Глава 3.

Я бегу по теплому песку. На волнах переливаются солнечные блики. Вокруг ни души. Я даже не бегу, а как будто лечу. Мне легко и спокойно. Я сажусь на песок, перебираю его пальцами, он такой приятный и мягкий. На меня набегает легкая волна, она касается моих ног. Я чувствую ее свежесть.

– Малыш, – раздается голос у меня за спиной.

Я оборачиваюсь и вижу Мишу. Его длинные волосы развеваются на ветру, в них играет солнце. Он стоит передо мной в джинсах и футболке, джинсы завернуты до колен. Миша щурится от солнца. Я встаю и обнимаю его. Миша обнимает меня в ответ. Сквозь закрытые веки я вижу солнечный свет, ставший оранжево-красным.

– … уборка номеров!

Я оторвала голову от подушки и осмотрелась. Где я? На полу лежал мой чемодан, а на тумбочке около кровати – бутылка коньяка и фантики от конфет. В дверь настойчиво стучали. А где пляж?

– Откройте, уборка номеров!

Я взяла телефон: было уже двенадцать дня. Ничего себе поспала! Я завернулась в одеяло и подошла к двери.

– А вы не могли бы прийти чуть позже? Буквально через полчаса.

– Девушка, у нас выезд до двенадцати, уже начало первого! Мне нужно убрать номер, вдруг кто-то приедет.

Что за упрямство?

– Если он не забронирован дальше, я продлеваю.

Женский голос за дверью некоторое время помолчал, а потом сказал:

– Тогда позвоните на ресепшн, скажите им. И оплатите.

Я усмехнулась.

– Хорошо, спасибо.

При свете дня номер выглядел приветливей, нежели вчера. Я подошла к окну, заглянула за шторы и зажмурилась от контрастности: яркое солнце, голубое небо и свежая, совсем летняя зелень деревьев. Надо скорее собираться на свидание с Севастополем. Я набрала номер Вани.

– Я в городе, – с улыбкой сказала я.

– Уже?!

– Вчера ночью приехала, я в отеле. Кажется, на Черцова. Ужасно соскучилась, хочу повидаться.

– У меня сегодня с трех пять персоналок, но пока я дома. Приезжай, если еще не забыла адрес.

– Шутишь, – сказала я. – Скоро буду!

Я изо всех сил старалась быть веселой и улыбалась, чтобы не плакать. Чувство вины так никуда и не ушло, и сейчас я пыталась обмануть его. Я достала из чемодана красивое платье, которое покупала еще вместе с Юлей после нового года, вымыла голову и приступила к укладке волос. Но все было не то. Это не работало сейчас. Несколько мгновений я стояла перед зеркалом, как будто смотря сквозь себя. Объективно нет никакого повода для радости, так зачем ее изображать? Я выключила утюжок для волос, натянула треники и вышла из номера. Ванька будет рад мне любой.

В его квартире ничего не изменилось с тех пор, как я приходила сюда в гости первого января. Разве что не было елки и гирлянд на окнах. Приятно, что в семье Вани все так по-хорошему стабильно. Мне не хватало этого в собственной жизни.

– Как все прошло? – робко спросила я, после того, как мы поговорили о дороге.

Ваня тяжело вздохнул.

– Нормально. Сашкины друзья все пришли, соседи…

– Все, кроме меня, – сказала я.

– Что поделать, – развел руками Ваня.

– Если бы я не уехала, с ней было бы все хорошо.

– Вообще-то у нее с сердцем давно не ладно было, она просто не говорила никому. Конечно, после Сашиной гибели хуже стало, но ты тут точно не при чем. Она была рада, что ты путешествуешь. Переживала только, чтобы ничего не случилось в дороге. Мечтала, что тоже куда-нибудь поедет, когда ты вернешься. Чтобы было кому ухаживать за могилами.

У меня начал дрожать подбородок. Ваня подошел ближе и обнял меня.

– Ты ни в чем не виновата.

Я позволила себе расплакаться в голос.

– Это так страшно… ничего не изменить… если бы мы не познакомились с Сашей, и он, и Татьяна Леонидовна были бы живы… дело во мне…

– Дурында, что у тебя в голове? Это жизнь. Ее надо принимать и все. Давай я тебе чаю с мятой сделаю? Успокаивает.

Я захлюпала носом и кивнула. Принять и это тоже. Но как?

– У меня для тебя есть еще одна новость. Я не стал говорить по телефону.

– Надеюсь, хорошая?

– Скорее, да, – ответил он. – Татьяна Леонидовна завещала тебе свой дом.

– Что? – удивленно спросила я. – Мне? Почему?

