Глава 18

Печорин вошёл в свою квартиру и упал на кровать. Сейчас ему хотелось провести вечер в постели с вкусной едой, сериалом и выключенным телефоном. Но вместо этого сам собой выключился только свет. А потом включился. И замигал. И Печорин понял, что, кажется, дело не в проводке. Григорий не хотел сражений, он уже напрягся и разозлился. Он догадывался, кто пришёл по его душу.

– Так и будешь прятаться, как трус? – раздражённо спросил Печорин.

Чёрный Человек проявился. Он восседал на комоде, подбрасывая свой цилиндр до потолка и ловя длинным пальцем.

– Разве так встречают друзей, Григорий? – растягивая слова, насмешливо поинтересовался Чёрный Человек.

– Не помню, чтобы друзей заставляли вскрыть себе горло, – мрачно отозвался Григорий.

– Воспитательная работа. Ты пропал. Мы беспокоились. Вдруг решил присоединиться к нашим противникам?

– Они ещё большие идиоты, чем вы, – презрительно поморщился Печорин.

– Разделяю твоё мнение, Искуситель. Но не заговаривай мне зубы. Ты очень медленно сближаешься с ними.

– Что тебе надо? – начал терять терпение Печорин.

– Видишь ли… На недавнем призыве Вия случилось событие, которое я не предвидел. Честно.

Печорин хмыкнул.

– Серьёзно, – продолжил Чёрный Человек. – Я планировал избавиться от нашего солдатика и применил рубин. Но кое-кто отменил действие камня. При этом его сила была растрачена.

– Ты говоришь о некоем Евгении Базарове?

– В точку. Этот парень со своим нигилизмом за те годы, что он здесь, порядком мне поднадоел.

– Ну, так убей его, – дёрнул плечом Печорин.

– Это не так-то просто…

– Для тебя? – Печорин встал с кровати и пошёл на кухню в поисках еды. Поставил чайник. Чёрный Человек проявился на столешнице.

– А ты не можешь сидеть на нормальных поверхностях? Убери свою нематериальную жопу с моего стола! – Гриша кинул в Чёрного Человека кухонным ножом, который, долетев до его тела, вошёл в него и тут же пропал.

– Ну, – вздохнул Печорин, – попытаться стоило.

– Боюсь, ни у кого из вас нет возможности даже ранить меня. Так что не суетись. – Нож воткнулся в разделочную доску рядом с Григорием. Тот вздрогнул. – Так вот, Базаров. Он один из тех, кому может подчиняться сила ожерелья, так как его создатель, во-первых, связан с владелицей ожерелья – Варварой Петровной, а во-вторых, я, конечно, не проверял, но не сомневаюсь в некоем очень отдалённом его родстве с создателем ожерелья…

– Это как? Его отец…

– Это долгая история, мало связанная с этой реальностью. Не забивай голову, – махнул рукой Чёрный Человек.

– Другие его дети также используют эту силу? Муму, Барыня, Герасим и Кирсанов?

– Верно. Муму я хотел бы иметь удовольствие прикончить собственными руками.

– О, противник прямо тебе под стать. Маленькая собачка против труса, прячущегося в тенях… – издевательски улыбнулся Печорин.

– Соскучился по видениям? – угрожающе-ласково поинтересовался Чёрный Человек.

– Я уже по горло сыт твоей болтовнёй, так что готов даже на них, – отмахнулся Печорин.

– Учту. А пока разузнай всё про силу Базарова. Вынуди его применить её на тебе.

– Ради чего?

Чёрный силуэт приобнял Печорина за плечи.

– Ради свободы… И… – Чёрный Человек нагло растягивал фразу, – как насчёт того, чтобы ты и тот человек из твоих кошмаров получили ту самую возможность… получили способность чувствовать и любить?..

В карих глазах Григория промелькнула тень сомнения.

– Ну, так как тебе моё предложение? – почти шёпотом произнесла тень.

***

Базаров не любил Москву. Шумная, множество людей, особенно в праздники, кроме того, Евгения неистово раздражали «мракобесы», как он называл верующих, которые готовились к Рождеству.

Очередь в храм Христа Спасителя в сочельник выстроилась на несколько сотен метров. Евгения поражало, как люди тащили детей, стариков, калек, беременных женщин в храм посреди зимы. Да, достаточно тёплой, но простудиться можно всё равно. Вопросы веры вообще раздражали Дока. Ведь сколько было случаев, когда он и его коллеги спасали человеческие жизни, а родственники пациентов ругались с врачами, которые только что спасали их родных, но крестились и благодарили бога, а не «взяточников-медиков». Сам Базаров смирился с такой «благодарностью». Людям очень повезло, что прошла эпоха войн и эпидемий. Евгений с удовольствием посмотрел бы, как люди бегут в больницы вместо храмов в поисках не чуда, а научных истин… Базарова сложно было назвать добрым доктором.

