В конечном счете результаты этого и других подобных исследований показали, что ранние сторонники теории о существовании подземной биосферы были слишком умерены в своих оценках. Где бы ученые ни искали – в пределах континентальной коры, под морским дном, под антарктическими льдами, – они находили уникальные сообщества микробов, в состав которых входили тысячи неизвестных видов живых существ. Иногда микробы явно присутствовали, но были рассеяны. Так, на некоторых участках земной коры на кубический сантиметр приходился всего один микроб, что можно сравнить со страной с одним человеком на каждые 644 квадратных километра. Подземный мир был реален, но его обитатели – гораздо более микроскопичны и необычны, чем можно было себе представить.

В 1990-х годах астрофизик из Корнеллского университета Томас Голд опубликовал ряд провокационных утверждений о микробной подземной среде. Голд предположил, что микроорганизмы можно найти во всех недрах планеты в заполненных жидкостью порах между крупицами минералов горных пород. Он утверждал, что они существуют не за счет света и кислорода, а в основном за счет метана, водорода и металлов. Хотя ученые пока не нашли микробов глубже, чем на три километра под землей, Голд предположил, что они живут еще глубже – на глубине до десяти километров и что биомасса микробов внутри коры равна или даже больше той, что можно найти на поверхности. Он также считал, что вся жизнь на Земле или, по крайней мере, некоторые ее разновидности могли зародиться в недрах планеты, что на других планетах и лунах тоже могут существовать подземные экосистемы. Он полагал, что обитающие в глубинах земной коры микробы, защищенные от тех опасностей, которые можно встретить на поверхности, были, вероятно, наиболее распространенной формой жизни во всем космосе.

К началу 2000-х годов ученые, отчасти вдохновленные идеями Голда, начали говорить о новых способах погружения еще глубже в земную кору. Особенно многообещающими были шахты, поскольку они обеспечивали доступ к удаленным недрам, не требуя дополнительного бурения или инфраструктуры. Таллис Онстотт, профессор геологических наук Принстонского университета, и его коллеги побывали на сверхглубоких золотых приисках в Южной Африке и извлекли образцы подземных вод, находящихся на глубине 3,2 километра под землей. В некоторых из самых глубинных образцов исследователи обнаружили единственный живой вид – бактерию, которая по форме напоминала багет с хлыстообразным хвостом. Она выдерживала температуру до 60 °C и получала энергию из побочных продуктов радиоактивного распада урана, находящихся в ее лишенном солнечного света месте обитания.

Онстотт и его коллеги решили назвать микроб Desulforudis audaxviator в честь отрывка из романа Жюля Верна «Путешествие к центру Земли», который гласит на латыни: «… descende, audax viator, et terrestre centrum attinges» – «спустись, отважный странник, и ты достигнешь центра Земли». Вода, в которой был обнаружен D. audaxviator, стояла нетронутой как минимум десятки миллионов лет, что позволяет предположить следующее: популяция этих микробных терранавтов могла существовать столь же долго.

«Как правило, мы не думаем о том, что в горных породах способна возникнуть жизнь, – пишет Онстотт в своей книге «Глубинная жизнь» (Deep Life). – Я геолог по образованию и, как и большинство геологов, тоже считал горные породы безжизненной материей». Но теперь, как геомикробиолог, он рассматривает каждую горную породу как небольшой мир, состоящий из особых микроорганизмов: «некоторые из них, возможно, живут в горной породе с момента ее образования сотни миллионов лет назад».

Отдельные группы подземных микробов могут быть еще древнее. Шахта Кидд Крик в канадской провинции Онтарио является одной из самых больших и глубоких шахт в мире. Уходя на глубину трех километров под землей, она содержит богатые запасы меди, серебра и цинка, которые образовались на дне океана почти три миллиарда лет назад. В 2013 году геолог из Университета Торонто Барбара Шервуд Лоллар опубликовала исследование, в котором показала, что некоторые участки воды в шахте Кидд Крик оставались нетронутыми и изолированными от поверхности земли на протяжении более миллиарда лет, а значит, это самая древняя вода, когда-либо обнаруженная на Земле. Прозрачная при первом сборе, эта богатая железом вода окрашивается в бледно-оранжевый цвет под воздействием кислорода. По консистенции она напоминает светлый кленовый сироп и содержит минимум вдвое больше соли, чем обычная морская вода, а на вкус она, по словам Шервуд Лоллар, «ужасна».

