Но однажды ей показалось, что за ней наблюдают. В разных ситуациях она чувствовала всей своей тонкой кожей одни и те же острые, любопытные, подстерегающие взгляды. То были взгляды Маши, Ани и Лиды, трех подружек, которых называли «мушкетерами наоборот». Они были грозой всех слабых, изнеженных и просто зазевавшихся. И Оля сразу поняла, что они ждут ее периода упадка и бессилия. Она изобрела для себя такую школу муштры, которая никому не снилась. Научилась скрывать любые эмоции, казалось, от всех. А в тот день она просто расслабилась. Нежно светило солнышко, на детской площадке пищали забавные малыши. И вдруг раздался отчаянный плач: три подружки, здоровые пятнадцатилетние дылды, отобрали у ребенка игрушку и с хохотом развлекались, доводя малыша до истерики. К ребенку бросилась молодая мама, которая до этого говорила по телефону, но ее умело оттеснили «мушкетеры». Оля что-то крикнула, даже не вспомнить что… Бросилась к этому ребенку. И началось.

Подруги оставили малыша в покое, с жадным вниманием уставились в страдающее лицо Оли, обменялись понимающими взглядами и вывели Олю на открытый кусочек пластиковой травы перед песочницей. Никто не видел, чтобы ее били. Это были умелые подсечки по щиколоткам, по коленями, в результате которых она упала. Ее заставили подняться и встать на четвереньки. Голоса, чтобы позвать помощь, у Оли не было, но и не к кому уже было обращаться. Взрослые быстро разобрали своих детей и убежали подальше от всем известных хулиганок. Остались дети, которые пришли без родителей, а потом появились зрители из числа школьников, возвращающихся после уроков, и просто зевак. Девицам все сходило с рук именно потому, что они якобы «прикалывались» и никому не причиняли вреда. Тот факт, что папа Маши Захаровой был заместителем начальника отделения полиции района, завершал картину этих художеств. С этим никому не хотелось связываться.

Оля запомнила каждое слово, все их издевательства и оскорбления. Они поднимали ее голову за волосы и заставляли смотреть в их страшные лица палачей. Ей было физически очень плохо, ее тошнило, она хотела в туалет… Сколько времени тогда прошло – час, много часов, – она так никогда и не смогла вспомнить. Пиком казни было то, что девки задрали ее юбку, стащили обмоченные трусики и всем их показывали, хохоча:

– Психуша обоссалась, она ходит в школу без памперсов…

Потом одна из них сбегала в школу и привела Витю, мальчика из параллельного класса, который «бегал» за Олей, они даже один раз поцеловались у ее подъезда. И Оля видела его почти безумные, растерянные глаза, вокруг все визжали и смеялись, а он… Он просто убежал.

Сколько тысяч или миллионов раз она все это пережила за всю последующую жизнь? Это не вопрос. Вопрос в другом: сколько это ей еще переживать, свою казнь, позор, свою растоптанность навеки.

Тогда Олю увезли в больницу. Подружек пожурили за то, что обидели больную девочку. Они легко объяснились: «Так мы просто поржать, кто знал, что она такая». Ходили, конечно, героинями. Состояние Оли было настолько серьезным, что это подкосило и ее мать. Зинаида передвигалась со страшной болью, но знала, что ей ни в коем случае нельзя сесть в инвалидное кресло. Была реальная опасность, что Олю в этом случае отправят в психоневрологический интернат. И это был бы конец ее будущему и, возможно, жизни. Так они вдвоем пробивались к Олиному совершеннолетию – сквозь боль, страдания, страх и унижения.

Наверное, самым счастливым случаем в Олиной судьбе стала встреча с Иваном Петровичем, одним из врачей больницы. Он подолгу с ней разговаривал, очень многое объяснял, и его вывод в конце концов и стал жизненной программой Ольги.

– Ты не больна, – сказал он. – Ты, наоборот, одарена редкой и яркой эмоциональностью, восприимчивостью, впечатлительностью. В тебе есть много талантов. Наверное, ты могла бы стать актрисой, лучше Сары Бернар. В тебе столько способностей к разным предметам. И один враг, который может все загубить. Это твой собственный страх. Но в тебе есть и сила, раз ты сохранила полноценность к пятнадцати годам. Это долгий и хороший путь к взрослости. Я верю в тебя. Ты необыкновенный человек.

– Один враг? Страх? – с недоумением спросила тогда Оля. – А все? А эти? Три «мушкетера наоборот»?

– Все – это никто, – резко ответил Иван Петрович. – Стадо – куда поведут. Надо уметь видеть в толпе людей и только их. А эти трое… Просто мрази. Такой мой медицинский диагноз. Это не лечится. Ужас перед ними вытесняй презрением. И борись. За себя.

