Когда моя подруга Янка спросила, откуда мне пришла в голову такая мысль: фотографировать изменщиков и изменщиц, я ей рассказала о развлекательной передаче по ТВ.

– Неужели на такую гадость люди смотрят? – Яна скривилась от отвращения.

– Не просто смотрят, а улюлюкают и радуются, что это не их поймали. Хотя там актёры всего лишь, естественно, не настоящие люди…

– И ты смотрела эту передачу?

– Ага. Я в декрете отупела и смотрела всё, от чего тебя тошнит.

– Даже турецкие сериалы?

– Их в первую очередь!

Надо сказать, что моя подруга Яна человек высоких моральных принципов. Она даже не любит сплетни! И никогда не поддаётся на мои провокации, когда я начинаю её расспрашивать об общих знакомых. Ничего, говорит, не знаю, не наше это дело и так далее.

Мне иногда делается неудобно за своё любопытство, но я с этим борюсь. Не с любопытством, а с неудобством… Ничего нет плохого в том, чтобы обсудить чью-то жизнь, ведь ради этого пишутся биографии, ради этого пересказывают сказки. Чтобы человек чему-то научился, не наступал на свои грабли, учился на чужих ошибках.

И, вообще, буквально полоскать чьи-то кости – это очищать репутацию умершего. Поверие такое. Обычай предков.

Другое дело, что относится к сплетням нужно как к чему-то не серьезному. Бабушка надвое сказала, что называется. Делить услышанное на 10, а то и на сто. Не забывать про игру в испорченный телефон.

Нельзя заставить людей перестать что-то обсуждать, иначе и говорить будет не о чем. С другой стороны, испорченная репутация может разрушить и жизнь человека. Таких случаев совсем немало. Грань тонкая. И то, что я считаю милой болтовнёй, может превратиться для кого-то в злой рок. Поэтому я делаю вывод, что шептаться о ком-то можно только с проверенными людьми. С моей подругой Яной, например, которая на дух не переносит подобное. Вот и замкнутый круг… был бы, если бы не моя работа, где можно обсудить с заказчиком фотографий супруга или супруги очень многие моменты, где и подозрительность и мнительность, и отрицание очевидного. Чем не сплетни? Чем не пища для моего мозга?

Просто так на ровном месте никто не подозревает супруга в измене. Да, да, чаще всего изменяют мужчины, но есть нюансы. Мои заказчики, в основном, именно мужчины. Они просят сделать фотографии своих жён. Они готовы платить там, где женщина выяснит всё сама, без всяких фотографий, просто по выражению лица и бегающим глазам.

Женщина платит за мои снимки только тогда, когда уже всё знает, и ей нужны козыри при разводе. Женщина платит только тогда, когда приняла решение развестись. Тут уже коварный супруг не сможет её смягчить. А вот мужчины создания более капризные, как ни странно. Они могут получить фотографии и долго их хранить прежде, чем примут окончательное решение. Это особая форма мазохизма: знать, что тебе изменяют, но ничего при этом не делать, не выдавать себя, ходить с потухшим взором и огрызаться на слова жены. При этом супруга будет думать, что у мужа настолько испортился характер, что её измена оправдана уже только этим.

Замкнутый круг получается у таких партнёров, когда совсем нет доверия. В таком случае на сцену выхожу я, а точнее выезжаю на стареньком авто, доставшемся мне ещё от отца. Авто отечественное, в не плохом состоянии, ибо мой отец любил своего железного коня так, как иные не любят своих супругов.

Я заправляю машинку самым лучшим бензином, поглаживаю её руль, обтянутый дерматином, шепчу ей лестные слова, которые касаются её скорости, её манёвренности и внешней привлекательности. За эти мои поступки машинка мчит меня, куда нужно, и терпеливо стоит в ожидании хороших кадров. Я с нею даже разговариваю, когда изменщики долго не показываются. Единственное, что машинка мне не отвечает, но это было бы уже, конечно, за гранью. А что? Я верю, что у вещей есть душа, ну или что-то подобное. Некоторые люди с техникой на “ты”, а у других всё искрится и ломается. От чего это зависит? Ведь те же действия человек совершает, чтобы, скажем, пропылесосить, но у иного пылесос в руках тут же перегорает, а у другого служит верой и правдой долгие годы. Кого-то вдруг может порезать белая офисная бумага, а кому-то нож на ногу упадёт и ни царапинки!

