Василий Хрипунов сел на лавку. Головная боль, не дававшая ему уснуть последние несколько суток, отступила.

– Давай, отец, передохнем, что ли.

– Можно и передохнуть, – согласился старик.

Уже в прохладном предбаннике, расслабляющем тело, Василий Хрипунов угощал деда, закутанного в простыню, ядреным самосадом.

– Закуривай, отец, не куплено! Махорка что надо! Теща у меня ее сажает. Такая знатная получается, что когда я закуриваю, вся округа сбегается, чтобы дымок понюхать.

– Благодарствую, – произнес старик. Отерев влажные руки о простыню, он принялся умело скручивать табак в квадратный обрывок газеты. «Козья ножка» получилась тонкой и невероятно длинной. Было видно, что он в этом деле большой мастер.

– Как тебя звать, отец?

Старик, расслабившись от крепкого банного жара и горького табака, довольно улыбался. Лицо старика было испещрено глубокими морщинами, на свету он выглядел куда более старым, нежели в туманном помещении парной.

– Зови Лукичом. Дмитрий Лукич. А тебя как кличут?

Разместившись на лавке – долговязый, с крепкими длинными руками, с потемневшей от старости кожей, – он был как корень древнего дерева, не знавший износа: как его ни руби, как ни выкорчевывай, а он оттого становится только крепче.

– Василием… Сколько же тебе лет, дед?

– Восемьдесят второй пошел, – не без гордости ответил Дмитрий Лукич.

– А куришь-то давно?

– Да с шести лет! Как только не наказывал меня батяня за мое баловство, а только проку никакого не было. В детстве на Козьей слободе мы жили, сам знаешь, какие там места… Цыгане там любили останавливаться, для кибиток там раздолье. Лошадей можно пасти, а потом, и Казанка рядом. Вот они нас к табачку и приучили. У них ведь все курят, что мужики, что бабы! С малолетства.

Под сморщенной старческой кожей просматривались высохшие мышцы, еще сохранявшие остаток сил, в молодости Дмитрий Лукич был весьма крепким.

– Значит, сдружился с цыганами? – простодушно поинтересовался Василий.

– А то! У них ведь весело было. Всю ночь танцуют, поют. Да и я цыганам как-то приглянулся. Бывало, спросят меня, в каком доме я живу, ну я им и показывал нашу хибару. А они мне говорят: «С этого дома ничего брать не будем». Бабы-то повсюду белье развешивали, а оно в цыганском хозяйстве ох как нужно!

Продолговатый череп старика туго обтягивала ссохшаяся морщинистая кожа. Красноватые от жара глаза придавали ему злодейское выражение. В его длинной биографии было немало темных пятен.

– Вроде бы и лет тебе немало, а вижу, что и сейчас ты силушкой не обижен, – с уважением протянул Хрипунов, посматривая на длинные, с выпуклыми венами руки старика.

– Есть такое дело, – довольно улыбнулся Дмитрий Лукич. – В молодости я ведь кулачным бойцом был, на Кабане^[3] зимой мы с Татарской слободой дрались. Серьезное дело было, готовились к драке загодя, подбирали лучших бойцов. В назначенный день сходились на льду и дрались. Но не сразу, конечно, – поправился старик, – сначала мальцы сходились, потом детины лупили друг друга, а уж потом и до нас очередь доходила.

Широко улыбнувшись, Дмитрий Лукич показал почерневшие корни зубов, видно потерянных в тех самых драках, и продолжил:

– Забавно было… Татары даже с соседних городов бойцов привозили. Помню, одного такого крупного татарина аж из Астрахани привезли! Купцы ему большие деньги платили, чтобы он за Татарскую слободу выступал. Здоровенный был, как лось! Силы в нем было немерено. Три аршина в нем было. Тараном шел, ничто его остановить не могло. Бывало, лупят со всех сторон, а он только отмахивается. – Выдержав небольшую паузу, добавил: – Помер он… Большой силищи был человек.

– А правила-то были? – спросил Хрипунов, поморщившись: махорка не пошла, горло раздирало от горечи. Плюнув на тлеющий огонек, он швырнул окурок в помятое оцинкованное ведро.

