Молдавия, Валахия и Болгария, звавшиеся княжествами на дипломатическом языке, веками представляли собой поле боя и ристалище между сменявшими друг друга владыками Константинополя и беспокойными, воинственными племенами севера. Скифы и македонцы, сарматы и римляне, славяне и греки, русские и турки – все они в тот или иной период переправлялись через воды Дуная и сражались за обладание империи на его берегах, так как богатый город на Босфоре представлял собой манящую цель для всех честолюбивых и победоносных завоевателей Западной Азии за последнюю тысячу лет и их нашествия на тамошние земли и непрестанные войны сыграли свою роль в упадке восточного трона цезарей, когда в конце концов он сдался перед упорным и неустанным натиском османского султана Мехмеда. Эти провинции, которые римляне называли Дакией, где они основали колонию и ссылали туда некоторых самых ученых и добродетельных мужей, первоначально входили в состав Македонского царства, и там были найдены древние монеты возрастом вплоть до царствований предшественников Александра Великого. Очень мало известно о Дакии до времен ее завоевания римлянами, чьему вторжению, как повествует Страбон, местные жители противопоставили армию в две сотни тысяч человек. В конце концов они сдались перед полководцами Тиберием и Траяном. Римляне возвели над Дунаем каменный мост длиной более версты, который был разрушен в предшествующее правление императора Адриана из-за набегов сарматов. После падения Римской державы Дакию завоевали славяне и черные болгары, или гунны; и в то время как вторые образовали царство к югу от Дуная, получившее их имя, и сохраняли номинальную независимость вплоть до турецкого завоевания в XV веке, Молдавия и Валахия объединились с Венгрией, чьи правители приняли титул царей Венгрии, Валахии и Кумании, причем последнее именование применялось к Молдавии и было образовано от названия куманов, то есть половцев, которые нашли приют в этой земле, когда монгольские орды Чингисхана выгнали их из России. Эти провинции в конце концов обратились за помощью к туркам-османам, которые, прогнав венгров, с тех пор правили страной, хотя ее жители до начала XVIII века владели привилегией выбирать собственных господарей. Затем, когда они лишились этого права, пост превратился в предмет торга и стал принадлежать тому, кто больше заплатит, и обычно его занимали греки; и в течение восьмидесяти лет, начиная с середины XVIII века до начала XIX, шестьдесят этих правителей были смещены, а двадцать пять – убиты по приказу Порты. Такое правление создавалось не с целью образовать великую или цивилизованную нацию; вследствие этого упомянутые области, хотя и располагая множеством полезных ископаемых, плодородной почвой, обильно рождающей хлеб, плоды и дерево, и пастбищами, питающими тысячи голов скота, надолго погрузились в самую глубокую бездну деградации, и тот великий гнет, которому их знать подвергалась со стороны чужеземных правителей и захватчиков, она, в свою очередь, обрушивала на несчастных крестьян, которые, когда сама их жизнь, права и собственность находились в руках порабощенной знати или свирепых и жестоких завоевателей, надолго погрузились в мучительную нищету, чудовищное невежество и апатию. Довольствуясь жалкими землянками, лохмотьями и плодами, росшими почти что без вмешательства на их полях, которые они едва бороздили все теми же деревянными сохами, которые сохранились еще от далеких предков – древних даков, местные крестьяне не заботились ни о том, чтобы сажать побольше, ни о том, чтобы трудиться упорнее ради обогащения своих хозяев или прокорма чужеземных солдат; и все же они гордо заявляют, что происходят от римских поселенцев, и их неграмотный диалект по-прежнему напоминает классическую латынь – язык Древнего Рима.