Имеют вещи душу, особенно старые вещи, как иконы намоленные. Не будет, конечно, мироточить старый зонтик, но своё “фи” обязательно покажет нерадивому пользователю, который забыл его просушить после ливня.

Современная наука любит высокомерно рассуждать о магическом мышлении, якобы так человек стремится контролировать то, что ему неподвластно. И склонность к образному плеванию через плечо основана на базовом недоверии к миру. Я думаю наоборот.

Желание следовать непонятным и забытым обычаям как раз таки позволяет раствориться в спокойной воде бытия, почивать на волнах законов более древних, чем современная наука. Наука, которой от силы лет триста. А до этого человека не было? До этого он не жил? Все эти алхимики хорошо знали, как обстоят дела на самом деле: добавь щепотку чего-то материального к чему-то эфемерному и невидимому, и подымутся клубы белого дыма, а вместо обычного камня появится камень философский. Вместо куска теста, если к нему добавить любовь и заботу, появятся вкуснейшие булочки. Впрочем, не у всех.

Душа и магия присутствовали раньше на всех этапах исследований, но зато потом то, что нельзя объяснить и доказать на бумаге, просто отсеклось и сгорело в топке времён. Сгорело, да не совсем. Если доказательная медицина не помогает, к чему обращается человек? Правильно: к травкам, к зельям, к бабкам, к гадалкам, к тем же гомеопатам. Не доказано, значит, этого нет! Этого не может быть потому, что этого не может быть…

Иногда, выслеживая подлого изменщика или изменщицу, я никак не могла предоставить никаких доказательств, никаких тайных встреч и фотографий, и тогда заказчик, уверенный в своей правоте, обращался к гадалкам. Что ж, были у меня случаи, когда заказчик предоставлял мне место, где будет его супруг или супруга, а я ехала туда и вот: получались отличные снимки. Не знаю, как так выходило. Но было несколько раз.

– Как вы узнали, что супруга будет вечером в пятницу возле того дома? – с пристрастием допрашивала я своего заказчика.

Меня прямо бесило то, что я не могла поймать его жену на измене. Целый месяц я наблюдала за нею. В моём блокноте был расписан её режим полностью, начиная от утренней пробежки и заканчивая вечерним походом в ближайший супермаркет. Женщина не отклонялась от своего расписания ни на йоту, и я готова была сдаться, несмотря на хорошее вознаграждение. Я убеждала своего заказчика в том, что жена ему не изменяет. Невозможно так долго таить в себе тайну и не проколоться на протяжении месяца.

Но мужчина стоял на своём. Изменяет! Она мне изменяет! Я была уверена в том, что у моего заказчика какие-то тараканы в голове и болезненная ревность. Но вот, пожалуйста, как-то вечером он позвонил мне и велел подъехать на Выхино. Недалеко от метро в сером, тоскливом доме времён перестройки, якобы, было назначено свидание.

Я сидела в своей уютной машинке и общалась с близнецами по видеосвязи. Моя подруга Яна мельтешила на заднем фоне, а я думала о том, как уговорить её на мои финансовые вливания. Пора было уже назначить Яне зарплату за то, что она сидит с моими детьми, пока я выслеживаю адюльтеры. Дружба дружбой, а денежки врозь. Не я это сказала и придумала, но совесть тоже надо было бы иметь.

Близнецам было уже почти 11, но всё же это дети, и контроль необходим, пускай даже на пару-тройку часов в день, когда я сижу в засаде. Сейчас, вообще, не сильно можно морочиться насчёт досуга детей.

В руки – планшет, и пока зарядка держит, родитель свободен. Когда я дома проявляю фотографии для заказчиков, мои дети меня не беспокоят. Но когда они с Янкой, то планшетов рядом нет никогда. Яна считает это неправильным, и развлекает их, как может, выращивая тем самым моё чувство вины и желание отблагодарить её финансово.

