Рядом с Хэйсом скрепя коленками приземлился мужчина в широкой двуполой шляпе. Из-за опущенных краев, лица его было не разглядеть, выглядывал лишь крючковатый нос. Молан подал ему зажигалку, но, не увидев у старика сигареты, достал из кармана свою. Старик благодарственно склонил голову и глубоко затянулся. Они сидели молча, каждый, думая о своем, пока старик, после очередной затяжки, вновь не обратился к Хэйсу.

– Я слышал твой разговор с Бартошем. Думая, я могу помочь тебе.

 Молан продолжал спокойно курить сигарету, хотя едва сдерживался, чтобы не схватить старика и не потребовать тут же ответов. Рука машинально потянулась к поясу, где обычно покоился пистолет. Оружие он оставил в службе, но незнакомцу об этом знать не обязательно.

– Не нужно так, Молан. Сейчас, я твой единственный шанс найти не только место, но и человека. Допустим, ты найдешь место, где держат твоего друга. А что дальше? Раз ты расспрашивал о делах изолятора простого повара, то связями ты сейчас не хвастаешь, как и влиянием. Будь иначе, стал бы следователь первого ранга заявляться сюда?

– Зачем вам помогать мне?

– Скажем так, у меня нет причин этого не делать. Твой напарник предал тебя; использовал тебя, чтобы угодить другому, но ты, вместо того, чтобы проклинать его из стен своего кабинета, рвешься найти его. И спрашивается, зачем? Чтобы спросить, почему он так поступил? Из-за кого? Но стоит ли верить словам предателя? Он втесался к тебе в доверие, делал все, чтобы оставаться поодаль тебя, как можно дольше и, кто знает, на чтобы еще пошел бы, если бы кое-кто не открыл рот.

– Вы вроде бы хотели мне помочь. А сейчас сидите и отговариваете.

– Я и помогаю тебе, Молан. В отличие от Бирна, который дал тебе информацию, не считаясь ни с кем, кроме самого себя, я даю тебе возможность выбрать. Хочешь ли ты и дальше идти по дороге, которую приготовил для тебя Бирн? Или свернуть на ту, которую предлагаю тебе я? Я могу дать тебе все, здесь и сейчас. Рассказать, кто, почему, зачем и для чего. Хоть твоему другу и досталась не самая завидная роль, но убийство Свифта было строго его решением. Как и я, он считает, что человек заслуживает получить правду, если он этого хочет. А не бороться за правду, рискуя жизнью. Фай может этого не признавать, но по своей натуре, он крайне жестокий человек. Он ставит людей пред вопросами, на которые они не всегда могут ответить. Перед ответами, к которым лучше не искать вопросы. Он упрям и несговорчив, в чем-то наивен и самоуверен. Но в тоже время убедителен и умен. Если хочешь, чтобы я остановился, только скажи. Я…

– Мне нужны не слова о нем. Мне нужен он сам. Зная себя, ваши слова лишь сильнее подобьют меня искать его. Но для начала, я должен найти своего напарника. Ведь в какой-то мере, я его тоже обманул. Кто знает, как бы все обернулось, расскажи я ему, что знаю о его связи с Бирном.

– А ты не дурак.

– Стараюсь.

– Ладно, Молан Хэйс, нам пора ехать. До тюрьмы часа три езды, а учитывая время, может, занять и все четыре.

– Вы знаете мое имя. Не хотите назвать свое?

– Ты сам отказался от моего предложения «узнать все». Теперь мы действуем строго по плану Бирну. По его изначальному плану.

– Уже сидя в машине, Молан повернулся к старику и спросил:

– Как мы попадем в тюрьму, о которой вы говорите?

– О, не волнуйся, у меня хорошие отношения с местным начальником. Думаю, он нам не откажет. А теперь выезжай на главную дорогу, а дальше, я скажу, как ехать.

 4

Молан.