– Ну, а кому? У нее никого не было, кроме тебя. На завещании стояла дата – двадцать пятое марта прошлого года. Она написала его сразу после гибели Саши. Наверное, понимала, что не сильно его переживет.

– Я не могу там жить.

– Почему? – спросил Ваня.

– Да просто не могу и все! Я не заслужила этого. И вообще… как ты себе это представляешь? Там же Саша вырос… там везде он… и она…

Я была растеряна.

– Не горячись. Я понимаю, это тяжело, но дом по закону твой. То есть будет твой, когда ты вступишь в наследство. Если ты этого не сделаешь – дом, вместе с их прошлым – отойдет непонятно кому. Будут искать дальних родственников, кого-нибудь наверняка найдут. Но кто эти люди, что они знали о Саше и его маме? Ты что, правда, хочешь, чтобы дом получили они? Ты думаешь, они сохранят вещи, которые были дороги ей и Саше? Фотографии? Память? Она хотела, чтобы дом стал твоим, неужели ты станешь с этим спорить? Особенно теперь, когда ее больше нет.

Я не знала, что сказать.

– Просто это все так внезапно. Так больно снова.

– Лучшее, что ты можешь сделать – сохранить их дом.

– Наверное, ты прав, – рассеянно сказала я.

– Я тебе дам номер нотариуса, не затягивай с этим. И сейчас еще кое-что, – Ваня вышел из кухни, поставив передо мной чашку мятного чая.

Через мгновение он вернулся и протянул мне ключи.

– Можешь заезжать.

– Уже? А документы? – удивилась я.

– Заедешь и займешься документами, это не проблема. Так можно, я узнавал.

– Спасибо, – растерянно сказала я. – Вань, ты можешь съездить со мной на кладбище сейчас? Это глупо, но я боюсь одна…

Ваня вздохнул.

– Это не глупо. Это нормально. Я бы рад, но мне уже пора на работу. Давай завтра? Я как раз выходной.

– Нет, я тогда сама… до завтра не вытерплю.

Я допила чай и стала собираться.

– Знаешь, я проделала такой большой путь, но только в этом городе мне по-настоящему спокойно. Потому что тут был Саша, потому что тут есть ты, и ты не бросаешь меня. Наверное, это правильно, что теперь я буду жить именно в их доме. Когда Саша погиб, мне очень хотелось остаться в той квартире, которую он снимал, но это было невозможно. Он вырос в этом доме, это важно для меня.

– Я знал, что ты поймешь, когда эмоции улягутся, – улыбнулся Ваня.

Через полтора часа я была на кладбище. Как в тот первый раз я сидела в машине и боялась выйти. Ну, же, Александра, где твоя решимость? Где твоя свобода, черт побери?! Вставай и иди, тебе нечего бояться! Я разозлилась на саму себя, взяла два букета с переднего сиденья «лансера» и, наконец, вышла из машины.

Было солнечно и тепло, дул легкий ветерок. Ласковая крымская природа так сильно контрастировала с зимними дальневосточными и сибирскими пейзажами. Было странно осознавать, что еще несколько дней назад я ехала по трассе, а на обочинах лежал глубокий снег.

Быстрым шагом я дошла до ограды и резко перевела взгляд на свежую могилу. Новый венок из пластиковых цветов. Добротный, но такой уродливый. Татьяна Леонидовна была изящной и красивой женщиной, ей бы точно не понравились эти цветы. Я подошла ближе и положила букеты на обе могилы. Рядом покоился Сашин отец. Нужно было принести цветы еще и ему.

Я сидела на земле и думала о тех днях, которые мы провели вместе с Сашей. Думала о его маме. О ее молодости, об их любви с мужем. О том, как она одна воспитывала ребенка после гибели любимого. Мне хотелось бы иметь такого же сына. Хотелось быть похожей на нее – верной, достойной, любящей. Хотелось быть как Саша – искренней, счастливой, сильной.

Звук уведомления вернул меня к реальности. Я достала телефон. Одно непрочитанное сообщение от Миши. В последние дни я даже не думала о нем, и он, словно чувствуя это, ничего не писал. Последний раз мы разговаривали еще до того, как я узнала о смерти Татьяны Леонидовны. Я несколько мгновений посмотрела на текст «Давай отметим…», не открыв сообщение полностью, а потом выключила телефон. Сейчас больше всего хотелось остаться одной.

Солнце клонилось к закату, становилось прохладней. Я провела на кладбище не меньше трех часов. Я думала о разном и больше никуда не спешила. Что это: принятие или просто усталость с дороги? Я даже строила планы на будущее, размышляла, чем займусь в городе. Нужно снова начать ходить в спортзал. Нужно повидаться с Кирой и Юлей. Нужно вообще выбираться из своей раковины и заводить новые знакомства. Я обязательно должна съездить в Новороссийск к родителям. Я так спешила сюда, что пролетела по трассе не заезжая к ним. Мама и папа расстроились. Сейчас мне предстояло еще одно испытание, и я хотела сделать это непременно сегодня. Я должна заехать в мой новый дом.