Ну так вот, сижу я в своей машинке, развлекаю себя, как могу, и тут краем глаза замечаю свою женщину, то бишь супругу заказчика. Она высокая, грубоватая. Не заметить её нельзя. Заказчик тоже ей под стать, но вот любовник, а это был именно он, ростом не вышел, едва ей доходил до уха.

Шли они к подъезду, и у самых дверей остановились, и я едва успела щёлкнуть затвором камеры, когда женщина наклонила свою голову и положила её на плечо мужчине. Настолько нелепо это выглядело в силу разницы в росте, что сомнений быть не могло: этот снимок придётся по вкусу моему заказчику. После запечатления выражения прекрасных чувств я поехала домой проявлять снимки. Мои близнецы были накормлены и утомлены активным общением с Яной, поэтому никто мне не мешал.

И вот уже когда в тесной комнате со специальным освещением на белых сырых листах стали проявляться изображения, до меня дошло: откуда заказчик знал точно время и место? Почему я не могла долго поймать факт измены, а он сумел? Что же я за специалист такой? И откуда у него была такая точная информация?

Мой заказчик смущенно почесал нос кончиком простого карандаша. Он напоминал мне провинившегося ученика, но на самом деле провинился не он, а его супруга, которая выбрала не его, а коротышку с фотографии. Заказчик водил сначала карандашом, едва прикасаясь к снимку, по горлу любовника, а потом, под взглядом моих глаз смутился.

– Я спросил у гадалки…

– Что-что? Я не ослышалась? – не поверила я. – Вы ходили к гадалке, чтобы узнать точное время и место? Серьёзно?

– Представьте себе! – ощетинился мой заказчик. – Я нутром чувствовал, что она мне изменяет. Посудите сами! Ни словечка против мне не говорила, со всём соглашалась, готовила разносолы по первому моему требованию! Как тут не заподозришь?

– В смысле? Жена себя стала идеально вести, и вы решили, что она изменяет вам?

– И вы бы так решили на моём месте! Ведь обычно от неё бутерброда с чаем не допросишься! – Заказчик стукнул ладонью по снимку.

Мне стало жалко своей работы, своего мастерства, своего времени. Раз, оказывается, можно просто сходить к гадалке и всё узнать! Я не сильна в деле скрывания своих эмоций, и у меня всегда на лице всё написано. Представляю, какое у меня было обиженное выражение лица, раз заказчик мой принялся меня утешать и чуть ли не оправдываться:

– Не переживайте так! Вы ни в чем виноваты! Но кто же знал, что так получится? Я и сам не верил. Кстати, к гадалке я пошел по совету своей же жены, как ни странно.

– Как это? Зачем ей это? – спросила я.

– На работе у меня не клеилось, здоровье подводило, спать перестал. Жена говорит, порча на тебе. Я отмахивался, отмахивался, а она всё не отставала. Я и пошёл.

– Господи! – Я схватилась за голову. – Вы взрослый, современный человек, руководитель! Так и что? Была на вас порча?

– Ага. Представьте себе. Гадалка мне сказала, что женщина какая-то на меня порчу навела. Я говорю, что за женщина, жена что ли? Она говорит, что не жена, а сотрудница там моя одна, подчинённая. А жена ваша вам изменяет. И тычет на какую-то карту с перевернутым изображением короля. Мне снова захотелось схватиться за голову.

– И что на карте был написан адрес и дата свидания?

– Да нет же! Я тоже, как и вы подумал, что брешет гадалка. Тем более, что вид у неё был самый обычный. Просто какая-то молодая женщина, только рыжая, кудрявая, такая не слишком серьёзная с виду, с чертиками в глазах. Естественно, я отнёсся к её словам весьма скептически, но какой-то неприятный осадок от её слов остался, и я начал подмечать то, на что раньше не обращал никакого внимания. Жена моя изменилась, но я приписывал это чему угодно, но только не измене. В общем, через пару месяцев достали меня эти подозрения, и я прямо жену спросил, изменяет или нет!

– А она что?

– А она так ответила, что я ещё больше начал её подозревать.

– Это как же?

– Да совершенно ровным голосом, безо всякого выражения. Я почему-то подумал “врёт, зараза!”. И снова пошёл к гадалке и уже тут начал её трясти, где, когда и так далее.

– То есть под вашим давлением она назвала адрес и время? – всё не могла я понять.