 Глядя на то, как на соседнем сиденье, посапывает старик, меня самого все больше клонило в сон. Глаза закрывались сами собой, а голова опускалась все ниже, пока не в руль. Если бы дорога не была так забита, то эти короткие минуты дремоты, вполне, могли стоить нам обоим жизни. Стоило мне ненадолго забыться, как другие водители сразу же тянулись к клаксону и жали на кнопку до тех пор, пока я не трогался с места. За городом ехать было куда свободней. По обе стороны дороги мигали рекламные вывески, огни мотелей, заправочных станций. Как и сказал старик, прошло не меньше четырех часов, прежде, чем я сделал последний поворот и выехал на дорогу, ведущую к тюрьме. Словно почуяв, запах знакомых мест, старик пробудился. Он снял шляпу, и я, наконец, смог разглядеть его лицо. Это был щуплый старик, с круглыми, словно у сенбернара, глазами. Волосы его давно поседели, но двигался он все также живо, и говорил без умолку. Когда мы подъехали к железным воротам, он велел мне выйти из машины с поднятыми руками. После недавнего происшествия, охрана с особым недоверием относилась к любым гостям, даже высокопоставленным. Как только мы вышли из машины, в глазах зарябило от света прожекторов. Казалось, постой я под этим светом еще минуту, и растекусь по дороге, словно мороженое в жаркий день. Досмотр тюремной охраны ничем не отличался от того, что проводят надзиратели в изоляционном центре. Все бы закончилось намного раньше, если бы восприняла мои слова об отсутствии пистолета всерьез.

– Похоже, кто-то серьезно разозлил папочку, раз он оставил нас без оружия.

– Учитывая, где мы, я удивлен, что оружия нет у вас.

– Когда Бирн проник сюда, здесь было 124 вооруженных сотрудника, плюс шесть вышек, так же оснащенных оружие. И разве это помогло остановить его? Оружие лишь инструмент. Все строится на том, кто его использует.

– Мистер Корн…  – обратился к нему один из охранников.

 Я все еще держал руки поднятыми, и едва порывался опустить, как сверху тут же доносились щелчки, снятого предохранителя.

– Вы можете сопроводить нас внутрь, если вам так будет спокойнее. Но уверяю вас, в этом нет необходимости.

– Как скажите. Я сообщу охране, чтобы вы будете не один.

– Конечно.

 Машину пришлось оставить за воротами и идти до самой тюрьмы пешком. Несмотря на габариты здания, за время пути, я не смог найти ни одного окна. Мне казалось, что передо мной огромный кусок металла, из которого только собирались что-то сделать. Внутри все выглядело иначе, но не лучше. Многочисленные лестницы, коридоры, двери. Как и в изоляторе, о существовании заключенных, ты узнал лишь по крикам самих заключенных или по лязгу цепей. После первого похода в изолятор мне еще долго снился грохот кандалов и узкие, припирающие тебя со всех сторон стены. Сейчас, я будто вновь оказался в одном из тех кошмаров; запертый в металлической коробке.

– Что такое, Молан?

– Дайте мне пару минут.

– Клаустрофобия? Что папа в детстве запирал в темной комнате, если ты не слушался?

Своей невинной шуткой он попал в самую точку. Это было всего раз. Отец запер меня в кладовой. Я просидел там около суток, прежде, чем он вспомнил обо мне и открыл дверь. Кажется, с того момента все пошло не так; и с комнатами, и с отцом…

– И часто у тебя приступы?

– Нет. Уже все нормально.

– Видимо, вы действительно в хороших отношениях с начальником тюрьмы, раз нас так спокойно пропустили.

– Еще бы, особенно учитывая, что я это он.

– Могли бы сразу сказать, а не разыгрывать эту комедию.

– Должность временная, поэтому я предпочитаю лишний раз не говорить о ней, тем более при первом знакомстве. Прошлый начальник тюрьмы лежит в больнице. Врачи говорят, он идет на поправку и, может, на следующей неделе получит разрешение на выписку. Однако, председатель не считает нужным торопиться с его возвращение к работе. И кто знает, сколько мне придется здесь проторчать? Мне не нравится это место, не потому, что здесь сидят убойщики, а потому что Уолш сделал из тюрьмы камеру пыток. Слышишь эти крики? Надзиратели сказали мне, что кричат обычно новички. Бывалые же сидельцы привыкли к боли, стали от нее зависимы. Они впадают в панику, когда не получают свою порцию наказания. Я не в силах это исправить. По определению я не должен сочувствовать этим людям. Многие из них совершали ужасные вещи, и даже те, кто сидит за дезертирство, имеют богатый послужной список. Но в праве ли я осуждать их? Они такие, потому что мы сделали из них то, чем они стали. Ни люди, ни звери.

– И Фай хочет это исправить?

– Что?

