Брюллов. Ноябрь 1970

Пребывание в кресле главного экономиста УМЦ требовало от его обладателя всесторонней, прямо-таки змеиной гибкости. Точнее – трех разных. Инженерной, так необходимой для непрерывного освоения новых изделий и технологий. Экономической, чтобы не дать обидеть свой Центр многочисленным и прижимистым заказчикам. И конечно, дипломатической, без которой не выжить, будучи слугой двух капризных господ. Мягко говоря, господа МПС и ГКНТ не очень ладили друг с другом. Симпатии к каждому из них следовало проявлять по отдельности.

Но нет худа без добра. Большая часть информации о технических новинках сначала появлялась в англоязычных журналах, и Брюллов, чтобы технологи не водили его за нос, довольно прилично освоил язык. С этой целью дома с мамой он принципиально старался общаться на языке сэра Генри Бессемера^[24].

Когда Брюллов напросился к ректору университета, чтобы проконсультироваться об особенностях ценообразования экспериментальной продукции, Петр Павлович, просидев с ним почти три часа, завершил их разговор фразой:

– Извините за откровенность, Юрий Владимирович, но если с вашими головой, знаниями и накопленными материалами вы в ближайшие два года не защитите кандидатскую по экономике, я буду вынужден считать вас никчемным человеком.

– Мне бы этого очень не хотелось, Петр Павлович, тем более что однокашники называли меня Академиком.

Через неделю Брюллов записался на курсы по подготовке к сдаче кандидатских экзаменов.

Директора УМЦ Ежикова двойное подчинение, тем более какому-то ГКНТ, сильно тяготило. Не желая губить собственные нервные клетки, он контакты с госкомитетом и все, что было связано с экспериментальными заказами, перепоручил Брюллову. По этой причине как минимум раз в квартал Юра посещал столицу. Когда он впервые оформлял командировку в Москву в качестве главного экономиста, то не задумываясь заказал гостиницу. Независимость дороже всего!

Ирину Воронову последний раз он навещал месяца три назад. Примерно раз в неделю кто-нибудь из них звонил другому. По праздничным датам происходил обмен открытками или телеграммами. Теплыми. Но не пылающими. Наиболее реалистично их отношения описывались словами популярной послевоенной песни: «Словно замерло все до рассвета».

В связи с этим ответ на вопрос, извещать или нет Ирину о своем приезде, потребовал от него некоторого напряжения ума. Консервативный принцип «от добра добра не ищут» входил в противоречие с холостяцкой тягой к новому и неизведанному. На этот раз победила тяга.

С Курского вокзала, на который его поезд прибыл утром минута в минуту, Брюллов заехал в гостиницу и уже в десять вошел в подъезд госкомитета. О том, что жизнь состоит не только из работы, он вспомнил лишь в восемнадцать сорок, выходя из кабинета начальника финансового управления. В уже опустевших кабинетах и коридорах неизведанных существ женского пола, достойных его внимания, не обнаружилось.

К уличным знакомствам Юра относился брезгливо. Можно было еще успеть купить «с рук» билет в какой-нибудь театр поблизости, но идти в храм культуры и искусства одному было не только неуютно, но и унизительно. Так же как и в одиночестве коротать московский вечер в гостиничном номере.

Брюллов огляделся вокруг и направился к таксофону.

Телефон Ирининой кельи ответил длинными, безответными гудками.

«Пижон! Мало ему синицы в руках, подавай журавлиху в небе», – сурово подумал он о себе в третьем лице.

Уже не надеясь на успех, Брюллов отыскал в записной книжке телефон родителей Ирины и снова стал терзать диск таксофона. Похоже, что черная полоса окончилась. Трубку взяла она.

– Меня срочно вызвали в ГКНТ, я даже не успел тебя предупредить, – не очень ловко соврал он. – Если не нарушил твои планы и при наличии хоть толики желания, готов предстать перед очами. И перед всем остальным.

По тому, как зазвенел ее голос, было понятно, что молодой женщине одной родительской любви все же было недостаточно:

– Юрик! Сама удивляюсь, но желание есть. И очень, очень, очень даже большое!

Командировка была оформлена со вторника по пятницу. Четверо суток для общения двух неравнодушных друг к другу молодых людей – срок не то что небольшой, а и просто никакой. Тем более что и он, и она не бездельники и тунеядцы, а люди, каждый при своем деле. Что уменьшает число часов на приятное общение как минимум на девять единиц в день.