Во времена вторжения Святослава новый византийский император Иоанн Цимисхий был занят тем, что усмирял внутренние беспорядки в восточных провинциях своей империи, и русские пересекли Балканы почти беспрепятственно, после чего осадили и захватили Филополь. Там они приняли посольство от Цимисхия с предложением условий мира и требованием, чтобы они оставили Романию; но великий князь отвечал ему, что Константинополю следует готовиться к встрече неприятеля и будущего господина. «Никогда, – сказал он, – не уйдем мы из столь прекрасной страны, пока вы, греки, не выкупите свои города и пленников, которые теперь находятся в нашей власти! Если вы отвергнете эти условия и не заплатите, то покиньте Европу и уйдите в Азию: вы женщины, а мы мужи по крови». В то же время он отказывался от всякого золота, серебра и других даров, которые предлагала ему византийская знать на его пути, желая умиротворить варваров, чем заработал восхищение противников; и они сказали, что предпочли бы служить такому царю – тому, кто предпочитает золоту оружие, ибо он не принимал иных даров и выкупа, кроме вооружения и доспехов. Выкованные из железа искусными греками, они намного превосходили деревянные копья и дротики, которые вместе с плетенной из конопли кольчугой, стрелами и кожаными щитами были единственным снаряжением его солдат и азиатских союзников.

Получив эту угрозу русского полководца, император следующей же весной 971 года вышел в поле во главе армии в 15 тысяч пеших воинов и 13 тысяч всадников, не считая отборной гвардии, звавшихся бессмертными, и мощной батареи полевых и осадных орудий. Кроме того, он послал флот в триста галер с множеством более мелких судов вверх по Дунаю, чтобы перерезать коммуникации русских с их страной, и, выступив из Адрианополя, пересек Балканы, или Haemus Mons. Между тем русское войско подошло к Аркадиополю, где один из отрядов был захвачен врасплох и разгромлен греческим полководцем Вардой Склиром, а остальные снова вернулись в Болгарию, и по приближении императора те войска, которые стояли в Преславе, покинули город и встретились с его силами на открытой равнине. В ходе яростного сражения Цимисхий полностью разгромил русских, и 8 тысяч их воинов полегли на поле боя; а отряд, засевший в окрестностях Силистрии, увидев, что вражеская конница взяла их в кольцо, предпочли убить себя собственными мечами, нежели попасть в руки неприятеля. «Они поступают так, – говорит Лев Диакон, – основываясь на следующем убеждении: убитые в сражении неприятелем, считают они, становятся после смерти и отлучения души от тела рабами его в подземном мире. Страшась такого служения, гнушаясь служить своим убийцам, они сами причиняют себе смерть»^[87]. Через два дня греки штурмом взяли Преслав, подожгли царский дворец, укрепленный, как цитадель, причем в огне погибло 8 тысяч оборонявших его русских, а остаток гарнизона в пять сотен солдат был предан мечу. Изменнику Калокиру удалось бежать в Доростол, или Дристр, где Святослав окопался с другой половиной своих войск, и Цимисхий, отпраздновав пасху в Преславе и восстановив сыновей Бориса на болгарском престоле, последовал за великим князем и блокировал Дристр с суши и с воды, укрепив собственный лагерь валом и рвом. Гарнизон предпринял несколько отчаянных вылазок во главе с самим Святославом; из-за голода их мучения стали невыносимы, и в конце концов после осады в течение шестидесяти пяти дней русский полководец со своей дружиной сделал еще одну попытку прорваться сквозь вражеское окружение. Но его истощенные пешие воины не могли совладать с облаченными в сталь греческими всадниками при сильной поддержке бесчисленных лучников и пращников, которых греки поставили под укрытием в разных частях лагеря и которые целились в русских всякий раз, когда представлялась возможность выстрелить без всякой опасности для себя. Тем не менее бой продолжался целый день, и русские сражались столь доблестно, что современники приписывают победу императорской армии исключительно личному заступничеству святого Феодора, который, по их утверждению, возглавил ту знаменитую атаку греков, сломившую русскую дружину и доказавшую превосходство христианских солдат над языческими варварами.