– Как же без того! – оживился старик. – Бились только кулаками, никаких ударов ногами. Отступил к своему берегу – все, проиграл!

– А дальше что было? – полюбопытствовал Хрипунов.

– Знамо дело! Собирались потом все вместе – татары, русские – да пили до беспамятства там же, на берегу! Все свои обиды оставляли на льду.

– А зрители-то были?

– А как же! Это ведь большой праздник! Весь город собирался посмотреть на драку! Ступить некуда было. Татары на своем берегу стояли, на Татарской слободе, а мы со стороны Суконки. Но у нас тоже свои богатыри были. Помню, сошлись два таких. Один с Татарской слободы, а другой с Суконки. Вот они встали посредине озера и лупят друг друга что есть силы. Одно загляденье на них было смотреть, мы даже драться перестали. Засмотрелись…

Как-то незаметно за разговором сгустились сумерки. В окнах – одна непроглядная темнота.

– А венички свои ты, наверное, на рынке продаешь? – поинтересовался Хрипунов.

– Не без того, – не без гордости ответил Дмитрий Лукич. – Мои венички большим спросом пользуются. Постоянную клиентуру имею, специально на рынок приходят, чтобы мой товар прикупить.

– Все правильно, дед. Веники – они при любой власти нужны. И при царе ходили в баньку париться, и до войны, и в войну, да и сейчас тоже. Никуда от этого не денешься. Значит, зарабатываешь, это хорошо…

– Зарабатываю, сынок. Но ты посмотри, какие сейчас на рынке цены, – махнул Дмитрий Лукич дымящейся цигаркой. – Тут еще не единожды подумаешь, прежде чем кусок сала купить. Старухе моей обновка нужна, а я все никак не могу ей на сарафан набрать. Материю нужно хорошую, чтобы сшить. Это же куда годится, когда водка шестьдесят рублей стоит! Ладно, пиво хоть как-то спасает…

– А вот это дело. У меня как раз пивко припасено.

Хрипунов открыл свой шкафчик и вытащил из него запотелую стеклянную банку, до самой горловины наполненную пивом.

– У меня здесь и тара имеется для питья. – Поставив стаканы на лавку, он заполнил их пивом. – Угощайся, отец.

– Благодарствую, – со счастливой улыбкой ответил старик. Осторожно, опасаясь пролить хотя бы каплю, Лукич поднес стакан с пивом к губам. Сделав несколько судорожных глотков, продохнул: – Уф! «Жигулевское», самое то! Хорошо оно после баньки-то. Сейчас на пивзаводе за старшего немец. Гансом зовут… Из Баварии он. У себя в Германии пиво варил. Говорят, что большим специалистом был. Пиво разбавлять не позволяет. Всю технологию тщательно проверяет. С ковшом к бадье подходит и пробует. Ежели на вкус ему не понравится, так он всю бадью с пивом заставляет выливать и новое варят! Вот так-то! – уважительно заключил старик.

– Видно, амнистию себе зарабатывает. Первую партию немцев уже в Германию отправили… Значит, ты говоришь, отец, что веничками можно заработать?

– А тебе к чему это? – насторожился старик.

– Сам хочу этим делом заняться. Инвалид я с войны. Контузия у меня была тяжелая. Видишь, глаз один косит… А венички вязать вроде бы не сложно.

Дмитрий Лукич разомлел от выпитого. Выглядел благодушно. Дряблые щеки старика порозовели. Он почувствовал свою значимость, захотелось побахвалиться перед этим симпатичным парнем.

– Вот что я тебе скажу, мил человек… Венички – все это ерунда! – махнул он худой рукой. – Зеркала я мастерю. Вот что мне хорошую денежку приносит… Это такая вещь, которая во все времена нужна. Слава тебе господи, что не перевелись у нас еще бабы, а после войны их стало еще больше, сердешных… И каждая из них красивой хочет выглядеть. Вот от них я в основном заказы и получаю.