В 2019 году Шервуд Лоллар, Магдалена Осберн и их коллеги подтвердили: как и гораздо более молодые жидкости, циркулирующие через поры и трещины в породах на глубине нескольких сотен метров под поверхностью Земли, эта древняя вода на глубине нескольких километров в шахте Кидд Крик также населена микроорганизмами. Как и многие другие живущие глубоко под землей микроорганизмы, они тоже зависят от побочных продуктов химических реакций между породой и водой, протекающих под действием радиации. Являются ли некоторые из этих микробов столь же древними, как и вода, пока неизвестно, но это вполне вероятно.

«Эти исследования, по сути, своеобразная разведка, – говорит Шервуд Лоллар. – Некоторые из полученных результатов заставляют нас переписывать учебники о том, как устроена наша планета. Они меняют наше представление о пригодности Земли для жизни. Мы не знаем, где зародилась жизнь. Мы не знаем, возникла ли жизнь на поверхности и спустилась вниз или же она возникла внизу и поднялась на поверхность. Мы привыкли думать о маленьком теплом пруде, о котором писал Дарвин, но, как любит говорить мой коллега Таллис Онстотт, с тем же успехом это могла быть какая-нибудь маленькая теплая трещина».

Даже на трехкилометровой глубине в недрах Земли существуют не только микроорганизмы. В южноафриканских золотых шахтах на глубине от одного до трех километров под землей ученые обнаружили грибы, плоских червей, членистоногих и микроскопических водных животных – коловраток. В декабре 2008 года коллега Онстотта, бельгийский зоолог Гаэтан Боргони, обнаружил существ, удивительно напоминающих «паразитических червей», описанных Вальвазором в XVII веке. На глубине 1,3 километра в золотом руднике Беатрикс, недалеко от города Велком в Южной Африке, из отфильтрованной воды из скважины он собрал нематоду – крошечного круглого червя. При небольшом увеличении его не отличить от обычной вермишели длиной в полмиллиметра, что примерно в 500 раз больше бактерии. Однако под мощным электронным микроскопом он похож на пухлую пиявку, чей передний конец усеян ротовыми пластинами и сенсорными бугорками.

В лаборатории Боргони обнаружил, что нематода предпочитает подземных микробов, а не типичную для круглых червей диету. В конце концов она произвела на свет 12 яиц, положивших начало новой популяции. Хотя предки нематоды почти наверняка попали в подземный слой с токами дождевой воды, а не возникли там, очевидно, она стала приспособлена к подземной жизни. Боргони, Онстотт и их коллега Дерек Литтхауэр назвали новый вид Halicephalobus mephisto в честь Мефистофеля, посланца Дьявола из легенды о Фаусте. Это открытие остается одним из самых поразительных в истории биологии. По словам Онстотта, обнаружить многоклеточное животное такого размера и сложного строения в струйке воды так глубоко под землей – это все равно что «найти Моби Дика^[16], плавающего в озере Онтарио».

На полках в кабинете Магдалены Осберн множество камней, и у каждого своя история. Когда мы встретились с ней в Северо-Западном университете, она показала мне гавайский базальт, который она зачерпнула палкой, когда он был еще в состоянии текучей лавы, гигантский кристалл кварца, который она вытащила из трещины во время поездки в Хот-Спрингс штата Арканзас, пирротин, который она тайком засунула в комбинезон во время экскурсии по шахте в Канаде. Рядом с рабочим столом она хранит кусок строматолита^[17] возрастом 580 миллионов лет и молочно-голубой минерал смитсонит, который добыли в городе Магдалена штата Нью-Мексико: город носит то же имя, что и госпожа Осберн. В другом углу своего кабинета она показала мне оранжевый камень с текстурой, напоминающей ломкое кунжутное печенье. «Это карбонатные оолиты^[18], – сказала она, – они похожи на крошечные глазированные драже. Если вы поедете на Багамы, то обнаружите, что пляжи там состоят в основном из оолитов». Затем она взяла в руки большой серый кусок амфиболита: «Этот камень пытался меня убить. Я попала под камнепад в полевом лагере, когда была студенткой. Этот камень пробил мою палатку». «Значит, он лишь чуть-чуть разминулся с вами?» – спросил я. «Ну, я отбежала как угорелая в другую сторону, – объяснила она, – и когда я вернулась в палатку, этот камень был там. Так что его можно назвать камнем смерти».

