Еще шаг, еще вздох. Попытка поймать хоть глоток воздуха оборачивается зверской мукой. Дыхание учащается, перед глазами плывут фиолетовые круги, голова разрывается от боли. Я остановился и попробовал отдышаться. Но облегчение не наступило. Вместо этого меня вырвало. Мучительно вывернуло, и мне показалось, что не только желудок, но и душу. Но после этого мне не стало легче. Голова по-прежнему кружилась и болела, а тяжесть в солнечном сплетении стала свинцовой. Но я все же старался не подавать вида и двигаться дальше.
Монах время от времени смотрел на меня всепонимающим и, что самое противное, немного ироничным взглядом. Он все замечал, но жалость, видимо, не входила в сферу его юрисдикции. Видя, что я готов вот-вот остановиться, он нарочито вежливым жестом показывал, что нам лучше двигаться дальше. И, подхватив подол своего одеяния, ловко скакал по камням. Я почти ненавидел его. Я понимал, что сдаться не имею права, но такое отношение возмущало и будоражило всю мою суть – суть свободолюбивого европейца, никому и ничему обязанного…Кроме своего отца… Тут я осекся в своих мыслях и покорно последовал за монахом вверх по склону.
«Или пан, или пропал! Ну и пусть! – подумал я. – Сейчас мне уже все равно». Как мне показалось, я уже почти неделю вот так скакал по камням, пробираясь к месту испытания. Я потерял счет дням. Надежда на мобильник рухнула в тот самый день, когда мы поднялись на «первый уровень» – так объяснил монах. Очень хотелось позвонить Леле и обо всем рассказать, но сотовая связь дала понять, что это невозможно, полным отсутствием шашечек на шкале. Это означало, что мы прошли один из энергетических барьеров, защищающих святая святых Тибета. «Все-таки я прошел», – думал я. «Все-таки он еще не знает, что ждет его впереди!» – по всей видимости, думал монах, судя по его довольной физиономии. Но мы оба шли вперед, не делясь своими мыслями, и поэтому нам, наверное, было легко в своем отчуждении. Самое удивительное, что я даже не задумывался, что монах говорит со мной на чистейшем русском языке. Или, захваченный своими галлюцинациями, я сам говорил с собой? Разобраться в этих посылах мне было трудно. Все мое существо сейчас превратилось в оголенные нервы, и только они были для меня поставщиком информации. Эмоционально насыщенной и, пожалуй, совершенно бессвязной. Главное – нестандартной! Но разве я понимал это тогда?
Споткнувшись в очередной раз, я попробовал осмыслить свой путь, и мне стало смешно. Я ведь никогда не велся на подобную фигню. А тут… С самого начала вся история была похожа на сон. Странный звонок, заставивший меня сорваться с места. Отец. Полковник. Загадочный рассказ о том, что раньше находилось за гранью моих представлений о жизни. Путешествие в Тибет. Эксцентричная спутница, которая, как мне казалось, знает все на свете…
Я споткнулся вновь и попробовал ругнуться, еле шевеля присохшим к небу языком. Монах задержался и укоризненно покачал головой.
– Твои мысли и чувства должны быть чисты! – бесстрастно прочитал он наставления.
«В голове моей копается, что ли? – подумал я. – Да не сомневаюсь я! Все это хоть и напоминает историю про Индиану Джонса16, но все же касается моего отца. Так что, парень, я не соскочу, можешь не париться!»
Мне показалось, что монах одобрительно закивал, будто получил желаемый ответ на свои замечания. Или мне это только привиделось?
Мы задержались у источника. Измученный жаждой, я бросился к воде, но монах одернул меня, резко перейдя на свой родной язык. Такая смена возымела действие – я застыл как манекен. Монах нагнулся и будто понюхал воду. Через несколько секунд он одобрительно кивнул головой, показывая, что ее можно пить. Я припал к струе. Странно! Холодная жидкость вливалась в мое порванное жаждой горло, но мука не пропадала. Конечно, я разозлился и наотмашь ударил струю. Монах все с тем же дежурным безразличием знаком запретил мне гневаться.
– Не надо! – голос ламы неестественно громко прозвучал в тишине долины. – Гнев разрушает! Ты должен сопротивляться ему!
Я не смог ничего ответить, только резко хохотнул и сказал:
– Не плюй в колодец – вылетит обратно!
Монах растянул губы в подобии улыбки, и я понял, что шутка ему понравилась. Это стало небольшой компенсацией за все пережитые муки – показалось, что общение хоть как-то налаживается.
В Катманду17 мы с Лелей прибыли вечером. Я никогда здесь не был, зато Леля вела себя так, будто каждый день приезжает сюда на работу. Добрались до гостиницы и разошлись по номерам. Встретиться договорились через час – обсудить план действий.
Не успел я бросить сумку, как в дверь постучали. Решив, что это Леля и что она забыла сказать нечто важное, я не задумываясь открыл.
На пороге стоял монах в малиновом одеянии с желтой полосой на плече и широко улыбался.
Наши глаза встретились. Меня охватило непостижимое ощущение – словно энергия ламы золотистым шариком проникла внутрь меня и взорвалась там мягким беззвучным ударом, рассыпавшись на мириады искр.
Лама жестом показал, что я должен следовать за ним.
