–  Хочу, – просто ответила Кити и взяла Савелия под руку. – Так куда мы пойдем?

–  В кондитерскую. Не возражаешь?

–  Ну что ты, там так мило!

В кондитерской публики почти не было. Они вошли и сели за столик на двоих.

–  Чего изволите? – спросил прилизанный официант в белых узких брючках и белом же куцем пиджачке, похожем на фрак без фалд.

Словечко «официант», произносившееся как «официянт», было новым, а вот повадки у этой категории прислуживающих остались старыми и мало чем отличающимися от манер половых в обычных трактирах. То есть наличествовала приторно-сахарная улыбка, готовность немедленно броситься исполнять заказ посетителя, неизменный пробор посередине головы с набриолининными волосами, крахмальное полотенце, переброшенное через руку, и выжидающий чаевые взгляд. А у импозантного мужчины, что пришел вместе с дамой, на которую официант даже не решался взглянуть – так она была хороша, – денежки, похоже, водились приличные.

–  Что ты будешь? – обратился к Кити Савелий.

–  Ты же знаешь, – ответила Вронская и положила свою ладонь на ладонь Родионова. – Если не забыл, конечно.

–  Значит, так, – Савелий мягко высвободил свою руку. – Принесите для дамы кофею «Мокко» со сливками, и побольше, два бланманже «Корзиночка» и шоколадный эклер.

–  Ты ничего не забыл? – тихо спросила Кити и выжидающе прищурилась.

–  Ах да, – Родионов мило улыбнулся, – еще, будьте добры, рюмочку «Шато ла-Шапель» шестьдесят седьмого года.

–  Две рюмочки, – поправила Савелия Николаевича Вронская.

–  Две, – кивнул официанту Родионов. – Мне принесите чай зеленый номер шесть, бисквит «Земляничный» и бокальчик лафиту. Да, не забудьте жареных каштанов (на что Кити кивнула головой и благодарно улыбнулась) и фруктов.

–  Это все? – спросил официант.

–  Это все, – ответил Савелий.

–  Сей секунд.

В момент заказ был исполнен. Некоторое время сидели молча. Савелий попивал зеленый чай, а Кити, пригубив «Шато», увлеклась бланманже.

Слеза, которая выкатилась из глаз Кити после второй рюмочки «Шато ла-Шапель», была полной неожиданностью для Савелия Николаевича. Чтобы гордая и непоколебимая Екатерина Вронская вдруг ни с того ни с сего по-женски, нет, по-бабьи всплакнула? Невероятно...

–  Что с тобой?

–  Ах, – отмахнулась она, – не обращай внимания.

–  Со мной сидит дама и плачет – как я могу не обращать внимания? – поднял брови Родионов. – Тем более такая красивая.

–  А ты, Савушка, все равно не обращай внимания, – пытаясь скрыть мелькающие в ее глазах боль и страх, произнесла Кити. – В конце концов, кто я тебе?

–  И все же? – продолжал допытываться Савелий.

Вронская подняла на Родионова заплаканные глаза, и Савелий заметил в них тщательно скрываемые искорки боли и страха.

–  Говори, – почти приказал он. – Ты же знаешь, что ты мне не чужая.

–  Хорошо.

Молодая женщина достала кружевной платочек и промокнула глаза. Когда она отняла платок от лица, Савелий Николаевич увидел прежнюю Кити: своевольную, неуправляемую и независимую. Именно такую, в которую он когда-то был влюблен.

–  Скажу честно, когда ты оставил меня, я очень переживала, – начала Кити. – Виду, конечно, не показывала, но поверь, мне было очень и очень больно. Нет, я тебя не виню, – тотчас произнесла Вронская, заметив, что Родионов посмурнел. – Понимаю, старая любовь не ржавеет, и все такое прочее. К тому же вы с Елизаветой Петровной очень друг другу подходите... – Она мягко улыбнулась. – Правда. Я говорю искренне. Так вот: мучилась я долго, даже лечилась гипнозом у доктора Мейермахера. Не помогло. Увлеклась кокаином. Тоже не помогло. И тут вспомнила народную поговорку про клин. Как это: чтобы выбить клин, нужен...