Камни и те истории, которые они рассказывают, были важной частью жизни Осберн с самого детства. Ее отец работал администратором лаборатории на факультете наук о Земле и планетах в Университете Вашингтона в Сент-Луисе. Она часто ездила с ним на университетские экскурсии, чтобы посмотреть на утесы, ущелья, древние лавовые породы, массивные валуны, оставленные ледниками и другие геологические особенности штата Миссури. «В поездке всегда участвовали студенты и я, девочка семи лет или около того, – вспоминает она, – и я всегда была той, кто подбирался слишком близко к обрыву, или забирался слишком высоко на скалу, или высовывал голову там, где не следовало». Однажды она порезала руку о камень – потекла кровь. Пока студенты в ужасе смотрели на это, она подошла к отцу и как ни в чем не бывало попросила сделать ей перевязку.

Многие из первых научных исследований Осберн находились на пересечении геологии и микробиологии. Будучи студенткой Университета Вашингтона, она изучала горячие и неглубокие гидротермальные источники – излюбленные места обитания термофильных бактерий. В Калифорнийском технологическом институте ее дипломная работа состояла в изучении древних пород с помощью инновационного анализа химических следов, которые современные микробы оставляют в окружающей среде. В итоге это позволило ей прийти к новому пониманию того, как микробы меняли Землю на протяжении всей ее истории.

Будучи постдоком в Университете Южной Калифорнии, Осберн стала одним из ведущих ученых в исследовании подземной жизни, финансируемом НАСА, и впервые посетила бывшую шахту Хоумстейк. Раньше в поисках высококачественной руды шахтеры бурили разведочные скважины, некоторые из этих скважин проникали в подземные водохранилища. После извлечения керна, породы для изучения, шахтеры заделывали отверстия бетоном, но какие-то из них продолжали протекать. Когда Осберн с командой обнаружила, что в нескольких из этих негерметичных отверстий содержатся микробы, она попросила шахтеров очистить отверстия скважин с помощью промышленного бура с алмазным напылением. Затем они заменили бетон пластиковыми трубками с клапанами, чтобы можно было периодически возвращаться и собирать новые образцы, тем самым создав полноценную подземную обсерваторию.

Полюбовавшись коллекцией камней в кабинете Осберн, мы с ней прошли в ее микробиологическую лабораторию. Здесь она хранит воду, осадочные породы и микробов, собранных на различных исследовательских базах. Осберн и Кейтлин Казар подготовили несколько предметных стекол для микроскопа, размазав по ним немного шахтной воды. Сняв очки в черепаховой оправе и убрав с лица волнистые каштановые волосы, Осберн расположилась перед микроскопом и стала регулировать его, чтобы получить четкую картинку.

«Перед нами Gallionella с закрученными стебельками^[19]», – сказала она. При тысячекратном увеличении микробы выглядели как мазок апельсинового мармелада и икры. На экране компьютера, подключенного к микроскопу, было легче разглядеть стебли, о которых говорила Осберн. Волокна железа напоминали искривленные штопоры или свободно завязанные галстуки – все это были побочные продукты уникального метаболизма микробов. Через несколько минут мы переключились на Thiothrix^[20], который напоминал белые бусы, опутанные желтой мишурой. Мы видели яркие точки серных соединений внутри клеток микроба, образующихся в процессе химических реакций окисления сероводорода.