Наутро после разгрома Святослав отправил посланца в греческий лагерь с предложением мира. Великодушные условия, с которыми тот вернулся, свидетельствовали о том, что Цимисхий считал неблагоразумным доводить Святослава до крайности и отчаяния и сознавал, что, если он будет требовать, чтобы русские сложили оружие, это лишь приведет к уничтожению Дристра или к затяжной осаде и новому кровопролитию. Император удовольствовался тем, что великий князь отдал всю свою добычу, рабов и пленников и принес самую торжественную клятву, что больше не пойдет войной на Греческую империю или ее колонии в Грузии и на Херсонесе; также Цимисхий позволил русским вернуться по Дунаю на ладьях, возобновив прежний договор о торговле и морском сообщении между их странами. В то же время он раздал по мере зерна всем русским воинам, которых из-за лишений осталось меньше половины от первоначального числа; и когда в июле 971 года был заключен мир, обе стороны договорились встретиться для беседы. В сопровождении крупного отряда конных телохранителей император в блестящих доспехах, на великолепном скакуне подъехал к берегу Дуная, где и встретился со Святославом, прибывшим по воде в ладье, на которой сидел на веслах и греб вместе с приближенными. Некоторое время они разговаривали, причем Цимисхий оставался на коне на берегу, а великий князь, подойдя к берегу, продолжал сидеть на корме своей лодки. Вокруг столпились греки, желая посмотреть на русского вождя, и Лев Диакон, знакомый со многими очевидцами, описывает его как человека «умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, курносого, безбородого, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос – признак знатности рода; крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные». В одном ухе у него была золотая серьга, украшенная карбункулом между двумя жемчужинами, и выражение его лица, по словам императорского историка, было угрюмое и дикое.

Сразу же после этой беседы великий князь ушел из Дристра (Силистры) со своей поредевшей ратью, а Цимисхий поставил в городе сильный гарнизон и в конечном счете подчинил всю Болгарию, восставшую против греков.

Русские погрузились на свои утлые ладьи и поплыли к устью Днепра, но немногим из них, разочарованным провалом когда-то блестящих надежд на победы, суждено было вновь увидеть родные степи. Поднялась буря, не было попутного ветра; высокие волны Эвксина кидали их ладьи то вверх, то вниз, и путь, на который обычно уходило за несколько дней, занял много недель. Наконец, после долгого и опасного путешествия Святослав достиг устья Днепра с остатками своей армии; однако установилась необычайно суровая зима, и они были вынуждены провести несколько гнетущих месяцев на льду. Провизия подошла к концу, они терпели ужасные мучения от голода, и многие из них умерли, прежде чем Святослав снова смог продолжить путь. Но их несчастья на этом не закончились; ибо после наступления весны великий князь поплыл с оставшимися спутниками по реке, и тогда печенеги вместе с соседними племенами, которые находились в постоянной переписке с греками, и те, вероятно, подзуживали их перерезать отступление Святослава и не дать ему возвратиться в Киев, собрались с огромной ратью у речных порогов, чтобы помешать русским продолжить путь. Огромное число и свирепая наружность нападающих в первый миг вселила ужас в сердца оголодавших и изможденных воинов Святослава; и великий князь, увидев, что страх распространяется по его войскам, взошел на нос ладьи и так обратился к своим соратникам, глаза которых тщетно оглядывали берега в поисках безопасного места для высадки: «Нам некуда уже деться, хотим мы или не хотим – должны сражаться. Так не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвым не ведом позор. Если же побежим – позор нам будет. Так не побежим же, но станем крепко, а я пойду впереди вас: если моя голова ляжет, то о своих сами позаботьтесь». Русские воины, воодушевленные решимостью своего вождя, ответили на эту речь: «Где твоя голова ляжет, там и свои головы сложим»^[88] – и вслед за Святославом, спрыгнувшим на берег, яростно бросились на врага; однако в попытке пробиться сквозь неприятельские ряды великий князь был сбит наземь дротиком, попавшим в голову, и сразу же умер, а его тело захватили враги и унесли, ликуя. Когда грозный противник, когда-то внушавший им такой страх, погиб, печенеги громко закричали, торжествуя; а их предводитель велел сделать из черепа русского вождя чашу, которую оправили в золото и вывели такие слова: «Чужого ища, свое потерял».