 Он посмотрел на меня невидящим взглядом, словно все это время говорил с кем-то посторонним, но не со мной. Но уже в следующую секунду Корн вновь стал тем самым стариком с извечной улыбкой на губах.

– Спросишь у него сам. Я за других не отвечаю.

 Мы шли по коридорам достаточно долго, чтобы даже у меня заныли ноги. В какой-то момент мы остановились, Корн окликнул надзирателя, сидящего за столом, прямо напротив коридора и велел провести к нему в кабинет заключенного номер 3245.

– Но сэр, это не по уставу. Общение с заключенными допустимо только по необходимости и с соответствующими лицами.

– А разве начальник тюрьмы не соответствующее лицо? Этот парень располагает важной информацией и прежде, чем «Зачистка» решит его окончательную судьбу, нам бы не мешало выяснить, что он знает о человеке, из-за которого Уолш находится в больнице.

– Я понимаю, сэр, но…

– Ваше недоверие вполне оправдано. Этот молодой человек представитель «Зачистки». Вот его документы, на проходной я уже показывал их.

 Он вытащил из кармана карточку, и здесь я едва сдержался, чтобы не спросить : « Какого черта?». Надзиратель внимательно осмотрел карточку, связался с охраной и, получив подтверждение, вручил мне мои документы, но извиняться не стал. Кажется, моя принадлежность к «Зачистке» разозлила его куда больше, чем, если бы я оказался очередным подрывником, пробравшимся в тюрьму. Как только он ушел, Корн выхватил у меня из рук карточку прежде, чем я успел рассмотреть ее.

– Все вопросы после разговора с мальчишкой, пригрозил он, усаживаясь на стул.

 Пока надзирателя не было, я смог осмотреться. На первый взгляд в кабинете не было ничего не обычного, пока я случайно не наткнулся на отметины на боковой стене. Они располагались чуть ниже потолка и по форме напоминали царапины, словно кто-то или что-то провело по краске черту. Такие же следы, но уже более глубокие были на полу и дальней стене.

– Фай здесь стрелял в начальника тюрьмы?

– Да. Хотя Уолш и знал о его приезде, но предпочел ничем себя не выдавать.

– Знал?

– Кое-кто сдал Файя за несколько часов до нападения. Предательство дорого обошлось Бирну. Твой отец предупредил Уолша, и они оба сошлись на том, что действовать на опережение нельзя. Фай должен оказаться внутри, вывести из камер заключенных, как и планировал, а уже после, когда дело дойдет до самого побега, уравнители не дадут им и шагу ступить за пределы тюрьмы, и схватят всех на месте. Но все пошло немного не так.

– Этот кто-то дал показания против Нила?

– Нет, ты ведь сам слышал Лоуренса. Ормонд получил информацию от заключенной изолятора, а Йенс, гуляет себе на свободе, правда, не знаю, надолго ли. Его сказка, про то, что Фай взял его силой, не очень-то вяжется с тем звонком, который он сделал. Будь он заложником, позволил бы Фай случиться подобному? Нет.

– Тогда кто?

 Ответа я получить не успел. В этот момент в дверь постучали.

– Входите.

 На пороге сначала возник надзиратель, а уже следом за ним, в сопровождении еще одного охранника, в комнату вошел Нил. На глазах у него была повязка, а руках и ногах кандалы.

– Спасибо, дальше мы с мистером Кастро разберемся сами. Можете идти.

– Но, мистер Корн по правилам…

– Со мной в комнате убойщик, а заключенный едва ли сможет руку поднять в этих кандалах. Вам не о чем беспокоиться.

 Надзиратели вышли из комнаты, но едва ли они отошли дальше, чем на пару шагов от двери кабинета. Не положено.

 Я знал, что должен подойти к Нилу и снять с него всю эту амуницию заключенного, но что-то удерживало меня на месте. Я смотрел на него и все еще не мог увидеть в том патрульном, помощника Бирна. Увидев мое замешательство, Корн сам подошел к Нилу и стянул с его глаз повязку. Ключи от наручников были у надзирателей, а просить их возвратиться сейчас, не было ни сил, ни желания. Какой-то время Нил смотрел только в пол. Глаза его то открывались, то закрывались. А когда он, наконец, поднял голову, то не смог произнести ни слова. Он молча смотрел на меня и, словно не веря, сделал шаг мне на встречу, но тут же вернулся, боясь отхватить наказание за подобную вольность.