Мне показалось, я вижу, как что-то движется, и я спросил, что это может быть. «Это довольно старый образец бактериальной биопленки, – сказала Осберн, – так что я сомневаюсь, что здесь что-то есть… О! – мельчайшая точка дернулась на экране подобно маленькой горошине. – Как только я сказала, что она мертва, появилась эта маленькая счастливица-клетка». Образец, который мы изучали, был собран несколько лет назад, и, поскольку он не был предназначен для культивирования клеток, за ним никак особенно не ухаживали. Однако каким-то образом эта капля камня и воды из самых глубоких недр Земли все еще пульсировала жизнью.

Столетиями пещера Лечугилья казалась не более чем длинной дырой, ведущей в тупики Гваделупских гор в Нью-Мексико. Время от времени в пещеру заглядывали исследователи. Регулярно наведывались сюда и старатели, чтобы собрать гуано летучих мышей, которое ценилось как удобрение. В остальном же никто не обращал на нее особого внимания. Однако в один из пасмурных дней где-то в 1950-х исследователи пещер заметили, что сквозь завалы на дне пещеры пробивается воздух, что навело их на мысль о том, что там может быть еще что-то. В результате ряда раскопок в 1970-1980-х годах было обнаружено несколько длинных туннелей. Последующие раскопки выявили более 233 километров подземных территорий на глубине более чем 490 метров под поверхностью. Подземные туннели украшали странные и красивые образования: массивные люстры из гипса причудливой формы – будто их сковало морозом, лимонно-желтые стручки серы, жемчужные шары гидромагнезита, прозрачные копья селенита и кальцитовые лилии, парящие над бирюзовыми бассейнами.

В начале 1990-х годов микробиолог Пенни Бостон смотрела передачу на телеканале National Geographic, в которой упоминалась Лечугилья. Бостон пришла в восторг от мысли том, что она сможет увидеть нетронутую подземную страну чудес. Одна из исследовательниц в передаче, Ким Каннингем, нашла первые доказательства существования микроорганизмов в пещере. Бостон интересовало, возможна ли жизнь за пределами Земли, поэтому она рассматривала Лечугилью как аналог потенциальных подземных мест обитания на других планетах. Она позвонила Каннингем и договорилась посетить пещеру с группой ученых и спелеологов.

Бостон и другие ученые, не имевшие большого опыта в спелеологии, несколько часов тренировались на скалах в Боулдере штата Колорадо, прежде чем погрузиться в Лечугилью. Эта короткая тренировка оказалась практически бесполезной. Лечугилья – это не ряд соединенных между собой комнат, по которым можно пройти, а запутанные хрустальные лабиринты, переплетенные в извилистых каменных джунглях. Чтобы пройти по ним, Бостон и ее коллегам пришлось спускаться по отвесным скалам, карабкаться по скользким гипсовым башням, преодолевать узкие уступы и пробираться через каменные соты – и все это с громоздким снаряжением за плечами. «Мы оказались в настолько чуждой нам среде, что у нас не было выбора, кроме как пытаться совладать с ней», – вспоминает Бостон. Про себя она все время думала: «Я просто должна перетерпеть это до тех пор, пока я не выберусь отсюда».

Они выжили, но без травм не обошлось. В какой-то момент Бостон вывихнула лодыжку. Перебираясь через расщелину, она поранила голень, отчего нога и ступня распухли. Но она продолжала идти. Незадолго до выхода из пещеры она заметила интересный пушок ржавого цвета, покрывающий нависающую над ней часть потолка пещеры. Она уже собиралась соскрести этот пух в мешок, как вдруг его капелька попала ей в глаз, который вскоре распух, как будто от инфекции. Возможно, подумала она, коричневый пух создали микробы, а возможно, он и вовсе состоял из микробов. Лабораторные исследования в конце концов подтвердили ее догадку. Пещера была полна микроорганизмов, которые разъедали горную породу, извлекая железо и марганец для получения энергии и оставляя после себя мягкий минеральный осадок. Микробы превращали камень в почву на глубине более 300 метров под землей.