И Оля боролась. До девятнадцати лет вместе с мамой, потом одна. Маминых сил хватило только на такой срок. Оля по-прежнему была среди самых сильных учеников школы, потом в числе лучших студентов архитектурного института. Она знала, что всегда должна хорошо выглядеть, заниматься спортом и правильно питаться. В идеале избавиться от потребности в каких-либо лекарствах. Оля хотела и, наверное, могла бы стать хорошей актрисой, но тут ее победил страх. Она всегда будет бояться увидеть эти три взгляда из зрительного зала. Так что ее маленькое, чудесное и почти совершенное до сегодняшнего дня бюро – идеальное решение. Было. Сегодня туда вошла Маша Захарова.

К утру Ольга добралась до ванной, приняла контрастный душ, вошла на кухню. Открыла аптечку, просто посмотрела на единственный тюбик с успокоительными таблетками и захлопнула дверцу. Приготовила свой продуманный вкусный завтрак. Поела на лоджии, глядя на светлеющее небо с розоватым намеком на солнечный день. Сварила кофе, поставила чашку на стол и ровно, спокойно сказала себе:

– Мрази. Борись. Возмездие.

Это был план, еще более выношенный, чем идея своего дизайнерского бюро.

На работу Ольга Селиванова пришла, как всегда, за двадцать минут до начала трудового дня. Навела порядок на своем и без того безупречном столе. Когда в ее кабинет заглянул поздороваться лучший дизайнер Никита, как поступали все приходящие сотрудники, она попросила его зайти.

– Вот договор и контакты, Никита. Тебя, конечно, о таком не нужно просить, но я все же скажу. Сделай, пожалуйста, в самом лучшем виде. Как для меня или себя. Если мешают другие проекты, мы их передадим кому-то другому. Это очень важно. Речь о подруге детства. Знаешь, как это бывает: из серости пробивается к красоте. В этом можем помочь только мы.

– Красиво сказано, – задумчиво произнес Никита. – Из серости к красоте. Я сразу увидел, что требуется. Это дом?

– Да. Свяжись с Машей прямо сейчас.

Художника Колю Ольга пригласила к себе в кабинет в конце рабочего дня.

– Извини, задержу на минуту. Это личное. Я сегодня читала отзывы на работу бюро и твою в частности. Самый восторженный отзыв о тебе от клиента по фамилии Кольцов, подписался как частный детектив. Это так или просто шутка?

– Конечно, так. И, как я узнал, он очень хороший детектив. И мужик при этом отличный. Он написал, что я ему скрасил развод, создав произведение искусства из однушки, которая ему досталась в результате жестокости судьбы. На самом деле он сам так поделил четырехкомнатную квартиру. Жене с ребенком – трешка. Скажу честно: я там выложился, так за душу взяла драма. Мы там пили и пели песни про разбитую любовь.

– Пили и пели? – строго спросила Ольга. – Покажи мне фото этой квартиры после твоей работы.

– Вот, – с гордостью произнес Коля, открыв на ее компьютере галерею снимков по проекту «Кольцов». – Как?

– Отлично и необычно. Если он пришел в такой восторг, значит, что-то понимает. Не исключено, что человек умный и неплохой.

– Я тащусь от твоих выводов по поводу любой ерунды, – рассмеялся Коля.

– Ерунды не существует, – серьезно ответила Ольга. – Ты не можешь меня связать с этим Сергеем? И дать что-то вроде рекомендации.

– Без проблем. Оля, если тебе нужна помощь – любая, – я тут, рядом. Ты только свистни. А Сережа тебе позвонит.

Кольцов приехал к Ольге на следующий вечер. Они обменялись короткими оценивающими взглядами, и Ольга сразу перешла к делу:

– Нужна информация о таких людях. Мария Захарова, замужем, но фамилию оставила девичью. Вот адрес, телефон. Анна Коркина, точно знаю только адрес, по которому она жила, когда училась в школе номер 155. Работает санитаркой в какой-то больнице. Есть сын около десяти лет. Лидия Никанорова, жена депутата с такой же фамилией. Остальное, видимо, легко узнать. Все три одного возраста. Жили в одном районе с родителями, учились в одной школе… Информация требуется особая, скрытая. Компромат. Если такой есть, разумеется. Это возможно? Не слишком сложно? Люди не публичные, кроме депутата, не из тех, о которых пишут на каждом заборе.

– Я бы определил сложность – проще пареной репы. Если в течение суток ничего не найду, разговора не было. Если что-то есть – подписываем договор. Из него будет ясно, что все навсегда между нами. Должен уточнить: может ли идти речь о вытекающих из информации действиях?

– Да.

– Ясно. Тогда сотрудничаем. Доклад через сутки.

Сергей вышел из дома, закурил и подумал: «Интересный человек эта странная девушка. Особый».

Ольга в изнеможении выпила полный стакан холодной воды и спаслась от сути происходящего, ею затеянного, размышлением оформителя: «Красивое лицо у этого сыщика, но глаза слишком синие. Для совершенства облика нужны серо-стальные. И волосы ни в коем случае не такой блонд. Только темно-русые с проседью».

