Х

Весеннее солнце слизывало снеговой покров то там, то здесь, будто рыжий весёлый жеребёнок щипал сено то с одной, то с другой стороны стога. Блестящий слой снега таял на глазах от тёплого дыхания весны; на следах полозьев выступала талая вода. Уставшая от зимы природа вдыхала весенний воздух, принимая тепло как с неба посланную благодать. Вот-вот по реке тронутся льды, а такое зрелище лучше всего наблюдать в деревне. Поэтому каргалинские студенты – Ахметсафа, Саттар, Рахим, Надир и не отстававший от них ни на шаг Карим – спешили домой, в Каргалы, чтобы не пропустить начало весеннего торжества на Сакмаре. Их сборы и приготовления не остались, конечно, без внимания вездесущего Мусы, и вот он уже укоризненно кривит свои полные губы:

– Без меня собрались?.. Возьмите и меня в Каргалы, а? Тоже хочу посмотреть…

Саттар добродушно рассмеялся:

– Да ради Бога!.. Собирайся, да побыстрее, если дороги не боишься. У нас шутя говорят, будто каргалинские дороги настолько укатанные, что если пятнадцать человек из села уедут, то пятеро обязательно вернутся. Но теперь нас, учитывая тебя, будет на одного человека больше!

– Что он оставил в Каргалах? – недовольно проворчал Карим, но на его слова никто не обратил внимания. Сборы прошли быстро и весело. Ребятам нравилось, что Муса присоединился к их компании. С ним не пропадёшь: говорливый Муса любую дорогу сократит наполовину. За разговорами и не заметишь, как в село войдёшь. К тому же Муса обязательно устроит в деревне какой-нибудь вечер, растормошит местную молодёжь и вообще всю притихшую за долгую зиму деревню.

Весеннее солнце ласкает щёки, сползает по шее за пазуху… Как хорошо возвращаться домой с друзьями! Слово за слово течёт разговор, и первейшая, главная тема – конечно, девушки. Да-а, о них можно судачить всю долгую дорогу… Но вот Муса косится на Карима и нарочито громким голосом говорит, как объявляет:

– Ребята, вижу дырявую верхушку бревна!

На секретном языке друзей это означало: «Внимание! Среди нас – доносчик! Не распускайте языки при болтливом Кариме!» Друзья тут же замолкли, ибо хорошо знали, что Карим при первой же возможности выболтает встречному и поперечному всё, что услышал от «друзей-приятелей». Такова уж была его «щедрая» натура, страдавшая острым недержанием секретов. Это из-за него Муса попал однажды в очень неприятную ситуацию.

В тот день он буквально ввалился в комнату общежития, весь взбудораженный, чем-то вдохновлённый, с румянцем на всю щёку и испариной на лбу. Не говоря ни слова, он жадно выпил кружку воды. Все знали, что после занятий Муса уходил на завод «Орлес». Судя по его состоянию, сегодня он весьма преуспел там в шефской работе. Наверняка не ограничился лишь одной лекцией о международном положении, а ещё помог рабочим какого-нибудь трудного участка, пообедал с ними в столовой, договорился о следующим визите… Ахметсафа шутливо заметил:

– Никак ты, Муса, от самого Яика так бежал, что дыхание перевести не можешь? Мог бы не спешить так, не мчаться сломя голову, твоя ненаглядная Айша занимается в музыкальном кружке и ещё не скоро освободится.

Словоохотливый Муса обычно тут же подхватывал эту тему – ему только дай поговорить о девушках! Но в этот раз он раздражённо, даже с оттенком досады, махнул рукой и сказал:

– Ну вот ещё!.. Мне пока не до Айши…

Слова эти вовсе не означали похолодание чувств к Айше, а свидетельствовали, скорее всего, о том, что поэт одержим очередной лихорадкой вдохновения, которое на какое-то время вытесняет в нём все остальные чувства.

– Я был на «Орлесе», беседовал с рабочими, – рассказывал Муса, – и загорелся новыми идеями. Вообще, благодаря общению с рабочими во мне будто заново пробудилась вера в будущее, укрепилась надежда на коренные преобразования. Ведь эти брусья, доски, перекрытия и другие строительные детали, производимые руками «орлесовских» рабочих, идут на фундамент нового здания страны, в основание новой жизни, понимаете ли вы? Эх, ребята! Я напишу об этом поэму! Пока это лишь мечта, стремление, но некоторые строки уже бродят в душе. Вот послушайте!

