Часть первая

Глава первая. Тинар проходит через Капь

После пьяной от надежд юности наступает момент, когда вдруг понимаешь, что жизнь перевалила на свою вторую половину. Кто-то начинает судорожно подсчитывать победы и поражения. Кто-то замирает от страха перед тем, что будущего может не быть. А кто-то теряет предназначение, направление пути, по которому прежде мчался, не разбирая дороги. И каждый – хоть на краткий миг – испытывает сожаление, что прошлого уже не вернуть.

Но в сожалениях мало толку, а то, что нельзя вернуть, почти всегда можно поправить по совести. Тинар в этом не сомневался. Если приложить усилия и для начала выполнить данную самому себе клятву. Сказанное должно быть сделано.

Плотные тучи медленно расходились, нехотя пропуская холодную воду лунного света.

– Может, останешься, Тин? – Келли попыталась погладить его непокорно точащий белоснежный вихор.

Для этого ей пришлось встать на цыпочки, получилось неуклюже. Как быстро мальчишка вырос…

– Торк – не злой на самом деле, он не будет…

– Нет, тётя Келли, – Тинар сказал это тихо, но отрубил раз и навсегда.

Она неестественно, навыворот, держала руку, которой только что пыталась потрепать его по макушке, словно он ещё был маленьким мальчиком. У Тинара всё внутри сжималось каждый раз, когда он видел, как Келли, сама не замечая, баюкает покалеченное в имперских казематах запястье.

Тинар отвернулся, чтобы Келли не прочитала в его глазах неуместное сейчас сострадание. Солончаки, которые в детстве казались такими белоснежными и блестящими, теперь тускло мерцали серо-грязным светом. Может, из-за отблеска показавшейся в сумеречных тучах луны, а, может, сам Тинар стал другим и видел всё взрослым зрением. В какой момент мир потерял свою яркость и удивительное очарование? Грум знал, когда это случилось. Но всё, что сейчас ему оставалось: до боли сжимать кулаки, стараясь, чтобы Келли не увидела его беспомощную ярость.

На небольшой холмик соляной глыбы вскарабкалась ящерка, и, перехватив взгляд Тинара, застыла крохотным изваянием в наивной надежде, что он примет её за что-нибудь неживое. Эта глупая ящерка могла быть тем самым Снупи из популярной грумовской песенки про безнадёжную любовь к Боти.

…И тут же хвост свой откусив,

Она вдали растаяла,

А Снупи, страстью истомим,

Сжимает хвост оставленный…

«Безнадёжно, как хвост Боти», – так говорили про любое дело, которое не имело будущего. Вся эта жизнь оказалась безнадёжной, как сброшенный хвост Боти.

Тинар Моу сглотнул вставший в горле комок, получилось громко и заметно, и тогда он заговорил быстро, перебивая сам себя:

– Вы знаете, что… Не могу… Теперь до осени, ладно?

Келли посмотрела ему прямо в глаза:

– Обязательно приходи. И как только тебе станет плохо, немедленно возвращайся, и если что-то узнаешь…

Тинар согласился слишком торопливо:

– Конечно, конечно…

Он чувствовал вину, потому что не может сказать ничего нового об Эль.

Келли всегда прячет его в копях, когда подходит срок. Тинар научился предугадывать мгновение, после которого опасно оставаться на поверхности. Как правило, всё начиналось накануне цветения кити, когда ветер менял направление и приносил на Холмы густой медовый запах со стороны степи.

Тинар ненавидел этот пьянящий аромат. Во-первых, потому что вместе с ним приходила болезненная слабость, а во-вторых… Медовый флёр кружил голову, но проникал в самое сердце тягостным напоминанием о ночи, которая навсегда разделила жизнь Тинара Моу на «до» и «после».

– Ты же знаешь, что отец любит тебя? – спросила Келли.

Он кивнул:

– Знаю…

– Возвращаешься в Ляльки? – кажется, она сказала это просто, чтобы не молчать. Тинар и Келли прекрасно понимали тишину, висящую между ними. В этом безмолвие застыло столько смыслов, что время от времени возникала необходимость разбавлять их словами. Иначе становилось сложно дышать: настолько густым было молчание.

– Да… Только мне ещё нужно заглянуть в… Одно место.

Она сделала вид, что не услышала про «одно место».