Я достал из кармана телефон, но монах закачал головой и показал более настойчиво, что нам нужно идти. Повернулся и поплыл по коридору. Я пошел за ним. Мы шли, но никто не обращал на нас внимания. Будто нас вовсе не было. Спустились на первый этаж, пересекли холл, и опять ни лакей, ни дежурный при входе даже не взглянули нам вслед. У меня возникло впечатление, что с того момента, как мой взгляд встретился с глазами ламы, для всех окружающих я стал невидимкой – они попросту перестали меня замечать. Как будто взрыв золотистой бомбочки внутри окружил мое тело непроницаемым для обычного человеческого взгляда экраном. Я чувствовал – все мои знания, все отношения, к которым я привык, все достижения и социальные статусы и даже личный жизненный опыт остались снаружи – за этим невидимым экраном. Там, где среди базарного дня кипит жизнь. А внутри… Внутри было беспомощное существо, потерявшее точку опоры, которому предстояло всему учиться заново и начинать жизнь с самого начала.
Словно ухватившись за тонкую ниточку последней надежды, я послушно брел за ламой. Мы вышли на окраину города, здесь началось наше восхождение в горы.
Солнце коснулось горизонта, и мы остановились на ночлег. «Добрый» монах обильно закидал камни пучками какой-то местной травы, которая воняла одновременно и серой, и пшеницей, и указал мне на это ложе аскета. Возмущаться было бесполезно, я лег и тут же почти потерял сознание. Где заночевал сам монах, я проследить не успел. Он будто испарился, а подтверждением того стало чувство одиночества. Глубокая грусть покинутого в вечности человека. Вы когда-нибудь ощущали такое? Согласитесь, момент не из приятных!
Сквозь полузабытье я вспоминал Лелю. Когда мы летели в Тибет, она говорила, что пройти подобное испытание можно и в Москве, не выходя из своего кабинета: организуй себе нехватку кислорода, увеличь дозу азота в воздухе и встань на беговую дорожку – через десять минут мозг сделает свое дело!
– Это доказано! Мы делали опыты на мышах. При повышении содержания в воздухе азота у них появлялись признаки тревоги, особи становились суетливыми, ухудшалась память. Они даже путь к кормушке забывали, и, что самое показательное, наши мышки переставали чувствовать боль. Не зря многие, кто пытался покорить гору Кайлас18, останавливались на полпути. Особенно пожилые. В их мозгу начинались необратимые процессы, и они очень быстро умирали.
– Так ты раскрыла тайну Тибета?
– Если бы! – печально вздохнула Леля. – Я всего лишь рассказываю, к чему тебе стоит готовиться.
Кто-то легонько ткнул меня в плечо! Я не сразу сообразил, кто передо мной, но про себя подумал: «Раз я что-то чувствую, значит, не все так плохо».
– Видишь эту долину? – монах обвел рукой по окружности. Довольно ровная площадка казалась такой только с первого взгляда. На самом деле она имела небольшое понижение к центру, что делало ее похожей на гигантскую сковородку. Вся территория была усыпана круглыми белыми камнями почти одинакового размера.
«Вот кому-то не лень было камушки подбирать», – успел подумать я, наступил на один из них и в ужасе отдернул ногу. Камень оказался человеческим черепом. Их здесь были миллионы. Отбеленные дождем и временем они покрывали «сковородку» ровным слоем.
– Это Долина смерти19! Ты проведешь здесь один день. То есть, возможно, один, а может быть…
– Что значит «возможно»?
– Для каждого отведен свой срок. Мы не знаем, что уготовано именно тебе. Поэтому ты должен быть готов ко всему, хотя если так будет, ты об этом даже и не узнаешь.
Монах говорил размеренно. Слова падали в тишину, как камни в песок. Его речь сквозила и мудростью, и безысходностью.
– Если ты выдержишь испытание, это будет первый шаг, который приблизит тебя к твоему отцу! Всего один день! Вопросы есть?
– Делать-то что?
Монах повернулся спиной и медленно побрел прочь.
– Медитируй! – бросил он через плечо.
Что такое медитация, я знал только из книг. «Нужно сесть в позу лотоса, то есть на попу и ноги скрестить, и что-то зажужжать. Кажется, так». Я уселся на камень, подражая йогам, положил руки на колени ладонями вверх и протяжно замычал. Мне не хватало воздуха, я кашлял, но все равно старательно выжимал из себя заунывные звуки.
И вот при очередном вокальном пассаже я получил такой душевный подзатыльник, что от испуга аж закашлялся. Старческая рука схватила меня за подбородок и потянула к себе.
– Да заткнись же ты! И здесь умереть спокойно не дают!
Передо мной стояла пожилая дама и сверху вниз взирала на меня! Кепка а-ля вождь пролетариата20 была нахлобучена на «партийное» каре. Рубаха, джинсы, шейный платок, стоптанные кеды, авоська через плечо – настоящая русская бабушка-боец!
– Совсем, что ли, одичал, на кладбище песни орешь!
– Извините, бабуля. Медитировал я. Надо мне.
– И это медитация – сидеть на камне и хрипеть что есть силы, как раненый сатир?
– Уж как умею! – оправдался я. – А откуда вы тут?
– Мы-то русские туристы. А вот ты откуда такой, певучий?
– Меня сюда привели!
– Меня тоже привели… Мои принципы и обстоятельства… – задумчиво сказала бабушка.
О проекте
О подписке