–  Клин клином вышибают? – помог Кити Савелий Николаевич.

–  Да, точно, – благодарно посмотрела на Родионова Вронская. – Ты, Савушка, всегда меня понимал... Ну так вот: решила я выбить клин клином и найти тебе достойную замену. Думала, понравится кто-нибудь, и забуду про тебя. Очень мне этого хотелось. Сошлась с одним известным актером. Месяц были вместе. Но забыть тебя не удалось, и мы с ним расстались. По моей инициативе. Он очень злился, преследовал меня, грозился ославить на весь свет. А потом меня нашел этот самый «клин». На Рождественском балу в Дворянском собрании прошлой зимой. Звали его Борис Яковлевич Заславский. Слышал о таком?

Савелий Николаевич утвердительно кивнул. Конечно, он знал, кто такой Борис Яковлевич Заславский. Потому как люди его профессии не могут не знать управляющих банками. Тем более что банк этот – Императорский Промышленный, богатейший не только в России, но и во всей Европе.

–  Разумеется. Заславский фигура в финансовом мире.

–  Мне, конечно же, это льстило, – продолжала рассказ Кити. – К тому же он был невероятно хорош собой, атлетичен и еще молод...

–  Ну, где же молод? – не согласился с Вронской Савелий Николаевич. – Ему уже за пятьдесят.

–  Важно совсем не то, сколько мужчине лет, – наставительным тоном произнесла Кити. – Важно, сколько лет мужчине внутри. В душе. И на сколько лет он сам себя ощущает... – Вронская пару секунд помолчала. – Вот тебе, к примеру, никогда не будет больше двадцати двух–двадцати трех лет. В душе, конечно.

–  Почему именно двадцати двух–двадцати трех? – поднял брови Савелий Николаевич.

–  Потому, – отрезала Кити. И уже мягче добавила: – Потому что я так чувствую.

–  Я-асно, – протянул Савелий, стараясь скрыть некоторое недоумение. Видно, она знала, о чем говорила.

–  Ничего тебе не ясно, – буркнула в ответ Вронская. – Дальше будешь слушать?

–  Буду, – кивнул головой Родионов.

–  Ну так вот... – Какое-то время Екатерина сидела молча, очевидно, собираясь с мыслями. – Одним словом, я увлеклась Заславским. А он увлекся мной. Мы стали встречаться, а поскольку он был женат, то встречи эти происходили... В меблированных комнатах. Чего греха таить! Чаще всего мы встречались в нумерах Белоярцева на Сретенке. А потом...

Екатерина Вронская как-то по-девчоночьи шмыгнула носом и вдруг замолчала.

–  Договаривай, раз уж начала, – сказал после недолгого молчания Савелий Николаевич.

Кити кивнула:

–  Хорошо, я скажу. – Было заметно, что ей трудно говорить. – Потом... А потом этот актер, с которым я встречалась ранее, нашел меня и показал мне несколько фотографических карточек и письмо...

–  На карточках была ты и Заславский? – догадался Родионов.

–  Да, – убито произнесла Кити. – Как мы входим в нумера, как целуемся. Была даже одна, где я, – она перевела дух, – стою перед Заславским в неглиже. Меньше, чем в неглиже...

–  М-мда-а, – протянул невесело Савелий Николаевич. – И каким образом у этого актеришки очутились такие фотографические карточки?

–  Он нанял частного сыщика, чтобы следить за мной, – уже успокаиваясь, ответила Кити. – Тот и сфотографировал нас. Он же выкрал из бумаг Заславского мое письмо к нему.

–  Тут и до арестантских рот недалеко. Это уже подсудное дело, – заметил Родионов.

–  Подсудное, – согласилась безрадостно Екатерина Вронская. – Да только суда никакого не будет. Вообще, огласка этого дела может сильно скомпрометировать Заславского. И, конечно, меня. А нам обоим, как ты сам понимаешь, это крайне нежелательно.