– Как там Надея? – Келли переживала за булю, хотя никогда в жизни наяву не видела, а знала только по его рассказам.

– Всё так же, – ответил Тинар. – Инка хорошо заботится о ней.

– В положении Надеи стабильность – это уже прекрасно, – кивнула мама Эль. – Ты нашёл надёжную помощницу и можешь с лёгким сердцем оставить булю, если тебе нужно уйти.

Инку грум нашёл в одном из соседних хуторов, разнося заказы – последние Ляльки-Одолень, оставшиеся с тех времён, когда буля Надея ещё могла работать. Вернувшись, он привёл с собой невысокую коренастую девчонку с тугими, торчащими в разные стороны косами. В причёску соседской дочки были вплетены незамысловатые дешёвые ленточки, и это смотрелось нелепо на фоне её слишком грубого даже для мальчика лица. Но Инка сразу, не говоря ни слова, схватила чугунок с остатками вчерашней каши, кинула его на жаровню и помчалась во двор к подготовленной Тинаром поленнице.

Несмотря на её обычно свирепый вид, Тин знал: девочка рада, что наконец-то стала пусть в чужом жилище и временно, но хозяйкой. В маленьком домике её родителей было то ли десять, то ли двенадцать сестёр.

На самом деле буля Надея чувствовала себя не столь хорошо, как Тинар пытался уверить Келли. Их жизнь напоминала бытие старьёвщика. Инка повсюду таскала с собой иголку и лоскуты тряпок, она крепила их к поясу, чтобы в любой момент поставить заплатку на Надею, которая разлезалась на куски. Она не могла больше говорить, половина лица застыла неподвижной маской. Прореха задела так же один глаз, и буля теперь видела только вторым. Через несколько солнц с того момента, как пошла первая трещина, она ещё могла ходить и что-то делать. Молча и медленно, тщательно вглядываясь единственным видящим глазом, потихоньку варила кашу или суп с сушёной травой, заготовленной с лета. Но три дня спустя прорвалась материя на её правой руке, а ещё через два отказали обе ноги.

Они отнесли её на кровать, и Надея лежала на чистой постели, безучастно глядя на балки, охапки трав и паутину. Инка с Тинаром читали в живом зрачке булиного ещё видящего глаза, какими безнадёжными были её мысли. Старая Лялька знала, что скоро настанет ей конец, и готовилась к нему. Изношенное тряпичное тело продолжало рассыпаться на части обрывками материи, и к утру Инка наставила уже с десяток заплаток, которые чужеродно и мёртво зияли на мягком туловище Надеи. Девочка не могла воссоздать жизнь на пришитых кусках, но, соединяя рваные края, хоть немного тормозила процесс разложения.

Тинар грустно улыбнулся, вспомнив её сосредоточенное сердитое сопение во время шитья.

– Мне пора. Передайте Ризи…

Он достал из кармана штанов небольшую фигурку. Протянул её на раскрытой ладони. Соляная девушка – смешная, полненькая, немного кривобокая, но удивительно похожая на Риз Фэнг, старшую сестру Эль. Сидеть в укрытии, выжидая положенное для восстановления время, было скучно, и Тинар приноровился вырезать из каменной соли всякие разные фигурки. Они получались совершенно не похожими на Ляльки-Одолень, ни внешне, ни назначением – залечивать беспамятством раны на сердце, но груму очень хотелось хоть как-то продолжить дело були Надеи.

– Пусть больше не плачет. И… Берегите себя, тётя Келли.

***

Несколько солнц и лун подряд младший Моу перебинтовывал ошмётки соляных мумий, чтобы узнать, где находится это место. Куски сухой кожи жутко скрипели, а на пальцах оставался серый прах. Казалось, он навсегда въелся в ладони грума, и теперь постоянно, хотя и тихо зудел, напоминая о бесконечных часах пеленания высохших мертвецов. Прошла целая вечность, пока одна из мумий наконец-то не разжала зубы и не произнесла с сухим свистом в награду за труды:

– Та-а-а-м, где трр-р-ри тени, вс-с-с-с-с-с-тань.

Мумия замолчала, отдыхая от непосильного напряжения, которым далась ей фраза. Высунула иссохший осенним листом язык, поболтала им, остужая.

– Нас-с-ступи на дв-е-е-е, в третью – ладонями уприс-с-сь.

