. А так я дремал в креслице, поглядывал на милые пейзажики, проносящиеся за окном, и тут услышал Зов. Он шел Оттуда, еле слышный, но медленно усиливающийся на грани осязания, в переходе из ничто в нечто.

Сказать, что я психанул, было равносильно замалчиванию. Я никогда так не боялся, видимо, потому, что никогда за последние тридцать лет не был так расслаблен, безмятежен.

Я испугался сразу весь. Всеми клеточками тела разом. И рефлекторно сделал то, чего сделать не мог. То есть, не «не мог, потому что был обколот и заблокирован», не-е-ет, я сделал то, что не мог никогда, и никто не мог, кроме покойного Волка. А именно: я выдернул кусок изнанки и завернулся в него. Причем, сделал это рефлекторно, не давая себе вспомнить, кто я и где.

Последующие события прошли, как в замедленном кино. Свет. Тьма. Частые яркие вспышки. Плавные повороты пространства, меня качало, как в лодке или в гигантской колыбели. Опять свет. Опять тьма. Тьма.

Кажется, там все кончилось. Надо выбираться из кокона. Вот только как?.. Мозг работал, как часы, но данных было чертовски мало. Я знал, что такое возможно, и волки могли откалывать фокусы и похлеще, но сама механика была не понятна. Мой мастер-наставник когда-то рассказывал, что пару раз проделывал такой финт, но тоже на пределе сил, и обычно кокон сваливался сам. Что это, толком не известно, но, говоря ненормальным языком – это такое зауголье мира. Она как бы и здесь и не здесь. Ходить там нельзя и делать нечего, да и силы она твои жрет только в путь, но переждать какую-нибудь катавасию можно. И демонам туда ходу нет.

Я прислушался. Вот уж действительно – блокада так блокада! Когда чувствуешь себя внутри огромной диванной подушки, или плюшевого мишки, если угодно. Кругом тишина, покой и вата. Наш мир виден очень смутно, как через толстое и мутное стекло. И то благодаря тусклым огонькам. Я прислушался, принюхался, но – тщетно. Тишина и пустота. Однако я знал, что там уже спокойно. Как возвращаться – вот чего я не знал, поэтому просто пошел в нужном направлении. Я шел, продирался через вату, продавливал резину, бежал, полз и грыз, пока не кончались силы. Бил. Пихал. Плакал и лежал в направлении жизни. Потом силы кончились.

Пришел я в себя утром. Или днем. Свет был не искусственный. Под казенной капельницей. Я их сразу узнаю, насмотрелся. Первая мысль была, что я опять в госпитале на Мантикоре. Однако необычайная легкость в теле и свет говорили совсем за другое. Мантикорская гравитация отличается от земной совсем немного, но весьма чувствительна по возвращении. Отсутствием этой самой легкости.

Палата была светлая. Окна забраны жалюзи, но за ними колыхалось что-то зеленое, должно быть, ветка дерева. Я покинул Землю в тринадцать лет, сначала – колледж-интернат на Свободной, потом университет, который мне не суждено было закончить из-за конфликта с дренладцами. Два месяца в учебке. И вот ты уже в космодесанте, парень. Надежда и опора ВКС. Смертность – около сорока процентов в первый год службы даже в условиях мирного времени. Древние байки про увальней, которых посылали пинать спящего дракона, это про нас. «Эй, парни, попинайте вон ту штуку, а мы посмотрим на эффект с орбиты!». Четыре раза я был в госпитале по-серьёзному и пару десятков раз отделался лазаретом. Это все было, как в прошлой жизни. До того, как нас бросили «на усиление охраны М-урановых шахт».

На Мантикору. В поддержку остаткам геройской КДБ ВКС №2 «Вервольф». Когда мы прошли через ее небеса, мы думали что попали из хаоса в рутинную караульную скуку. Глупцы. Как же мы ошибались! Мы пришли в Ад, и двери небес захлопнулись за нами. Сколько раз мы мечтали бежать оттуда сюда, или куда угодно, вплоть до рудников Венеры. Но повезло только мне, и то, с условием, что я вернусь. Легенда не выдержит долго. Я сомневаюсь, что у меня есть честь, но у меня есть долг. И я собираюсь вернуть его.

Кстати, о долгах. Я прислушался к ощущениям своего тела. Вроде, все было в порядке. Я осторожно сел на кровати и отцепился от приборов. Эти манипуляции не прошли незамеченными, дверь отворилась, и в палату заглянула симпатичная медсестра, выглядящая даже приятнее, чем хорошо настроенная голограмма.

– Вам нельзя вставать! – голосок у нее оказался – под стать личику. Так бы и слушал весь остаток жизни. И если я не выпишусь отсюда как можно быстрее, то это желание может стать пророческим.

– Я чувствую себя значительно лучше, – сказал я и даже почти не соврал. Легкая слабость все еще наблюдалась. Но весь эффект от блокады и несоображайки как рукой сняло. Мозг был светел и ясен, и лишь на дне сознания мигала, медленно затухая, красная тревожная лампочка. След! Есть След!

– Мне нужна моя одежда, я должен ехать. Меня очень ждут.

– Выписать вас может только врач.

– Ну тогда я готов встретиться с ним. Причем немедленно.

Я оттер ее плечом, и, как был – в бежевой пижамке, босиком, – протопал в коридор. Девушка вцепилась в меня и попыталась удержать. Вот смех-то! Она весила, наверное, даже меньше этой самой «свахи», с которой прибывают все новобранцы. И которую потом, после первого боя, сдают в арсенал или пропивают, поняв, что теперь терять уже нечего.