Уже в четверг Юра получил подтверждение еще одной истины: «Аппетит приходит во время еды». Три месяца он особо не задумывался о перспективах вялотекущего романа с Ириной. Скорее, не романа, а связи. Для романа их отношениям не хватало романтики того, что именуется процессом обольщения. Не случись этой командировки, не окажись Ирина в эти дни в Москве, их изрядно усохшая за три месяца интимно-производственная связь безболезненно могла прерваться в это самое время и на том же самом месте.

Но сейчас, когда максимальный разрыв между любовниками в пространстве вписался в габариты однокомнатной квартиры, соединяющая их веточка не только ожила, но и расцвела.

Собираясь на работу, Ирина спросила, как бы он предпочел провести сегодняшний вечер. На людях? В ресторане? В компании бывших ее однокурсников? На концерте ансамбля «Дружба» с Эдитой Пьехой? На хоккее? Или вдвоем – «по-домашнему»?

Неожиданно для себя, даже не задумываясь, Юра ответил:

– Конечно, вдвоем. Хотя… Ты меня не приняла за жмота? Может быть, наоборот, ты хотела бы выйти в люди?

Ирина расхохоталась.

– Юрка! Какой из тебя жмот? Насчет этого не беспокойся. Я тебя выпотрошу и в домашнем варианте, который хорош уже тем, что ты не будешь пялиться по сторонам на семнадцатилетних дурочек. Итак, леди и джентльмены! Сегодня в программе шампанское под икорку при свечах! И сладкое на десерт!

– На десерт предлагается стриптиз, – внес он свою весомую поправку в ее дельное предложение.

– Стриптиз так стриптиз. В половине шестого я тебя жду у госплановского «стола заказов». Пропуск закажу…

Два часа разницы между московским и камским временем дали о себе знать. Несмотря на то, что «ужин при свечах» завершился около двух, Брюллов без всякого будильника легко проснулся в шесть утра. Стараясь не потревожить свернувшуюся в комочек Ирину, он аккуратно повернулся, чтобы улечься удобнее. До прихода такси часок можно было себе позволить понежиться… и подумать.

В первую очередь о теме, ранее для него немыслимой. О позитиве домашнего уюта. Уюта «взрослого», совсем не того, что бывает в родительском доме. До сих пор домашний уют и праздник жизни воспринимались Брюлловым как антиподы. Он был уверен, что праздник обязан быть ярким, шумным, многолюдным. Так ли это? Может быть, яркость оставить, но в другом комплекте? Вместе со спокойствием, теплом и надежностью. С неподдельным интересом ее к тебе и твоим к ней?

Поразмышляв, Брюллов аккуратно выбрался из постели, мысленно похвалив качество югославской мебели: даже не скрипнула. Его хорошее воспитание, умноженное на проросшие только что мысли, дало о себе знать в виде совсем неплохой идеи – подать любимой женщине кофе в постель…

Позвонила диспетчер такси:

– Машина у подъезда.

– Давай присядем на дорожку, – предложил Юра.

– Я провожу тебя в Домодедово, – вдруг решила Ирина.

– Зачем такое самопожертвование?

– Никаких жертв, просто захотелось. Я вернусь этой же машиной.

Как только автомобиль двинулся, она сразу прижалась к нему под расстегнутым пальто.

– Если тебе это интересно, то и в моей беспутной голове порой наблюдается какой-то «сдвиг по фазе». Непонятные импульсы серьезности намерений и осуждения легкомыслия. Даже в народ не тянет. Хотя народ попадается вполне ничего: широкоплечий, рослый и не совсем умственно отсталый. Впрочем, все закономерно: девушка разменяла четвертак и почувствовала опасность остаться неохваченной официальным мужским вниманием. Когда, сто лет назад, Воронов предлагал мне прибыть в гарнизон и там нарожать ему будущих генералов, мне эта идея показалась «за гранью». А сейчас кажется вполне правдоподобной. Брюллов! Ты что напрягся? Расслабься. Девушка шутит…

Брюллов. Февраль 1971

Ирину разбудили пронзительные звонки «межгорода». Разбудили не сразу, и это было неудивительно: стрелки будильника криво раскорячились внизу циферблата на шесть и двадцать.

Ей очень хотелось зарычать в трубку:

– Что за идиот звонит в такую рань!