Молчание, шелест языка, трепыхающегося на ветру.

–Ж-ж-ж-жечь до ко-с-с-с-стей, потом – мороз-з-зом…

Тинар поёжился. На одну тень наступить – уже, можно сказать, с этим светом простился, как сразу на три?

– Твоё дело…

Мумия больше ничего не произнесла.

Тинар искал перекрёсток трёх теней несколько недель, и если бы он не был всепроникающим подземным грумом, то и вовсе никогда бы не смог добраться сюда.

Его тень, сначала распластавшись далеко за горизонт, вдруг резко расщепилась на части. Как раскалывается тело выпущенной стрелы, встретившее на своём пути остриё другой. Он сглотнул вязкую слюну, которой внезапно и сразу наполнился рот. Осторожно ступил на правую тень. Другой ногой – на левую. Ожидал, что тут же и упадёт замертво на потрескавшуюся землю, но прошла секунда, вторая, и ничего такого не случилось. Степь привычно и монотонно гудела горячим ветром, который обжигал неудобно расставленные ноги. Тинар всё ещё находился по эту сторону.

Оставался последний штрих, и грум замер над средней тенью, не решаясь погрузить в неё ладони. А потом перед глазами встало беззащитное, свернувшееся на жёсткой траве тело Эль, тонкое и израненное, и Тинар вскипел от ненависти. Дёрнувшись от пронзительной горечи, упал навзничь в центр трёхтенья.

Как и предупреждала соляная мумия, пальцы сразу свело морозной судорогой, больно ударило в запястья, дёрнуло локти. В одно мгновение Тинар словно вымерз в звонкую хрупкую льдину, и испугался, что горячий ветер сейчас расколет заиндевелое тело. Но обжигающий холод сменился стремительным жаром, и от резкого скачка ощущений он, кажется, на мгновение отключился.

Только что перед глазами простиралась привычная до оскомины степь, а теперь было незнакомое нечто. Замкнутое пространство без видимых границ. Пустое, но всё живое и пульсирующее, наполненное гулким эхом голосов.

Тинар не видел ничего определённого, но от сдавившей тесноты не мог пошевелиться. И грум понял, что достиг цели своих многолетних поисков: входа в поселение великих и ужасных вайниров, священную арку Капи. Он читал в одном из свитков, которые Келли тайком приносила ему из старой Фэнговской библиотеки, что Капь – арка вайниров – сооружена из лунного света и пленённых выворотников, потерявших хозяев. Она обладала собственной волей и творила иллюзии, впитывая сущность проходящего сквозь неё.

Сначала вкрадчивое проникновение узников Капи в его сознание сменилось нарастающим шумом. Подобные хлопанью крыльев звуки окружили грума, и он услышал разноголосый галдёж.

Гомон, смешки, всхлипывания и бормотания наступали со всех сторон, а также – сверху и снизу. Шум постепенно рассредоточился, превращаясь в таинственный шёпот, в котором Тинар начал угадывать отдельные слова.

Сотни теневых голосов Капи требовали объяснения: зачем потревожил?

– Мне нужна помощь, – ответил он на беззвучный вопрос. Сказал негромко, но голос неожиданно гулко пронёсся по залу, отскакивая от стен, усиленный эхом.

Шёпот исчез. В воздухе повисло недоверие.

– Это дело чести, – торопливо добавил Тинар, чувствуя, что, если он не найдёт веской причины, его сейчас же вышвырнут обратно. – Я должен вернуться в прошлое и исправить что-то очень важное.

Кажется, Капь заинтересовалась.

– Что такого важного есть в жизни подземного соляного грума, требующее вмешательства того, кто горит ярче пламени, летит быстрее ветра и стоит прочнее земли?

– Не моей, – твёрдо сказал Тинар. – Я знаю, что моя жизнь – маленькая и незаметная в тени зверя Ниберу, но отражение ничтожного грума соприкоснулось с отблеском значимого существа.

Ему вовсе не нравилось называть себя ничтожным, и это стоило больших усилий, но Тинар заранее решил во чтобы то ни было сохранять спокойствие. По крайней мере, не язвить и не дерзить.

– Почему ты не называешь вещи внешнего мира своими именами? – полюбопытствовал хор беззвучных голосов. – У внешнего мира есть плоть и кровь, назови предметы тем, чем они являются.