Временами дверь в помывочный зал распахивалась и оттуда раздавался стук банных тазиков, а в гардеробную плотной душистой волной врывался горячий влажный воздух.

– А они на хорошую вещь падки и не скупятся! Лишнего даже дают… Сейчас у меня работы особенно много, даже домой ко мне приходят. Мужики с войны вернулись, каждая из них замуж хочет выйти. Детей им надо рожать. Им сейчас не до жиру… Хоть какого бы, главное, чтобы мужик в доме был. Бабы расцвели, а вот нектар собрать некому. Многие так и останутся пустоцветами, сердешные. – Дмитрий Лукич совершил несколько неспешных глотков, после чего продолжил: – Цена на зеркала всегда была высокая, а таких зеркальщиков в Казани, как я, раз-два и обчелся!

– А венички, стало быть, ты для души плетешь? – усмехнулся Хрипунов.

– Получается, что так.

Пиво было выпито, разговор помалу забуксовал, и старик неторопливо стал одеваться, натягивая на высохшие от старости ноги ветхие кальсоны.

– Вот только ты наряды не очень-то шикарные носишь, отец, – укорил Василий Хрипунов. – Глядя на тебя, я бы ни за что не сказал, что ты при больших деньгах ходишь.

Дмитрий Лукич неприветливо глянул из-под косматых седых бровей на Хрипунова. В этот раз что-то ему не понравилось в молодом человеке. Может быть, тон, каковым были произнесены последние слова; может быть, глаза, показавшиеся ему дурными, а может, разом и то и другое. Дмитрий Лукич опасливым взором глянул на своего нового знакомого, но его встретила простодушная располагающая улыбка. «Чего только спьяну не покажется. Выдумываешь ты все, старый. Парень как парень! Обыкновенный! Ничего в нем такого нет, а потом, ведь воевал, фронтовик!»

Натянув кальсоны повыше пупка, заметил сдержанно:

– Большие небольшие, это трудно сказать. Но кое-что на черный день припасено. Полжизни голодал! Так что научен… Вот ты про одежду спросил… А только зачем мне обряжаться? Не молоденький я уже, отстрелял свое. За бабами уже не побегаешь, как бывало ранее. Это пусть молодые кобели наряжаются, а мне чего на них равняться? Для нас, стариков, важно, чтобы кусок мяса на столе лежал да фрукты какие-нибудь… А еще о завтрашнем дне помнить нужно. Времена – они по-разному могут повернуться. Сегодня у тебя нос в табаке, а завтра на паперть подавайся, милостыню выпрашивать у сердобольных!

Из бани вышли вместе. Улица встретила приятной вечерней прохладой. С Волги потянул легкий освежающий ветерок. Какое-то время шли молча по пустынной улице, а когда настала пора расставаться, Василий неожиданно поинтересовался:

– Дмитрий Лукич, заинтересовал ты меня со своими зеркалами. Хотел бы я у тебя зеркало заказать в подарок жене. Может, сделаешь по дружбе?

– А почему бы не сделать? Уважу! – воодушевленно ответил старик. – И скидку хорошую сделаю. Заходи как-нибудь ко мне, вот там и поговорим.

– Так а где ты живешь-то?

– Щапова знаешь?

– Как не знать? Недалеко отсюда.

– А дом зеленый на самом верху припоминаешь?

– Это который с высоким крыльцом, что ли?

– Он самый! – обрадованно отозвался старик. – Вот в нем я и живу.

– Знатный домина! Это сколько же ты краски извел?

– Много! Хочу, чтобы меня красота окружала. А потом, ведь ко мне покупатели важные заходят, должны видеть, что у меня не халупа какая-то. Тогда и уважения будет больше.

– Тоже верно. А с кем ты живешь? С детьми да внуками, наверное, в таком большом доме?

Дмитрий Лукич в сердцах махнул рукой:

– Дети, конечно, есть, трое их у меня! Но все разбежались. Со старухой век коротаем. Не нужны мы им. Приходят, только когда им копеечка потребуется.

– Хорошо, отец, обязательно загляну, – пообещал Хрипунов.

На том и распрощались.