Но осторожность и приличное воспитание победили.

– Я слушаю.

– Иринка, это Юра. Извини, что разбудил. Через десять минут оперативка, потом разборка со сварщиками. Ранее тринадцати по-нашему позвонить не смогу. А вопрос срочный.

Ирина постепенно приходила в себя.

– Срочный хороший или срочный плохой?

– По-моему, хороший.

– Тогда задавай, – благосклонно разрешила она.

– Три месяца назад одна девушка сказала, что созрела покинуть Москву и уехать в дальний гарнизон. Девушка не передумала?

Ирине словно дали понюхать нашатырный спирт. От сна ничего не осталось.

– Все зависит от того, к кому ехать в этот гарнизон.

– К лейтенанту запаса Брюллову.

– Юрка! Чтобы сформулировать этот вопрос, тебе понадобилось всего-навсего три месяца?

– Три месяца не такой большой срок, чтобы разобраться, шутит девушка или говорит всерьез?

– Девушка говорила всерьез, но делала вид, что шутит. Но чтобы это узнать, совсем необязательно будить ее в такую рань.

– Не сердись, тебе это не идет. Все прозаичней… и серьезней. Вчера госкомиссия приняла наш новый жилой дом. Первый за последние три года. Ежиков предложил мне квартиру. Холостому – «однушку», женатому – «двушку». Следующей сдачи придется ждать как минимум столько же. Заседание профкома послезавтра. Юристы все это называют «вновь открывшимися обстоятельствами», а химики – катализатором.

– Юрка, я уже точно проснулась и вроде бы все понимаю. И, конечно, этому лейтенанту запаса говорю «да». Но не соображу, то ли мне при этом радоваться, то ли обижаться.

– В основном радуйся. Но обижаться тоже имеешь право. За предложение руки и сердца по расчету. Всего-то за одну комнату. Целую! Вечером позвоню, и поговорим подробнее.

Второй раз за эти сутки Брюллов набрал телефон Ирины около десяти вечера.

– Иринка! Ты за шестнадцать часов не передумала?

– А мне еще и думать позволено, свет очей моих?

– Не только позволено думать, но и решать – в какой форме доводим наше решение до родителей и где подаем заявление?

– Из этой же серии деликатных вопросов ты забыл еще один: мне оставаться Вороновой или переименоваться в фон Брюллову?

– У нас в семье к этому отношение ровное. Мама на своей девичьей фамилии, и я не замечал, чтобы папу это волновало. Поэтому поступай, как тебе комфортнее.

– Начинаешь совместную жизнь с того, что бремя принятия решения взваливаешь на хрупкие женские плечи?

– Не печалься об этом. Даже самое трудное решение принимается легко, когда оно вынужденное.

За какие-то полторы недели целый пакет протокольных и этических проблем остался позади.

Старшие Брюлловы и Шпагины в общих чертах догадывались о командировочном флирте своих чад. И те и другие относились к нему как к неуправляемой с их стороны, очередной и бесперспективной забаве своих взрослых детей. Объявление о преобразовании забавы в серьезное занятие с сопутствующими штампами в паспортах, изменением места работы и даже жительства вызвало у родителей одинаково противоречивую реакцию. Облегчение в связи с прекращением затянувшегося холостяцкого и, особенно, незамужнего статуса вполне созревшего ребенка. И вместе с тем некоторое разочарование в его (ее) выборе.

Нет, и по внешним данным, и «по анкете» все было нормально.

Но разочарования, небольшие по объему, но разнообразные по ассортименту, присутствовали у каждой из сторон. Если бы контрразведка позаботилась установить в генеральской квартире «прослушку», она бы зафиксировала несколько сказанных шепотом фраз:

– Мало ей мужиков в Москве оказалось.

– И что она будет делать со своими тремя иностранными языками в закрытом городе?

– Мы люди без предрассудков, но лучше бы «пятая графа» была без экзотики.

– Мягковат он для Ирки. Будет она из него веревки вить.

Тексты, звучавшие в то же время на левом берегу Камы, были иными, но столь же драматичными:

– Капризнее генеральских дочек бывают только маршальские.

– Московские розы уральских заморозков не переносят.

– Свеженькие нетоптаные третьекурсницы табунами ходят, а тут свет клином сошелся на разведенке. Спасибо, что не с готовыми внуками.