– Эль Фэнг, – почти прошептал грум. Голос его предательски дрогнул. Столько времени прошло, а он всё ещё не может спокойно произносить её имя.

– В тени нет такого оттиска. Значит, это неважно. Уходи.

– Эль! – теперь Тинар кричал во весь голос. – Не может быть, чтобы… Руки Эль! Дарница Эль… Последняя дарница!

«Э-э-э-л-ль», – разнеслось по залу.

Голоса словно расступились, отпрянули от него. Отскочившее от стен эхо врезалось Тинару в грудь с такой силой, что он не удержался на ногах и отлетел в угол. Больно ударился спиной, сполз на пол и остался сидеть, с трудом восстанавливая отшибленное дыхание. Призрачная Капь оказалась очень жёсткой.

– Руки Эль? – пленённые тени заволновались. – Руки? Эль? Последней дарницы? Великой Латницы?

Тинар обрадованно подхватил:

– Да, да. Она должна быть…

– Латница впечатана в тень зверя Ниберу… Очень ярко. Мы видим её.

Тин заволновался вместе с беззвучными голосами Капи:

– Несколько лет назад. В степи. В ночь цветения кити. Он… Кто-то, кого я не видел. Напал на нас. Это из-за него…

Тинар был убеждён, что всё случилось из-за этой мерзкой твари. Оцепление грумгорода, предательство отца, уход Эль и её…

– Я должен вернуться и убить его, – твёрдо закончил грум.

– И чем же Капь теневых вайниров может помочь тебе? – усмехнулся сонм голосов.

Зад зверя Ниберу! Они же прекрасно и намного лучше него знали, чем и как могут помочь. Всё, что связано со временем и пространством, Капь в состоянии изменить.

– Вернуться, – покорно и терпеливо сказал грум. Он помнил, что должен сдерживать себя. – Мне нужно попасть на три года назад. В ту самую ночь цветения кити. Хотя бы просто увидеть того, кто это сделал. Верни меня!

– Ты знаешь цену? – множественные голоса, слившись в один, выдохнули с напором, и душа сжалась в желудок с очень нехорошим предчувствием.

Он, конечно, догадывался, что за всё придётся платить, но самонадеянно решил разобраться по ходу процесса.

– Знаю, цена есть, – уклончиво ответил Тинар. Сейчас главное – повести разговор так, чтобы Капь первая назвала свои условия. От них можно торговаться.

– Ты готов заплатить?

– А чего бы я тогда сюда явился?

– Дурак, – вдруг печально отозвалась Капь одним единственным женским голосом.

Тинару показалось, что он слышит голос Эль.

***

Когда грум разлепил веки, на него сразу же опрокинулось бледное, но ясное небо. В знойном мареве где-то очень высоко на западе дрожал солнечный диск. На востоке едва заметно намечались тусклые очертания красноватой луны.

Тинар, пытаясь встать, забарахтался возле жертвенного кобонга, разрисованного теневыми символами. От тотемного столба кольцами расходились жилища. То, что грум сначала принял за мистический туман, теперь подозрительно напоминало чад подгоревшей стряпни. Этот вонючий дым жжёного жира покрывал неказистые хижины, которые поднимались на толстых столбах над красноватой глиняной землёй. Старые брёвна, шкуры и кости каких-то невиданных зверей – основа этих жилищ была щедро обмазана всё той же красноватой глиной, на которой Тинар сейчас отчаянно скользил. Сверху мазанки прикрывались посеревшими, растрескавшимися от времени амулетами и расползающимися от дряхлости шкурами.

«Кажется, я пробился», – с удивлением подумал Тинар. Честно говоря, он до последнего не верил в успех этого предприятия. И не понимал, что случилось. С одной стороны, его просьбу, вроде, как жёстко отшили. С другой – почему-то пропустили на территорию вайниров. А с третьей…

Отчего здесь так малолюдно? Вернее сказать, абсолютно пустынно. Только едкий чад говорил о том, что поселение живое.

Тинар в очередной раз попытался подняться с разъезжающейся под ним глины и вдруг понял, что его держит вовсе не скользкая земля. Он был привязан к подножью кобонга серой паутиной теневых нитей. Настолько невесомой, что Тин не видел её, а чувствовал, как она звучит, тонко вибрируя под сквозняком.

– Эй, – донеслось вдруг до него вполне реально и даже как-то задорно.