Сейчас он шёл по карте вдоль всех водных каналов города, чтобы попытаться почувствовать местонахождение Вия. Базаров был уверен, что чудовище не могло покинуть центр города, а, значит, и искать его нужно было внутри садового кольца. Будучи педантом и перфекционистом, Евгений мог подметить любую, даже малейшую деталь, и сейчас его взор остановился на воде. На небольшом кусочке реки совершенно не было бликов и течения, словно кто-то просто забыл дорисовать их. Док огляделся. Прошёл по набережной взад-вперёд несколько раз, понял, что это не обман зрения.

Он закрыл глаза, представляя, что с течением реки всё нормально.

– Не верю, – прошептал мужчина.

А когда открыл, ничего не поменялось. Наваждения не было, искажение водной поверхности всё ещё было перед ним. Евгений обернулся. Приметил на асфальте замёрзшую лужицу. На льдинках совершенно не было никакого узора.

Затем Док перешёл на другую сторону улицы в поисках похожих луж. Он разглядывал поверхность каждой и шёл по ним в сторону следующей, на которой не было никакого узора. След оборвался неподалёку от Пушкинского музея.

– Проклятье, – пробурчал доктор.

Ему пришлось вернуться. Перейти мост и пытаться найти следы на другой стороне реки. Однако там подобных луж оказалось слишком много, и вели они в разных направлениях.

Тогда Евгений достал из кармана жемчужину, но она даже не засветилась. Значит, то, что оставило такой след, было очень далеко от этого места.

Зазвонили колокола. Полночь. С неба падали пушистые снежинки, погружая Москву в рождественский сон.

***

Павел Чичиков, Тёркин и Марго сидели у ведьмы на кухне. На столе стояла скудная закуска и бутылка водки. В Рождество старый состав Червей поминал тех из них, кто отдал свою книжную жизнь, чтобы достать жемчужины.

Интерлюдия Чичикова

В ворота одного из московских домов, расположенного рядом с известной гостиницей, въехала новенькая машина марки ГАЗ-12, в каких ездят товарищи вроде партийных чиновников. В машине сидел человек – не красавец, но и не дурной наружности, не слишком стар, но уже не слишком молод, не слишком толст, ни слишком тонок. Появление его не вызвало совершенно никакого интереса у соседей или прохожих. Он припарковал машину и скрылся в подъезде. Войдя в свою квартиру он, не соизволив снять обуви, прошёл в дальнюю комнату. На огромном письменном столе лежал портфель, всем своим видом манящий открыть его немедля.

Человек тяжело вздохнул. Сделал несколько шагов к портфелю. Остановился. Осмотрелся по сторонам. Выбежал из комнаты к входной двери, проверил – заперта ли? После чего подошёл к окнам и закрыл тяжёлые пыльные шторы. Когда же вся квартира погрузилась во тьму и тишину, он включил настольную лампу и, наконец, открыл чемодан. Вытащил бумаги, исчерканные и полуистлевшие, на одной из которых отчётливо разбиралось слово «paradis».

Роман Павлов был коллекционером. Но привлекали его не монеты, не марки, а рукописи и черновики русских классиков. Для получения их он часто пользовался своим высоким партийным положением.

Рукопись, что он держал сейчас в руках, принадлежала Николаю Васильевичу Гоголю. Несколько набросков, черновики, которые доказывали, что поэма «Мёртвые души» задумывалась трёхтомником. И перед коллекционером была, возможно, вся информация о третьей части.

Мужчина вчитывался в каждое слово. С лупой рассматривал каждую закорючку, пытался углядеть между строк стёртые пометки, хоть что-нибудь.

Каждое утро и каждый вечер молчаливо проводил он в компании этих черновиков, пытаясь найти что-то, что сам пока не понимал, но интуитивно стремился.

*

Когда осенней ночью 20 сентября 1956 года в квартире начался пожар, Роман Павлов спал без задних ног. Вскочил он уже, когда языки пламени перекинулись из кухни в гостиную. Мужчина бросился к книгам. Он открыл окно и начал выбрасывать их на улицу. Неравнодушные прохожие быстро нашли и ковры, и матрасы, чтобы сам мужчина выпрыгнул. Кричали ему, чтобы он бросал книги и спасался, но коллекционер не хотел их слушать.

Он кричал на огонь, нелепо пытаясь прогнать пламя от своих сокровищ, но всё было бесполезно. Мужчина бросился к столу, где лежали рукописи Гоголя, сгрёб их в охапку и, задыхаясь, двинулся к окну. Однако каждую ходку за книгами было делать всё сложнее. И в эту, наконец, он окончательно надышался дыма, в глазах потемнело, и он рухнул на пол, закрывая своим телом бумаги.

*

Павел Иванович открыл глаза и попытался пошевелиться. Дикая боль пронзила всё его тело. Слёзы невольно потекли из глаз. Он охнул.

В этот момент в палату вошла медсестра.

– Роман Иванович, не шевелитесь, пожалуйста! – воскликнула она, заметив, что пациент пришёл в себя.

Чичиков снова охнул, будто не замечая, что обращались к нему. Вытянул руку, перевязанную бинтами. И тогда медсестра подошла к его койке вплотную.

– Товарищ Павлов, соблюдайте указания докторов. У вас сложные ожоги. Вам нужно пребывать в покое.