Особое внимание к третьекурсницам Диляра Эльдаровна проявляла по причине многолетней работы именно с этим контингентом.

Шептания шептаниями, но генерал Шпагин не зря ел свой военно-дипломатический хлеб. Ситуацию он оценил трезво. Конечно, дочь своя, родная, но переговорные позиции другой стороны более сильные. Так что воротить нос и тем более ставить условия – себе дороже.

– Ирка, твой суженый правильно поймет, если наше согласие сбыть тебя с рук он запросит по телефону?

– Тон мне твой не нравится, какая-то в нем ущербность, но Юра поймет все правильно.

– Как нам поаккуратнее ответно выйти на его родителей?

– Он будет звонить с домашнего телефона, попроси передать трубочку.

– Тогда намекни ему, чтобы так и получилось.

После обмена дежурными любезностями Шпагин-старший без хитроумных маневров пошел в лобовую атаку:

– Владимир Теодорович! Имеются деликатные вопросы, о которых в нашем с вами положении думают все, но вслух почему-то не говорят. Я, как старый солдафон, предпочитаю их не мариновать, а снимать.

– Сергей Андреевич! Как врач, я полностью с вами солидарен. Профилактика еще никому не повредила.

– При желании у меня найдутся дела на пятницу в штабе вашей дивизии ПВО. Мы не испортим вам выходные, если на субботу всем семейством напросимся в гости на обед, плавно переходящий в ужин? Познакомимся, потолкуем, да и в Камске мы никогда не были. О встрече в аэропорту и нашем ночлеге не беспокойтесь. Военный городок рядом с аэропортом, а комдив наш старый знакомый.

– У нас встречное предложение. Программу вашего визита сразу распространить и на воскресенье. Тогда не придется украдкой посматривать на часы. Камск летом, конечно, несравненно красивее, но и зимой есть что посмотреть.

Утром в субботу «Волга» с армейскими номерами подкатила к дому Брюлловых. Командир дивизии ПВО в генеральской форме проводил московских гостей до подъезда, поочередно обнял:

– Удачи. Вечером я вас заберу.

Процесс знакомства родителей прошел штатно.

Мужчины друг другом остались довольны. У них оказались одинаковыми взгляды на погоду (лучше морозец, чем слякоть), на употребление алкоголя (рекомендуется в меру), на курение (сплошной вред). Более того, одинаково гэдээровскими^[25] оказались их костюмы.

Женщины, осторожно улыбаясь, приглядывались.

Будущая невестка Владимиру Теодоровичу понравилась. Энергичная, не ломака, не писклявая. И, конечно, внешность!

Что ни говорите, но нормальный мужчина женский интеллект и образование ценит, но устоять перед ними способен. Сделать же это по отношению к красивой и обаятельной женщине дано единицам.

Брюллов-старший, как глава семьи, развлекал гостей. Но при этом успевал перехватить явно неравнодушные взгляды Ирины, периодически бросаемые ею на сына. Заметил он и почти незаметное касание ее рук, чуть поправивших узел Юриного галстука. Оценил их шутливую пикировку о достоинствах и недостатках ранних браков.

С каждой минутой его бдительность таяла, как пломбир в жару, а прежние логические построения и опасения хотя и без треска, но рушились.

Кроме того, привыкший логически мыслить доцент Брюллов сделал еще одно оптимистическое профессиональное наблюдение: мама невесты по стройности мало уступала дочери.

«Это хорошо, – подумал он, – а то знаем мы вас: сегодня тростиночка, а завтра центнер веса в пятьдесят восьмом размере».

Пока генерал Шпагин размышлял, когда перейти к деловой части, натощак или сытыми, его будущий зять взял инициативу в свои руки.

– Мы с Ирой признательны Сергею Андреевичу за инициативу совместно обсудить, как он ювелирно выразился, «деликатные» вопросы. До обеда у нас полтора часа. Чтобы потом сосредоточиться на исключительно приятном знакомстве с кулинарным искусством мамы, предлагаем с «деликатным» покончить до этого. Одно решение с Иринкой мы уже приняли. Жить и работать будем в Камске. Формулировка: «по месту работы мужа». Аргумент: в московских условиях занимаемая здесь должность, а следовательно, и положение, да еще с квартирой, мне не грозят. На обсуждение выносятся сопутствующие вопросы: где расписываемся, как празднуем, где Ира прописывается, какой будет ее фамилия?