Когда я оказалась в Балаклаве, уже стемнело. Я припарковалась около дома и заметила, что из соседнего окна на меня смотрела женщина. Я поздоровалась с ней кивком головы, но она ничего не ответила. Сашин «лансер» и какая-то девица в нем – наверное, я смотрелась странно.

В доме было чисто и аккуратно, словно хозяйка уехала в отпуск, а перед этим сделала генеральную уборку. Праздничная посуда расставлена в серванте, все книги на местах, диван и кресла накрыты покрывалами. На столе – ни крошки. Я стояла в гостиной, где мы с Татьяной Леонидовной всегда пили чай. Ничего не изменилось. Сашины фотографии на стенах. Едва сдерживая слезы, я сняла одно фото. Саша улыбался нереальной солнечной улыбкой. Так больше никто не умеет.

Дальше я прошла в спальню Татьяны Леонидовны. Кровать была аккуратно застелена. Около нее, на тумбочке, еще одно фото. На нем Саша был маленьким. Я не сразу заметила, что плакала уже почти в голос. В доме стояла абсолютная тишина, нарушаемая только моими шагами и тиканьем настенных часов в гостиной. И теперь – плачем.

На кухне едва уловимо пахло едой, как будто недавно готовили. Вся посуда вымыта и аккуратно разложена на сушилке. Чайник стоял на плите, словно его только что вскипятили. Я дотронулась до него рукой, уже готовая обжечься. Но он был холодным. Чудес не бывает, Саша.

Я вернулась в гостиную и встала посреди комнаты. Теперь это мой дом. Как я смогу сделать в нем ремонт, когда тут все ждет прежнюю хозяйку? Как я смогу вообще здесь что-то переделать? Разбирать чужие вещи, что-то выкидывать? Как? На глаза попался фотоальбом, он стоял на книжной полке. Я взяла его в руки и села на пол.

Старые черно-белые фотографии, на которых семья Полянских была вместе: красавица мама, обаятельный папа и невероятно улыбчивый малыш. Семья, которой больше нет. Я перебирала снимки, внимательно вглядываясь в каждый из них. Сколько всего уходит в прошлое, в какое-то странное небытие. Куда? Когда-то я и останусь просто изображением на плотной бумаге. Может быть, кто-то тоже будет помнить обо мне. Я отложила фотографии в сторону и горько заплакала. Сколько ни пытайся стать сильной, боль найдет в тебе слабое место и ударит туда снова. Невозможно отрастить броню на все случаи жизни.

Мне казалось, что если я еще хоть немного останусь в этом доме, то сойду с ума от его тишины и покоя. Нужно было с кем-то поговорить. Даже не поговорить, а просто побыть рядом. Я не знала, свободен он или нет. Он не знал, что я уже в городе.

«Можно, я к тебе приеду прямо сейчас?»

Я отправила сообщение Мише и только тут вспомнила, что так и не прочитала то, что он прислал. «Давай отметим твое возвращение?», писал он тогда. Ответ пришел моментально:

«Смотря, сколько это займет времени. Я скоро домой, боюсь, не успеешь»

«Я ближе, чем ты думаешь»

Я мгновенно встала, взяла ключи от машины и вышла из дома. Фотографии так и остались лежать на полу. Миша был единственным человеком, которого хотелось сейчас видеть. Может быть, все это я придумала и он не поймет моего состояния и этой странной тяги к нему. Может быть. Но так хотелось верить в обратное.

Я помнила, как в период нашего новогоднего сумасшествия, иногда мы сидели или лежали, обнявшись. Это могло продолжаться очень долго, час или два. Нам не нужно было ничего говорить, мы как будто восполняли дефицит спокойствия и доверия друг у друга. Без слов, просто быть рядом, думая о чем-то своем. Может быть, поэтом я сейчас так нуждалась в Мише?

Я ехала до Казачки¹ по памяти. В автосервисе еще горел свет, значит, Миша работает. Готова поспорить, он точно не ожидает меня увидеть, несмотря на нашу переписку. Я припарковалась, вышла из машины и не спеша подошла к дверям. Сердце не выпрыгивало из груди, я не волновалась. Как будто я не была тут всего пару дней.

Когда я вошла, Миша был занят работой и не заметил меня. Его непослушные волосы были забраны в высокий пучок, из-под красного рабочего комбинезона выглядывала белая футболка, а из-под нее – кончики серых механических крыльев.

– Привет, Художник, – сказала я.