Я ласково приобнял медсестру, чтобы она случайно не повредилась и, слегка приподняв над полом, понес с собой.

– Где тут у вас врачи водятся? – вежливо спросил я у сестры за регистрационной стойкой. В этот момент медсестра из-под руки что-то испугано пискнула, и я, резко обернувшись, увидел полицейские значки и серебристые дула двух парализаторов, направленные прямо на нашу скульптурную композицию.

– Капрал! Или как вас там? Вы арестованы. Отпустите девушку.

Я медленно отпустил девицу, и та быстро шмыгнула куда-то мне за спину.

– Ребята, давайте без глупостей, а? Вы же не военная полиция, я нахожусь на действительной. Я в отпуске. Я к отцу ехал. Он в госпитале. Я не знаю, что тут у вас случилось. Но мне очень надо успеть. Вы, может, слышали про него? Профессор Федоров?

Что-то не понравилось мне в их глазах. Давно на меня не смотрели так. Давно на меня не смотрели, как на лжеца.

– В этом городе и в этой части обитаемого мира все знают профессора Федорова. Человека, который подарил миру Бессмертие, – раздался голос за моей спиной, откуда-то из-за регистрационной стойки. – Его именем назван этот госпиталь и множество улиц на планетах Содружества.

Возможно, я крутанулся на голос резче, чем все ожидали, или они ожидали другого, судя по жужжанию двух парализаторов разом. Но я все равно успел повернуться и встретить холодный, буквально пронизывающий взгляд льдисто-голубых глаз Ирины.

– Профессор Федоров скончался в этом госпитале десять лет назад. Сразу после пропажи без вести его сына, капитана Федорова, сражавшегося в отдельном контингенте ВКС, – в голосе сестры был лед и красноватые нотки, похожие на ненависть.

В этот момент мои ноги все-таки подкосились, и я ушел на встречу с полом. Но даже сквозь полный мышечный спазм и нахлынувшее море чувств я отчетливо расслышал ее последние слова:

– И, скорее всего, погибшего вместе со своим подразделением во время уничтожения планеты Мантикора.

Потом я все-таки хорошенько приложился головой об пол, и должна была наступить тьма и забытьё, согласно классике жанра.

После одиночного заряда служебного парализатора, выставленного на максимум, обычно приходишь в себя часов через шесть, до состояния, когда можешь сложить два и два, и от двенадцати часов – до хождения без помощи стены или плеча товарища. Итак, меня поглотила тьма.

Однако последние слова сестры, никуда не делись. Они кружили вокруг меня, в моей тьме, водили хороводы на фоне равнодушных звезд. Десять лет! Я так спешил и все равно промахнулся на огромный кусок времени! Не нужно быть крутым ученым, чтобы понять, где я мог потерять такую прорву времени за считанные часы. Я не успел! Мы помирились с отцом не так давно, уже после войны, когда мне удалось убедить его, что опасность миновала, что я скоро выйду в отставку и займусь каким-нибудь мирным бизнесом. Я и сам так считал. Это было еще до отправки на Мантикору. И вот она, шутка Судьбы! Я не успел ни туда, ни сюда! Легендарная «четвёрка» все-таки встретила свой конец в той войне, для которой была создана. А меня не было с ними. Точнее, с нами. Теперь у меня, воистину, не осталось ничего.

Почти ничего.

Сестра никогда не любила меня, я для нее был потомком той, которая разбила их семейное счастье. Она была старше меня и не чаяла души в отце. Шла по его стопам. Старалась быть лучшей, надеясь обратить на него свое внимание. Но отец любил меня. Возможно, как память о моей матери, не знаю. А мне была не интересна ни его наука, ни медицина. Меня интересовали игры, виртуальные сражения, киберконструкторы. К тому же, жизнь в одном доме с этой фурией была малоприятной. Отца часто не бывало дома, и в такие дни (а иногда -недели), мне хотелось сбежать куда глаза глядят. Я и убегал, правда, недалеко. Ходил смотреть на реку. Уходить из дому совсем я был еще не готов – все же не хотелось расстраивать отца. Я знал, что он будет переживать, а я, я все же любил его. Потому, когда появилась возможность попасть в спецколледж на Свободной, я использовал все возможности, что бы отец отпустил меня туда.

Вырваться и из-под опеки родителя и от ненавистной сестренки – это был шанс, и я не мог упустить его. И все-таки я умудрился в дальнейшем крупно расстроить его планы, уйдя добровольцем со второго курса, да еще и не по специальности. С тех пор прошло много времени, а за последние часы еще больше, но наши отношения с сестрой так никогда и не наладились. И, судя по всему, уже не наладятся. В лучшем случае, это всегда был нейтралитет. Однако теперь, когда она вдобавок к прочим обидам еще и винит меня в его смерти… Чудо, если я вообще дотяну до рассвета. Есть масса препаратов, которые не оставляют следов. Следов.

Ох же ж, ты! След! Я же чувствовал След! Именно это и разбудило меня там, в палате.

Я чувствовал, что кто-то подходил к Границе. Скребся в нее, водил когтем по стеклу. Теперь там была тишина, но я знал, что это ненадолго. Заклинатели не знают отдыха и сомнений. Их единственная задача – послать Зов. И если все пройдет, как полагается, то через Кровавые врата на поверхность ступит Лорд. Дело это не легкое и не быстрое, и сопровождается такими спецэффектами, что, по большей части, одного Зова и прокладывания Пути хватало, чтобы перековеркать поверхность, сравнимую по площади с небольшим городом. Перемешать в одном котле небеса, огонь и скалы, поперчить все это М-урановыми выхлестами. И сделать так, чтобы перемещение над этим квадратом стало возможным только через стратосферу.