Клады

122. Где-то были в лесу, спрятались… дождь пошёл, спрятались под ёлку и вдруг нашли крыночку, в крыночке деньги. Вот они испугались, а который постарше, Стёпка называли, Стёпка – парень постарше – сказал: «Вот теперь покойники оставили, покойники придут, дак нас убьют – и побежали, мол». Побежали домой, матери сказали, матери сходили, а уже этой крыночки нет. Стёпка постарше – дак сбегал с отцом, дак эту крыночку и унесли.

Лёкшмозеро, 1997, ВМА

123. [Деньги] были спрятаны, когда церковь-то прикрыли: дак на потолке, когда вот потолок ворочали, много денег нашли – старинных, даже ещё екатерининских, Екатерины Второй.

Лёкшмозеро, 1997, ВМА

124. Под камнем клад где-то под которым есть, никто у вас не рассказывал такого? [Про какой камень?] Камень там есть в деревне в дальней, клад под ним закопан. Дак Вовка, братан у меня [КВВ], водил их туда, девчонок [собирателей], показывал им где. А был от такой случай, значит [нрзб.]: этот клад – бабушка у меня, соседка, умирала (ей девяносто три года было), она умирала и, значит, говорит: «Ой, робята, я, – говорит, – вам при жизни-то не россказывала, – говорит, – боюсь… бояласи всё, – говорит, – грех на душу принять». А умирала, говорит: «В могилу, – говорит, – с собой тайны не унесу». Значит, этот камень здоровый, здоровый, здоровый такой, и на нём отпечаток собачьей лапы вот такой – чух! Его называют Песья Лапа^[108], этот камень. Песья, пёс… пёс наступил. Это ещё когда было, камни мягкие были, вот Александра Ошевенского [в с. Ошевенск] есть даже стопа така отпечатана^[109], говорят. Мягкие камни. Вот, значит, Екатерина Вторая была, ехала в Каргополь сюда, вот колокольня поставлена в честь неё, крест… крест поставлен вон так вот – на Ленинградский тракт, он назывался Ленинградский тракт^[110] – вот, её ждали, а бандиты – раньше разбойники, ушкуйники были, ушкуйники назывались – карету ейную ограбили, обчистили где-то там, окол Ухты, золотишко у их всё грабанули, всё, всё, что можно было, и она не доехала до Каргополя из-за этого. Они побежали, а сзади охрана, это, екатерининская, охрана… их уже преследовала, а там… река, старая была река [имеется в виду старица – старое русло р. Тихманьги]… это, значит… [присвистнул] поворот такой, и этот… и камень на повороте как раз стоит. Они успели это, значит, золотишко как-то туда у… как-то уныкать. Спрятали, их поймали, они местным… местные, кто видели вот… этой бабки вот, которой девяносто три года, – дедушка ейный ещё видел даже: «Мы, – говорит, – приедем, не дай Бог кто возьмёт это место! Мы, – говорит, – приедем», – дак вот, и бабка все боялась: говорит, приедут когда, вот. [Куда закопали?] Под камнем, под камень, я и те могу камень показать этот. [Почему он так называется?] У них приметна: песья лапа, на камне отпечаток такой есть – собачий след. <…> Я пробовал этот камень откопать, но он очень большой. Она бы мне сказала тогда, когда я работал на этом, на бульдозере, вот здесь на стройке, на мосту^[111]. Я бы этот камень спихнул бы со [нрзб.]. <…> Я бы тем срыл, я бы, если б я знал… она умерла после того, как мост брали на сдачу, в эксплуатацию-то. <…> А Екатерина-та проезжала когда, она в Тирюшину сначала заехала, бабку мою взяла, и поехали к твоей бабке [обращается к приятелю], мою бабку взяла, в карету посадили, и они уже, значит, просидели, и в Каргополь-то их не дождались.