– Голубушка, в ожоги я верю, вот только зовут меня Павел Иванович, и никакой не Павлов, а Чичиков.

– Товарищ Павлов, я вызову главврача, с ним и побеседуете. Ошибка, не ошибка, во всём разберёмся. Вы только спокойно лежите, а то потревожите раны.

– А вы не знаете, как так получилось, как я в госпиталь попал?

– Так пожар был. Вытащили вас, и сюда привезла бригада. Вы чудом в живых остались!

– Ясно. Благодарствую, – кивнул Чичиков и вновь охнул от боли.

Положение его и впрямь было плачевно. Всё тело, перемотанное бинтами с головы до ног, болело, а в голове одни крестьяне, помещики, да уездные города.

До появления главного врача Павел вслушивался в разговоры соседей по палате. Ему казалась странной манера обращения «товарищ», ни про каких «господ» и речи не было, за окном виднелся совсем незнакомый город и слышался шум, который Чичиков не мог объяснить.

Главврач разбудил успевшего задремать Павла.

– Роман Иванович, ну давайте обсудим, что тут у нас. Вот ведь удивительный вы человек, войну прошли – и ни единой царапинки, а тут в пожаре так пострадали…

Чичиков пытался вспомнить, какую именно войну и где он проходил, но в памяти были только пробелы.

– Да говорю же: я Павел Иванович Чичиков. Никакой не Роман Иванович Павлов. Послушайте меня!..

Мужчина обеспокоенно зацокал языком.

– Надо бы вас ещё на травмы головы проверить, товарищ Павлов. Вы что помните последнее?

– Ну, помещиков… – неуверенно проговорил Чичиков и услышал смех.

– Ну, помещиков и прочих буржуев мы все видим в гробу в белых тапочках и помним, что товарищ Маркс завещал нам. А до этого?

Чичиков насупился. Вести разговор было бесполезно, мужчина почему-то ему не верил. И вряд ли поверит в дальнейшем. Ещё, чего доброго, усомнится в психическом здоровье пациента, этого только не хватало… Так что Павел Иванович благоразумно сменил тему разговора.

– А, вот, уважаемый, мне же читать можно?

– Скоро можно будет, – благодушно кивнул доктор, видимо, обрадованный тем, что подопечный его перестал упорствовать в своём заблуждении и вещать про помещиков.

– А не сочтите за дерзость, могу ли я вас попросить принести мне Маркса перечитать. А то и впрямь не помню уже многого…

– Это можно. Даже нужно. Вам тут ещё недели две куковать, так что, вон, Маруську попрошу, она на смену пойдёт, занесёт.

– Маруську?

– Дочка моя. Медсестрой тут трудится, – улыбаясь, пояснил доктор.

*

Следующую неделю Павел Иванович провёл за чтением трудов Карла Маркса, которые ему любезно принесли. С Марусей тоже перебрасывался историями. Она в основном рассказывала фронтовые байки, из которых Чичиков узнал о страшной войне и о времени, в котором он почему-то очнулся. С тем, что его называют Романом, даже как-то смирился. Решил, что и впрямь, наверное, он головой стукнулся и рассудком оттого слегка повредился. Однако фамилию «Чичиков» записал. Вдруг удастся в какой-нибудь местной библиотеке на досуге вызнать, откуда она взялась у него в голове.

Когда время его пребывания в больнице закончилось, он уточнил адрес, по которому проживал, и отправился туда.

Сама квартира его теперь являла собой жалкое зрелище. Всё было покрыто толстым слоем копоти. Обгорелые обои свисали со стен. Пол представлял собой толстый слой угля, который когда-то был паркетом. В одной из комнат стоял обгоревший остов дивана. Чичиков прошёлся по комнате и плюхнулся на этот диван, растерянно оглядываясь по сторонам.

– Это надо же как-то теперь тут восстанавливать всё… – только и смог пробормотать он.

В этот самый момент в дверной косяк постучали.

– Войдите! – крикнул Чичиков, вспомнив, что не запирал дверь.

В комнату вошла женщина лет пятидесяти, в очках и с пучком на голове.

– Роман Иванович, горе-то какое!.. – тут же запричитала она. – Ну, ничего, родненький, отстроитесь ещё…

– Отстроюсь… – машинально прошептал Чичиков. – Я, простите, головой ударился, ваше имя запамятовал…

– Галина Валерьевна я, соседушка ваша. Беда, Роман Иванович, беда. Но вы не переживайте, мы зевак отогнали, ваши книжки драгоценные собрали… Вы же из-за книжек так пострадали, спасли мы то, что вы из окон выбрасывали.

– Правда? – воодушевился Павел Иванович. – Вот спасибо, Галина Валерьевна! Какие добрые вы люди, вечный ваш должник…

– Вы не переживайте, в следующий раз обсудим это. А пока я управдому о вашем возвращении сообщила, мы тут решили помочь вам – кто чем может. С уборкой там, может, вещи какие отскребём…

Павел Иванович был поражён такой отзывчивостью людей, которые и с уборкой жилища ему помогли, и часть имущества его сохранили, да ещё и вещей надавали взамен сгоревших.