– Да нет! Снова вы не понимаете! Не так это работает!

– Господи, ну а как же?

– Она сказала, что по картам виден дом, где мы раньше были счастливы, а время такое, когда я обычно занимаюсь чем-то нелюбимым, какой-то рутиной. Так вот дом тот – это дом, где мы жили первый год после свадьбы. Естественно, тогда мы были счастливы.

– А время нелюбимых занятий?

– Это время, когда я мою машину. Вот и все секреты. Понятно теперь?

– Конечно, понятно! Чего тут может быть непонятного… – промямлила я, решительно ничего не понимая.

Ночью перед тем, как заснуть, я представляла себе какую-то комнату, где за окном темень, одинокий фонарь и ни одного прохожего. Окно расположено прямо за спиной женщины, которая сидит за большим столом и смотрит на стеклянный шар. На столе разложены карты, свечи, стоят чашки с высохшей кофейной гущей, другие малопонятные и малоприменимые предметы в быту. Женщина красивая, темноволосая, средних лет. На её лице написано, что она всё про всех знает, и ей от этого немножко смешно, но поскольку она гадалка, травница и ведьма в одном, она заставляет себя не смеяться слишком откровенно, а делать вид, что она впервые встречается с такой ситуацией, и просто в шоке от того, как несовершенно мироздание. Такая, в общем, женщина, себе ну уме.

Тут в соседней комнате раздался звук падения, и я с усилием вышла из своих представлений об образе гадалки. С ворчанием, которое встроено в голос у всякого себя уважающего родителя, я встала и прошлепала в комнату близнецов. Наготове у меня были уже фразы о том, что мать работает целыми днями, не щадя живота своего, чтобы эти троглодиты могли есть и пить, а также залипать в свои смартфоны. В следующие пару предложений я обычно добавляла немного слезы и горечи, а их текст был неважен и зависел от ситуации, в данном случае от того, что, черт возьми, упало с таким грохотом.

Но в комнате близнецов было тихо, они спали, и я умилилась, какие у них вдруг умные и взрослые лица. Только что же упало? Я хотела уже выйти из комнаты, тем более, что от полосы яркого света на лице Нины, она зашевелилась. Болтать с ребёнком в ночи, когда он сам не понимает, отчего проснулся, удовольствие не из приятных. Мне бы и самой хотелось уже поспать. Но тут я заметила прямо под ногами у себя круглую большую банку как от крема. Я присела на корточки и убедилась в том, что банка пластиковая, значит, разбитое стекло можно не искать. Вместе с банкой в руках я выскользнула из комнаты детей. Что это ещё за новости? Не припомню, чтобы я покупала им натирания какие-то или что это вообще такое?

Банка была из тёмного пластика, за ним угадывалась какая-то густая светлая мазь. Никаких надписей и изображений на банке не было. Я открыла крышку. Никакого запаха. Немного подумав, я опустила кончик мизинца в белую упругую субстанцию. Палец охватило со всех сторон прохладой. Я вытащила мизинец и размазала по коже мазь. Она мгновенно впиталась и увлажнила кожу. Что это ещё за ведьмины натирания?

Я с лёгким подозрением смотрела на мерцающий след крема на руке. Откуда эта банка у моих детей? Что это за снадобье? Я убрала банку в свой шкафчик, закрыла его на ключик, а ключик, естественно, положила на шкафчик. Иначе я никогда не найду больше ни ключик, ни эту банку.

Я легла спать и наказала себе перед сном очень аккуратно выяснить утром у близнецов, где они взяли банку и для каких целей.

Во сне ко мне явилась Маргарита из романа Булгакова и долго, занудно объясняла, что этот крем поможет моей Нине. Потом Маргарита стала чудесным образом Яной, ну, а Яна прошипела мне не лезть, куда не просят.

Я очень удивлялась своему сну, потому что обычно мне ничего не снится, или я ничего не помню. Но эта шипящая Яна из сна так меня разозлила, что я её запомнила и утром первым делом пошла к ней домой.

Яна живёт с нами на одной лестничной клетке, так что идти долго не пришлось. Она открыла мне дверь уже причесанная и собранная. Это я была в халате с лохматой головой. Из-за спины подруги угадывался запах свежего кофе. Мой гневный настрой сразу куда-то улетучился, спрятался внутри.