Тихманьга, 2002, КВ

125. Тоже, это, в деревне жил, в семье мужик жил – парень ишчё он был – у ёго этто, сделалися везде такие… Он уехал лечиться в Крым, и там женился, и там жил. <…> Ну вот, он потом сюда приезжал, дак ему сказали, что вот там вот… за рекой за этой, за Шолтомкой-то, – мильниця у нас была, – а там, говоря, у дедка да… у дедка у ёгового закопано какой клад. Дак оны с Витькой-то перерыли там всё, весь горбыш – никакого клада не нашли. Вот. Вот чёго.

Озёрко, 2001, ЕАЯ

126. Вот это все у меня, значит, было, но это дома было, это дома. Это где-то на протяжении полугода. Это с лета началось, а потом уже зима пришла. Вот… в этом углу… такой звук какой-то… ну, неприятный, понимаешь, такой. [В этом наружном углу?] Да, вот здесь как раз было. Да, [нрзб.] до чего он меня довёл. Я же… ну, я психанул. Я решил, что тут что-то нечистое, да тут и, видать, было что-то нечистое. Я, значит, взял топор, пошёл вот в ту… кругом обошёл, зашёл сюда – тут тоже двери, токо забитые. Обошёл кругом [комнату], в углу… встал я… что тебе… да я взял топор: ну, знаешь, в потолок надо, в потолок-то топором-то. [Что вы с потолком сделали?] Да ничё, просто вот [показывает, что стукнул]. [Стукнули?] Да вот, загнал топор. А оно всё равно в этом углу, я уже там стою, в этом углу. И вот, значит, и… знаешь, такой холод… нечеловеческий звук, а вот какой-то, как тебе сказать, не пойму. И вот: «Ломай стену, ломай стену!» Я говорю: «Зачем стену ломать?» – «Ломай стену». [Кто это говорит?] Ну, звук так, понимаешь, вот как в музыке есть <…> так и это, как в музыке, токо оно како-то хра… хрипло было. [Это какой-то голос сказал: «Ломай стену!»?] Да. «Ломай стену!» Я… а я сам, что я… говорю: «Какую?» И оно сразу пошло по пот… потолком, по углам, туда, туда кругом и пришло вот, остановилось вот здесь [показывает, что голос перемещался по периметру комнаты и остановился над дверью]. [У двери?] Возле шкафа, да. [А что это пошло?] Ну, звук этот. [Звук?] Да. Он идёт, а я за ним пошел. Остановился у двери, и все говорю: «Может, клад, – говорю, – где-то здесь?» [Да?] Да, а чего, всё может быть. Этой зимой было дело. И тут… появились женский голос, тоже: «Ломай стену!» – громкой. Не то чтоб тихо так, а громко. Я говорю: «Как… где сплю или где сижу?» – «Где спишь, – а потом: – где сидишь». Вот така музыка. Я разов сколько э… спрашивал, и вот этака музыка, ничего не понял. Я думаю: где сплю – чё я бу… ломать. Двери забить, закрыть и там забить и двери-то. Потом днём, – говорю, – ну, попробую. Говорю: может, там под полом что есть. Взял – вырубил. [На кухне?] Да. <…> А шо там – ничё, у меня же двойной пол. А вот это пол, и там ещё из таких [нрзб.] пол. Ну и шо, я там в… вырубил одну доску, кусочек такой. Шо там, пол, песок нас[т]ланный. А тут ещё шо-то [нрзб.], как туда и руку вдеть. Я… плюнул. Так и пол не забит, и не… не могу посмотреть. Там лежит ведь шо-то такое. Ну, деревянно. Но мне туда некак руку просовать… [Там лежит что-то?] Да, ну вроде… как чурка такая. Из дерева сделана. [Говорит, что так и не посмотрел, что там.] Больше ничего мне с тех пор… вот то было последнее.

