Это

Книга читается как артефакт и реакция на 2020-е десятилетие, в котором смешались постирония, идеологическая истерика, культурные войны и отчаянная попытка хоть как-то сохранить «я» среди разрушенных смыслов. В этом хаосе роман «Это» не просто отражает эпоху он воплощает её шизофреническую структуру, где одновременно высмеиваются и воспроизводятся языковые коды, клише, страхи и риторика массового сознания.
Биографический элемент образ вымышленного автора, сбежавшего из Америки и укрывшегося в Чукотке, где он якобы перевел свою книгу на русский, превращается в гротескную аллегорию культурной эмиграции: бегства от цивилизации в собственную карикатуру. Это не просто сатира на либеральную Америку или идентичностную политику. Это тревожная, истеричная попытка разобрать на куски язык, на котором говорит время, чтобы найти в нем, возможно, забытое слово «настоящесть».
«Это» постмодернистский памфлет на мир, в котором граница между искренностью и позой давно стерта. Герой книги нарцисс, шут, меланхолик и злодей выступает как голос той самой эпохи, в которой извращение, скандал и издевка стали чуть ли не единственным способом коммуникации. Читая, словно смотришь внутрь мемной ленты соцсетей, где за каждой шуткой скрыта боль, за каждым сарказмом испуг, за каждым образом страх исчезновения.
«Это» книга, которая не столько написанная о времени, сколько из времени. Она течёт теми же потоками, что и наша повседневность: токсины, шутки, крики, откровения, обиды, стёб, бессилие. Именно это делает её невыносимой и именно это делает её необходимой.

Чем-то напомнило творчество Сорокина, так же иронично и даже местами злободневно, только здесь ирония не так легко лежит на поверхности и вызвана не “лентой новостей”, а в целом мировой всеобщей культурной истерией и перегревом, в итоге если разбираться выходит все намного тоньше и мощнее. Страницы пестрят от разбросанных отсылок к культурному пласту философии, литературе, поп-культуре и являются не понтами и украшениями, а к ключом к пониманию романа.

Вот, например, параллель с “Гэтсби” в моменте, где герой откровенно смеётся над собственной претензией на великое прошлое. Или нарочито сорокинская сцена с бургером, где еда и власть сливаются в один жирный символ абсурдной мифологии потребления. А сцены с художниками, рисующими гениталии, это как чистейший Пелевин, но как будто пропущенный через парижский кабаре и TikTok одновременно.

А главное у книги есть ощущение, даже точнее, осязаемость. Словно её можно потрогать, словно каждая сцена написана, чтобы впиться в память. Как та самая сцена в рекламной переговорной, где герой ведёт презентацию, которая одновременно и триумф, и позор. Или финальные эпизоды... Не скажу спойлер, но там появляется то самое «эхо» хорошей литературы, которое остается внутри после последней страницы.

Сложно, крикливо, но очень цельно и если вы умеете слышать, где цитата, а где вызов вы получите удовольствие. Остальные прочитают и решат, что это просто “грязная книжка”. Ну и пусть.