Рассвет алеет. Слышится гудок.
Так начинается рабочий день…
Подъём и завтрак. Включённый станок.
Обед. И, наконец, заката тень.

И этот мир размерен на гудки.
Как по сигналу свыше. Наконец,
Как пульс крови, дыхание груди
И дружное биение сердец.

Вдохновлённый Муса ещё не закончил читать, как Фатых Сагитов недовольно сдвинул брови и забрюзжал:

– Ну, и где тут новая жизнь, новые высоты? Где, как говорится, искорки будущих грандиозных успехов? А? Какой-то заводской гудок… станок… завтрак-обед… И чего ты привязался к этому гудку? Гудок-мудок… Анахронизм какой-то… Хи-хи…

Ахметсафа поспешил защитить своего друга от несправедливых нападок.

– По-моему, гудок как некий символ здесь очень удачно использован. Гудок, действительно, может рассказать о многом. Это – и рабочий ритм завода, и память о прошлом, и день сегодняшний, и призыв к будущему. Гудок – это труд, символ бурлящей жизни. Вспомните, что ещё недавно завод был разрушен, а теперь работает в полную силу. Муса правильно говорит, звук заводского гудка сегодня – это как ритм сердца всей страны, как призыв к вере и надежде.

Муса положил руку на плечо друга и сказал усталым голосом:

– Спасибо, друг. Именно так я и думал, сочиняя эти строки. С пуском в строй заводов и фабрик наладится и жизнь простого народа, я верю в это…

Карим, как всегда, молча впитывал в себя все эти разговоры, а потом при встрече с Айшой передал ей только те слова Мусы, которые касались его возлюбленной.

– Твой Муса сказал: «Мне сейчас не до Айши». Так что напрасно надеешься – Муса теперь загордился! Ему не нужны глупые деревенские девицы, он засматривается на заводских девчат, на русских барышень. У него одно на языке: «Орлес» да «Орлес». Будто свет клином сошёлся на этом заводе… Даже поэму начинал писать, с чего бы?..

После этого, естественно, последовал «разрыв отношений», и Мусе пришлось приложить немало усилий, чтобы с трудом восстановить почти утраченное доверие Айши. Вовремя помог и Ахметсафа, сумевший убедить Айшу, что злополучные слова Мусы не имели никакого отношения к его чувствам к ней, а были сказаны в горячке вдохновения. Айша, наконец, смилостивилась и даже шутливо погрозила Ахметсафе пальчиком:

– То же мне, утешитель нашёлся… Устроитель сердечных дел… О себе подумай, джигит! У тебя же твёрдый характер. Вроде, как камень. Будь напористым. Иначе тебе не видать Загиды.

– Но Загида влюблена в Такташа! – не удержался от восклицания Ахметсафа. – Кроме него, она никого не видит и видеть не хочет!

Он быстро взял себя в руки, хотя сердце по-прежнему прыгало в груди, а в глазах поплыли какие-то разноцветные круги. Покрашенный жёлтой краской коридорный пол вдруг замерцал сначала бледно-голубыми, а потом почти фиолетовыми бликами. Голова слегка кружилась от волнения, но Ахметсафа всё-таки закончил мысль:

– Девичья душа для нас неведома… В какой дастан ни загляни, везде наткнёшься на этот извечный любовный узел, который никогда и никому не развязать. Не я первый, не я последний…

* * *

…Весёлое настроение, царившее в начале путешествия, постепенно сменилось задумчивостью, рассудительностью. Разговор зашёл об организации в Каргалах молодёжного вечера, но Ахметсафа лишь внешне, как-то машинально поддерживал беседу, будучи не в силах освободиться от своих мыслей и воспоминаний.

А думы его по-прежнему занимала Загида. Ему казалось, что даже небесное светило загорается исключительно от благосклонного взгляда Загиды, а санный след приобретает каштановый оттенок не от заблестевшей на весеннем солнце влаги, а от свечения роскошных кос любимой. Эх, жизнь!.. Как понять девичью душу? Каждый день он встречается с той, ради которой готов броситься в огонь и воду, млеет от её улыбок и смеха, выразительных взглядов и дружеских слов, но никак не может открыть двери замкнутой девичьей души: вход туда для него, увы, заказан…