Слобода, 2001, СБК

127. [История про клад – спрятанное имущество Кирилло-Челмогорского монастыря] Женщина знала, вот здесь жила. Вот здесь вот дом, между нами вот был дом, в этом доме жила Марья Павловна, а сестра её, Анна Павловна, на Серёдке^[112] жила, там в доме, она была, как вам сказать… монахиней, вероятно, была. Она [нрзб.]. В наше-то время. Она дожила… вернее, она сиде… она была арестована и посажена в тюрьму. Потом она вернулась, её выпустили, у Марьи Павловны сгорел дом, мужа у неё не было, и она жила с Анной Павловной на Серёдке там. А когда уже она совсем старенькой стала – ну где ей: зима… То есть у неё было пять рублей пенсия всего. Зимой ей не дойти ни до озера, даже воды не взять, она вот жила. [Нрзб.] Она больше не могла одна жить. Но она была очень доброй: например, вот папа один жил, вот она потолок побелит, а платы она не берёт. Покушает и уйдёт. Всем она помогала. Старенькая была уже, ну она вот, у неё книги были церковные, икона большая была. А не смогла жить – её определили в дом престарелых. <…> А потом, когда она уже почувствовала, видимо, что умирать скоро уже, она сказала, что она знает, где закопано золото. И прилетал сюда самолёт… вертолёт, там, в монастыре^[113] сел, и это… была, наверно, это яма^[114] ещё, кладбище – внизу там. <…> Все думали, что украли золото, а оно было положено в сундук и зарыто. Она сказала где. Не знаю, прилетала она, но, во всяком случае, забрали её.

Труфаново, 1998, ПЕН

128. [МИВ: ] Там вот у стены, у стены [Кирилло-Челмогорского монастыря] был [клад] вот – монастырска-то стена проходила, и там на территории этого как раз монастыря. И когда монастырь-то стали, в общем, рушить, они все ценности склали в сундук, и у этой стены закопали там, такими булыжниками – вот такие здоровые булыжники, – всё сверху булыжниками заложили, вот, и вот.

[КАМ: ] И вот эта женщина, Анна Павловна…

[МИВ: ] Вот эта женщина, котора была посажена на десять лет, она в доме престарелых в Каргополе – её взяли в доме престарелых [КАМ утверждает, что эту женщину перевезли в дом престарелых в г. Архангельск]. Она знала эту тайну захоронения этого. И вот она уже, видать, почувствовала, что скоро умрёт, и описала, что вот там-то – там-то закрыт этот клад. Вот прилетели на вертолёте и начали в этом месте, в общем. Ну, нашли: она уже рассказала точно, что в каком месте всё. Там ёлочки были такие небольшие, зарисовку сделали. И вот, они говорят: мы ломали – ворочали, ворочали, ворочали. Всё – ничего, ничего.

[КАМ: ] Бросить хотели.

[МИВ: ] Хотели уже бросить, вот. Давай, думаем, ещё этот – ещё давай этот булыжник выковырнем; выковырнули, и блеснуло, в общем, крашеный, это, – сундук-то крашеный. Да.

[КАМ: ] Церковная утварь там была.

[А что потом с ним стало?] [МИВ: ] На вертолёте увезли. Может, они в эту… в Архангельске сейчас ведь много сейчас церквей там открыто – так, может, и эта утварь пошла как раз в эти церкви. <…> Вот туда, к Щучьему озеру, идти, там вот переходит вот эта речка [Чёлма], вот котора вот здесь соединяет между деревнями-то, так вот за этой речкой туда перейдёшь – и там такой бугор, высокий такой бугор. И вот они там где-то, где-то в этом бугре у них было тоже – клад закопанный. Тоже был там. Кто-то, в общем, накатал, и приехали с Каргополя – в общем, из ГПУ, – вот эту бабушку забрали, и ночью с фонарями пошли, и этот клад забрали. И после этого её посадили на десять лет.

Труфаново, 1998, МИВ; КАМ