На следующий вечер Кольцов вошел в квартиру с каким-то подчеркнуто расслабленным видом. Сказал «привет», как доброй подружке. Пожаловался на трудный день, какую-то погоню и без приглашения прошел сразу на кухню. Поставил на стол две бутылки пива, выложил наборы с солеными рыбками и сырными палочками. Затем большую коробку мороженого.

– Не знаю пока вкусов, – сказал, как будто его наняли именно как кормильца-поильца. – Но для меня главное после тяжелого дня – поесть. После того, как немного выпить. Мне кажется, так у всех, или у тебя иначе? Ничего, что мы будем на «ты»? Так удобнее во всех отношениях.

– Нормально.

Олю обдала волна нервной дрожи. Она почувствовала приближение чего-то опасного, скорее всего, болезненного.

Они какое-то время накрывали стол, обменивались простыми бытовыми фразами, немного выпили, Оля что-то проглотила.

– Оля, – произнес Кольцов. – Ты умный человек, и ты, наверное, понимала, что в поисках инфы на тех людей я непременно начну с тебя. С твоих причин. Я нашел твою историю. О ней была даже заметка в газете. Ты не в курсе? Короче, я в теме полностью. Пообщался и с журналистом, и с врачом, и с одной учительницей, которая на пенсии. Прежде всего скажи: как ты относишься к моему вторжению в твою личную драму?

– Боже. Я отношусь к этому ужасно. Я не понимала и не подумала. Я в шоке. Это моя тайна, мне кажется, что ее разоблачение – начало моей окончательной гибели.

– Это эмоции. Я по делу: ты настолько ужасно к этому относишься, что готова дать отбой расследованию? Тайна будет в сохранности. Кстати, ей в любом случае ничего такого критичного не грозит.

– Нет, – произнесла Ольга непослушными, немеющими губами. – Нет, только не отбой. Если ты говорил с Иваном Петровичем, то знаешь, что он сказал мне «борись». Я понятия не имею, как бороться, но все во мне требует полноты информации об этих людях. С вершины прошедшего времени. А вдруг они стали прекрасными, порядочными женщинами, а то была просто ошибка подросткового возраста, ерунда для здорового человека. И если для меня это до сих пор самая страшная беда и открытая рана, значит, я на самом деле бракованное, лишнее создание природы, не способное выжить в мире обычных, нормальных людей.

– Пламенная речь. Не рискну даже портить ее своими размышлениями. Скажу коротко и по делу. Твоя позиция кажется мне нормальной для человека с душой, сердцем и кожей нежнее, чем у носорога. Это рана. По фигурантам: они не стали прекрасными женщинами. Оставим термины для окончательного вывода. О цели, которая тебе самой не ясна. Мое мнение: есть варианты корректировки некоторых обстоятельств. Скажем так, для блага человечества, которое тоже нуждается в постоянном совершенствовании, чем и занимается твое бюро. И по фактам имеет смысл довести кое-что до сведения объектов. Расставить, так сказать, точки. Если ты мне доверяешь, то остановимся на таком плане.

– Доверяю? Не так. Я изо всех сил, от всего своего отчаяния тебе доверяю. Как человек, который еще никому и никогда не доверял и не собирался. Только сегодня давай не будем о том, что ты узнал о них. Моя голова и так сейчас взорвется.

– Конечно. Я сегодня и не собирался. У меня отчет не доведен до кондиции. Нужны документальные уточнения: видео, фрагменты из личных альбомов и переписки. Только не надо делать такие страшные глаза. Да, без хакеров частные детективы – эскимо на палочке. Мне нужно несколько дней. Сейчас допиваем пиво. Предлагаю потом вместе посмотреть кино. И больше ни о чем. Только замечу сразу: сильный человек – это не тот, кто не чувствует боли и страха. Это тот, который способен дойти до правды и справедливости, изнемогая от страданий, истекая кровью. Это про тебя, обиженная девочка из школы номер сто пятьдесят пять.

Утром Ольга проснулась со странным, робким и согревающим чувством, будто у нее впервые в жизни появился если не друг, то, по крайней мере, соратник. И это даже скреплено бумажкой с подписями. В этот день ее осеняли чудесные идеи, она наметила новые проекты.

В назначенный для отчета день Оля с рассвета начала собирать свои эмоции, как раненых воинов для парада, привязывать их к напряженному мозгу, скреплять союз идеей: «Борись». Вечером купила бутылку красного вина, ужин на двоих она приготовила с утра. Ольга была готова к отчету по своим врагам.

Сергей пришел в назначенное время минута в минуту. Одобрительно взглянул на стол, обошелся без своих прибауточек, что говорило об одном: он настроен очень серьезно.

– Один вопрос по повестке нашего совета почти в Филях. Сразу работаем с файлами? Они на этой флешке. По времени минут сорок. Видео, фото, переписка, есть даже интервью со свидетелями. Или предпочитаешь сначала суть по каждому объекту в коротких выводах?