Всегда так происходит, когда я вижу человека, на которого злилась. Конечно, это не касается моих детей. На них я могу злиться гораздо больше, ведь они моя плоть и кровь, и “а что, собственно, они могут мне сделать?”. Да, я хорошо знаю себе цену, и с годами приобрела циничность.

– Яна, я нашла какую-то банку с мазью у детей, ты не в курсе, что это? Вчера утром её не было в доме!

– Ты уверена? Я этой мазью обрабатываю веки твоей дочери уже вторую неделю… – Спокойно ответила Яна.

– Да? Вторую неделю? Но зачем это? – Сердито спросила я.

Мне не понравилось, то что мазали без моего спроса, моего ребёнка, непонятно чем и уже вторую неделю. Испуга, как такого, за здоровье дочки ещё не появилось. Просто злилась от того, что меня, главного директора детей, не поставили в известность.

– У Нины выпали все ресницы, ты разве не заметила?

Пока мы разговаривали, то постоянно перемещались по квартире Яны. Я отметила новую картину, какие-то музыкальные инструменты, которые ещё не видела. Яна – человек творческий.

Я и в самом деле замечала, что одна моя дочь как-то внешне изменилась, но я приписывала это взрослению. Господи, получилось, как в том анекдоте, где обиженная от невнимания мужа женщина надела противогаз, а муж предположил, что она брови выщипала.

У моей Нины реснички выпали, а я и не заметила! Мне стало стыдно, но и злость тут же подоспела. Злость и раздражение.

– Откуда, Яна, ты взяла эту мазь? Ведь не из аптеки?

– Ей помогло. И ресницы отрастают.

– Ага. Хорошо. Но, вообще-то, рядом с ресницами глаза! Орган зрения! Почему ты не боишься мазать неизвестно чем глаза моей дочери?

Яна почти не изменилась в лице. Только крепче сжала губы. Привыкла что ли уже к моим выкрутасам?

– Мазь я взяла у одной бабушки. У неё много кто и чего берёт. Она всем помогает.

– Час от часу не легче. У какой ещё бабушки?

– За городом живёт. Я тоже брала у неё снадобье.

– Снадобье?

Яна смутилась немного.

– Она сказала привезти масло, обыкновенное, сливочное. В общем, она его заговорила и сказала мне мазать колени.

– И что?

– И они прошли. Помнишь, у меня болели колени на погоду? Теперь не болят.

– Ты это связываешь со сливочным маслом? Вот прямо так серьёзно? – не унималась я.

– Не связываю. Знаю. Кстати, кофе будешь? – с деланной беззаботностью повернулась ко мне Яна.

При этом её густые волосы полетели вслед за движением её корпуса. Интересно, та бабушка делает настойки какие-нибудь для волос. Ну, а что? Ресницы вон, коленки…

Я чувствовала, что скоро перегну палку и мне будет чертовски неудобно просить потом Яну посидеть с Ниной и Инной. Нет, она, конечно, посидит с ними и словечка не скажет, но я думала о себе. Каково мне будет её просить после того, как я сделала ей нагоняй за эту мазь? В общем, не знаю, какими усилиями, но я взяла себя в руки и пропела нежным голосом своё согласие налить мне кофе.

За окном тут же зачирикали птички, словно понимая, что в квартиру Яны пришёл мир, хрупкий, но тем не менее. По небу плыли замысловатой формы густые облака, день собирался быть жарким. Было очень сухо. Дул такой же сухой ветер, не приносящий прохлады. Ветки на высоких деревьях за окном зашлись в безумной тряске.

Яна разлила чёрный густой кофе в две чашечки. Мы молча пили, поглядывая друг на друга, словно борцы сумо перед последней отчаянной схваткой.

– Вкусно! Умеешь же ты сварить так, как никто! – я сделала крохотный выпад.

– Не волнуйся. У Нины всё в порядке с ресницами теперь. И банка уже не нужна. Я поставлю её себе в холодильник.

– Ага! И будешь сама мазать уже свои ресницы! Хитрая! Но все-таки где живёт эта бабушка и как ты её нашла?