Кити как-то жалко посмотрела на Савелия и добавила:

–  Ты понимаешь?

Родионов задумчиво кивнул и спросил:

–  А что за письмо выкрал сыщик?

–  Мое письмо, которое я написала Заславскому, где я... В общем, это было любовное послание. – Качнув плечиком, добавила: – Обыкновенное письмо, какое женщина может написать любимому мужчине. В нем же я предлагала место и назначила время для нашей будущей встречи. Судя по интерьеру, именно там и были сделаны фотографические карточки.

–  Ясно, – коротко ответил Савелий Николаевич. – Частный сыщик очень хорошо подготовился.

–  Это еще не все, – Вронская с надрывом вздохнула. – Не далее как вчера этот негодяй нашел меня и предупредил, что если я не брошу Заславского и не вернусь к нему, он «отпустит в общество компрометаж». То есть предаст огласке наши с Заславским отношения, подтвердив их наличием моего письма и фотографических карточек. Сроку на раздумье он дал мне всего три дня. Так что послезавтра, если я, конечно, не выберу полную компрометацию себя в свете – что означает мой конец и конец карьере Заславского и его личной жизни, – я снова стану любовницей этого мерзкого актера. Подставить Заславского я не могу, так что, похоже, мне придется согласиться на условия этого подонка.

–  Вот негодяй, – громко и с чувством произнес Савелий.

К Кити он не испытывал никаких особых чувств. Все было сложнее. В его жизни теперь присутствовала лишь одна женщина – Елизавета. Его Лизавета. Лизанька. Однако позволить какому-то мерзопакостнику шантажировать женщину, с которой он был некогда близок, пусть и случайным образом, Савелий Родионов тоже не мог.

Похоже, его дворянская кровь сказывалась и здесь.

–  Ну что, я ответила на все твои вопросы? – обреченно спросила Вронская.

–  Нет, не на все, Кити, – ответил Савелий Николаевич, очевидно, принявший какое-то решение.

–  А что ты еще хочешь узнать? – спросила Кити, и в ее глазах мелькнула надежда.

–  Я хочу узнать, где актер хранит свой компрометаж, – негромко произнес Родионов.

Вронская пристально посмотрела ему в глаза:

–  Ты хочешь... Нет, – отрицательно покачала она головой. – Это невозможно!

–  Не решай за меня, – твердо сказал Савелий Николаевич. – Я считаю, что это будет правильно.

–  Я не хочу, чтобы ты рисковал из-за меня. – Екатерина сделала неуверенную попытку подняться, чтобы уйти.

Родионов остановил ее мягким прикосновением:

–  А я буду рисковать не только из-за тебя, но и из-за себя тоже, – ответил он.

–  Что это значит? – удивленно подняла бровки Кити.

–  Это значит, что я не люблю шантажистов, – ответил Родионов. – Так где же этот мерзавец хранит компрометаж?

–  Ты не поверишь, – тихо промолвила Кити.

–  Поверю. Говори.

–  В Императорском Промышленном банке.

–  Что?! – Брови Савелия Николаевича невольно вскинулись вверх.

Вот это новость!

–  Именно, – ответила Кити. – Мне кажется, этим самым он провоцирует Бориса... – Вронская запнулась и поправилась: – Бориса Яковлевича совершить какой-нибудь противузаконный проступок – скажем, вскрыть сейф и уничтожить письмо и фотографические карточки, – и тем самым окончательно подорвать его репутацию и отомстить мне.

–  Возможно, – согласился после некоторого молчания Савелий. – А что за сейф?

–  Сейф самой новейшей конструкции, как сказал мне Борис... Яковлевич. С электрическим замком и сигнализацией.

–  Ты сможешь сегодня достать мне план банка и схему сигнализации? – задумчиво спросил Савелий.

–  Что касается схемы, это вряд ли, – нахмурила брови Вронская. – Она находится в секретном отделе, доступ в который обязательно фиксируется службами, даже если туда войдет генерал-губернатор. Мы поступим проще: я попрошу Бориса Яковлевича,